После трапезы Хаммонд провел какое-то время с Августой и Софи в гостиной, обсуждая предстоящую поездку. Примерно в девять вечера все поднялись по лестнице в свои спальни, и Августа позвонила в звонок, призывая Регину помочь ей раздеться. Приготовив хозяйку ко сну, Регина заглянула к Софи и ее детям и, удостоверившись, что все улеглись, спустилась в кухню, чтобы смешать ночное питье для Хаммонда — его обычный горячий пунш. Отнеся бокал наверх, она дождалась, пока хозяин попробует питье и одобрительно кивнет, потушила по приказу хозяйки свет и возвратилась к себе.

Оставалось дождаться, пока все уснут. Она не находила себе места, так как теперь у нее не осталось занятий, кроме мелочей: положить в сумочку моток тесьмы и пузырек со средством от тошноты. Она заставила себя замереть на стуле, но в отличие от тела душа не желала успокаиваться. Она уже жила свободой — своей и сына. Часы на стене медленно отсчитывали последние минуты неволи.

Казалось, тиканью часов не будет конца. На самом же деле минул всего час с минутами с тех пор, как дом затих. Наконец Регина встала и с величайшей осторожностью добралась до двери, ведущей в спальню Максвеллов. Приоткрыв дверь, она прислушалась. Храп Хаммонда и мерное дыхание Августы подтверждали, что душевные терзания рабов нисколько не препятствовали здоровому сну хозяев. Регина облегченно закрыла дверь. Наступило время действовать.

Она зажгла свечку и мгновенно обрядилась в платье Августы и ее шляпку. С саквояжем в одной руке и свечой в другой она спустилась в кабинет Хаммонда и поднесла свечу к щиту с ключами. Вот тот самый большой ключ с двумя ключами поменьше! Она схватила все три и сунула их в сумочку. Потом подошла к столу Хаммонда и нашла в верхнем ящике жестяную коробку, откуда взяла пять золотых десятидолларовых монет с орлом, несколько серебряных долларовых монет и пачку купюр, которые не позаботилась пересчитать. Задув ставшую ненужной свечку, она прислушалась, боясь, что наверху раздастся шум, свидетельствующий о том, что ее побег сорван. Однако в доме было тихо, если не считать привычного скрипа, без которого не обходится ни один дом, устраивающийся на ночлег. Регина, не оглядываясь, вышла в заднюю дверь. Встающая луна давала достаточно света, и она уверенно перебежала из тени дома в тень сарая, а потом через мостик — в рощицу у реки; поднявшись на холм, она заторопилась мимо невольничьих хижин. Саквояж оказался тяжелой ношей, и ей частенько приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, однако для остановок она старалась выбрать тень от куста или от хижины. Когда силы ее были уже на исходе, она добралась, наконец, до отдельно стоящей побеленной лачуги, зловеще сияющей в темноте. На двери лачуги болтался увесистый замок, а единственное забранное решеткой оконце находилось слишком высоко, чтобы она могла до него дотянуться, даже привстав на цыпочки. Она чувствовала, что сын бодрствует от горя и одиночества. Рискуя быть замеченной на фоне белой стены, она встала под окном и негромко произнесла:

— Бенони, Бенони, сынок! Это мама!

Изнутри раздался шорох, и брусья решетки обхватили черные пальцы с широкими заскорузлыми ногтями, совсем не похожие на нежные пальчики ее сына.

— Кто здесь? — Голос был тоже чужой, низкий, раскатисто прогремевший по пустому карцеру. Однако тут же раздался юношеский голос, который она уже отчаялась услышать:

— Мама, мама, забери меня отсюда!

— Ты — мать Бенни? — спросил чужой голос.

— Да. Молчи.

Она отперла замок и очутилась в темноте, пропитанной резким мужским запахом. Руки Бенони обвили ее, и она на мгновение прижала его к себе, стараясь утешить. Однако за его спиной маячила кряжистая фигура; сильная пятерня вцепилась в ее руку.

— Я — Нерон. Вы и мне поможете, мисси?

Железные пальцы до боли сдавили ее руку. Незнакомый голос продолжал:

— Лучше помогите мне выбраться, мисси. Я вам пригожусь. Иначе как вы сбежите, вдвоем с мальчишкой? До рассвета вы пройдете не больше пяти миль. Патрульные вас схватят, это как пить дать. А я — беглец что надо, я часто наведываюсь на плантацию Койна, к моей Фэб, и меня никто не может поймать. Возьмите меня, мисси. Мы поскачем на коне.

