Брунчак едва волочил ноги. Гость осторожно пожал скрюченную артритом руку и вошел в дом. Отживший свое пахан молча слушал Крюка, затем проскрипел:

– Буснешь на халатон?

– Чего?

Старик вынул из буфета начатую бутылку водки и поставил на стол давно не мытые стаканы и плеснул до половины. Крюк отказался.

– А я выпью, – Брыня медленно осушил стакан, отрыгнул, опустился в кресло, закрыл глаза и тихо повторил, как бы засыпая: – Я выпью…

Клюев пожалел, что пришел сюда. Этот явно выживший из ума дед сам нуждался в помощи. Скоро он будет мочиться под себя, и некому будет носить за ним «утку». Сергей встал и тихо двинулся к дверям. Не открывая глаз, старик приказал:

– Сядь на место.

Крюков послушно сел. После небольшой паузы Брыня сказал:

– В соседней комнате открой в столе нижний ящик и возьми сколько тебе нужно,

Не веря своим ушам, Крюк подошел к треснувшему письменному столу и вытащил ящик. Под слоем писем и открыток лежали перехваченные резинкой пачки денег. Здесь были рубли, карбованцы, доллары. Он отсчитал всего понемногу. Потом задвинул нижний ящик, слегка поколебавшись, потянул на себя верхний. Там лежал пистолет «ТТ». Сергей молча глядел на оружие. Из гостиной послышалось:

– Можешь взять и его.

Он быстро задвинул ящик и переспросил:

– Кого его?

– Шпалер…

Уходить из Краматорска Сергеи Крюков решил через два дня. Сутки он мог пользоваться автомобилем «Иж-комби» с перебитыми номерами. Явных причин для беспокойства не было, однако смутное чувство, что его обложили и игра перешла в финальную часть, почему-то не исчезало. На сегодня была назначена последняя встреча: Крюку обещали липовый паспорт, который потянул на три тысячи баксов. Крюк остановил машину у посадки на пересечении улиц Орджоникидзе и Днепропетровской. Рядом проносился редкий транспорт.

Вчера уголовный розыск Краматорского ГОВД вышел на беглого зека. Из оперативных источников милиция узнала об этой встрече. Неизвестным оставалось самое главное: когда и где? В полдень стало известно о времени: семнадцать ноль-ноль. Розыск продолжал качать оперативную информацию. Возникли три приемлемые версии, одна из которых вскоре отпала. Спустя час оставалась лишь одна. И это была уже не версия.

Для встречи Крюков выбрал безлюдное место, что имело и плюсы, и минусы. В случае перестрелки снижался риск поражения случайных прохожих. Исключался и захват заложника. Проблема же состояла во внезапности атаки спецназа. Кто-то предложил убить зека снайперским выстрелом, но искушение взять Крюкова живым было сильней. К тому же требовалось стопроцентное опознание беглеца. Задержание поручили Донецкому отряду специального назначения

Группа захвата состояла из четырех бойцов. Пятым был сотрудник ИТК, который должен был опознать беглеца. Он расположился на переднем сиденье «Жигулей». Автомобиль со спецназовцами остановился на обочине улицы Орджоникидзе, не доезжая до перекрестка. Краматорские розыскники «простреливали» на своих авто перекресток, определяя место встречи. Наконец в рации послышалось:

– Улица Днепропетровская, сорок метров от перекрестка, автомобиль «Иж-комби», номер 43–96…

Группа захвата начала приближаться к месту предстоящей схватки. В руках бойцов появились двадцатизарядные пистолеты Стечкина. Раздался сухой треск передергиваемых затворов. Крюков не отрываясь смотрел в зеркало заднего вида на пустую дорогу. Впереди по трассе неслись автомобили, не обращая на него ни малейшего внимания.

Сергей Петрович достал пистолет, передернул затвор и, уже не ставя его на предохранитель, положил в правый карман куртки. Затем открыл дверь, вышел из машины и подставил лицо легкому осеннему ветру. Солнце уже клонилось к горизонту. До встречи оставалось еще десять минут. Крюков закурил и принялся лениво рассматривать встречные машины. Беглый зек был давно лишен сентиментальности, однако, мысленно прощаясь с родными краями, почувствовал неприятный комок в горле.