— Не слушай его, мама! — взмолился Бенони. — Это дурной человек. Он делал со мной страшные вещи. Мне было так больно!

Она ласками заглушила его голос. Ее привыкшие к темноте глаза различили мощную фигуру второго пленника. Его слова не пропали даром: предложение показалось ей заманчивым.

— То есть как — на коне? Каким образом?

— Украдем из стойла и поскачем. Я — конюх, я слажу с любой лошадью. Запряжем ее в фургон — и вперед! — Он подтащил ее к двери, приподнял вуаль и при помощи лунного света попытался разглядеть ее лицо. — Да ты белая, мисси! Можешь сказать патрулю, что я — твой слуга, кучер. Мальчишка пускай сидит сзади — тоже вроде слуга. Куда ты бежишь, мисси?

— В Вестминстер, чтобы сесть там на поезд.

— Вестминстера я не знаю.

— А я знаю. Я там бывала.

Она хорошо помнила свою поездку в Вестминстер. Ее возил туда Аякс, и ей навсегда запомнилось каждое мгновение этого путешествия, когда она задыхалась от чувства свободы. Если этот Нерон сумеет достать лошадь и фургон, то идеей стоит воспользоваться. Пешком им с Бенони придется брести до Вестминстера несколько дней — не только утомительное, но и опасное путешествие. Если же они поскачут, то ей, возможно, удастся выпутаться, наврав, что она — хозяйка, которую везет на станцию раб с плантации. Потом они распрощаются с Нероном и сядут на поезд, оставив позади самую рискованную часть пути.

Регина пропустила мимо ушей мольбы Бенони не слушать Нерона.

— Побежишь с нами, — сказала она негру.

— Мы в кандалах, мисси, — напомнил он.

Она вытащила из сумочки два ключика и, нащупав на ногах Нерона замок, попыталась отпереть его. Ключ отказывался поворачиваться. Он отвел ее руку и сам отпер замок. Освобождаясь от кандалов, он задел Регину плечом, и она уронила на пол второй ключ. Бесценные минуты ушли на поиски; наконец ключик был нащупан на полу, и Бенони присоединился к Нерону. Регина взяла сына за руку и, потребовав молчания, вывела его на лунный свет. Нерон вышел за ними следом, закрыл дверь и защелкнул замок. Регина положила было большой ключ на ступеньку, но Нерон схватил его и забросил далеко в поле.

— Пускай поищут, — прохрипел он и зашагал вперед, увлекая за собой мать с сыном.

Все препятствия, которые успела до этой минуты преодолеть Регина, не шли ни в какое сравнение с тем, что им еще предстояло. В компании Нерона ей было как-то спокойнее. Он был силен, красив и уверенно шагал вперед. На него можно было положиться.

Двери конюшни оказались распахнутыми. Внутри Нерон крадучись, как огромный кот, двинулся к забеспокоившимся лошадям в стойле. Сняв со стены упряжь, он выбрал кобылу посмирнее, которая не воспротивилась хомуту, и впряг ее в легкую повозку, стоявшую у выхода. Все трое залезли в повозку. Регина затаила дыхание. Колеса заскрипели по деревянному полу, конские копыта гулко застучали в тишине, однако стоило им выехать наружу — и движение стало беззвучным.

Когда они оказались на главной дороге и Нерон хлестнул кобылу, заставив ее перейти на бег, Регина перевела дыхание. Она четко представляла себе, как добраться до места назначения: они поскачут вдоль реки Томбигби, пока не доберутся до городка, где есть мост. Оттуда уже будет рукой подать до Вестминстера, из которого ей приходилось ездить на поезде в Мобил. В Вестминстере они оставят Нерона и лошадь с повозкой, а сами сядут в поезд. Хаммонду не придет в голову искать их так далеко.

Лошадь бодро влекла их по выбеленной луной ленте дороги. Регина сжимала в объятиях сына.

— Бежим, Бенони, бежим! — возбужденно шептала она. — Даже если нас поймают, хуже нам уже не будет. Тебя бы все равно продали, и мне бы тогда все было безразлично — пускай и меня продают.

— А куда мы направляемся?