Сзади послышался тихий визг тормозов, и бежевые «Жигули» остановились в двадцати шагах. В салоне сидело пятеро. Один из них (это был сотрудник колонии. знавший Крюкова в лицо и поспешивший допустить ошибку) нервно закричал из открытого окна:

– Крюков, сдавайся!

Бандит выстрелят навскидку, почти не целясь. Первая пуля легла в дверь автомобиля, вторая адресовалась бойцу, выскочившему из «Жигулей». Тот успел заметить направление ствола, смотрящего ему в лоб. Время слегка замедлилось, осознанность уступила место рефлексу. Боец уловил, как полыхнуло пламя, пуля раздробила предплечье, которым он прикрыл голову. От боли в глазах поплыли красные круги. Продолжая двигаться вперед, офицер перебросил пистолет в левую руку и выстрелил в Крюкова. Раненный в бедро зек бросился к толстому дереву, стоящему рядом, и при этом успел получить еще одну пулю – под лопатку. Его живучесть казалась невероятной. Укрывшись за дубом, он выстрелил еще трижды и в исступлении заменил обойму. Боли он не чувствовал. Чувствовал лишь злость. Злость на самого себя, гибнущего так дешево.

Четыре офицера бросились на землю, два из них сразу же принялись заползать с тыла. Пистолеты были переведены на автоматический режим, и началась «стрижка ушей»: зеку не давали высунуться из-за дерева, от которого в разные стороны летели щепки. Тем не менее Крюков успел засечь обходной маневр, присел, быстро сделал шаг в сторону и дважды выстрелил. Пули ранили офицера в живот. Сжав зубы, тот начал переползать.

Бандит вогнал в рукоятку последнюю обойму. Сидя на корточках, он скорее почувствовал, чем увидел, как обходят уже с левой стороны. Продолжая палить в кусты, он стал медленно отходить. Пуля обожгла плечо. Он вскрикнул от боли. Затем беспокойно оглянулся. Крюк напоминал затравленного волка, превратившись в живую мишень. Это была уже не игра, и даже не игра со смертью. Любая игра предполагает равновесие сил. Ему до такой степени захотелось жить, что он вскочил и бросился к дороге. Сразу же обожгло бедро, и пули засвистели возле головы.

Раненый боец, прижав ладонь к бедру, бросился за Крюковым. Быстро бежать он не мог, впрочем, как и сам раненый зек. Дорога была уже близко, и бандит бросился к проезжей части, к стоящим на обочине «Жигулям». В правой руке он все еще сжимал пистолет. Водитель «Жигулей» не успел мгновенно тронуться с места, но успел надавить фиксатор на двери. Зек взревел, рванул на себя дверь – та не поддалась. Заработал двигатель, и авто ушло вперед. Пистолетная рукоятка врезалась в боковое стекло. Второй удар пришелся в металлическую раму.

Крюков не оглядывался, но чувствовал, что смерть где-то рядом. Он перебежал дорогу и, прихрамывая. заспешил к ближайшей автобусной остановке. Там находились люди, и он надеялся взять заложника.

Офицер чувствовал, как что-то теплое струилось у него между пальцами. Ноги немели и подгибались. Появилась досада. Бандиту оставалась до остановки сотня метров. И боец рискнул. Он резко остановился, перевел дыхание и начал целиться. Крюкова будто бы кто-то толкнул. Офицер пробежал еще пару шагов и встал на колено. Пуля вошла зеку в спину и задела легкое. Тот застонал от бессильной злости и вновь бросился вперед. Остановка была уже в полусотне метров. Выстрелы привлекли внимание. Прохожие – кто со страхом, кто с интересом – наблюдали за происходящим.

Наконец Крюков оглянулся и завыл. Дальнейший его кросс был бессмысленным. Сразу два бойца были в двадцати шагах от него. Сергей Петрович улыбнулся, если можно было назвать улыбкой кривой перекос лица. Его побег близился к концу. Побег в преисподнюю. На большее он не рассчитывал…

Сразу две пули попали в зека: одна в ягодицу, другая – опять в спину. Зеленый газон качнулся в глазах. Крюков упал. Собрав последние силы, перевернулся на окровавленную спину и поднял «ТТ». Он улыбался. Последнюю пулю получил в сердце. На его лице так и застыла гримаса, напоминающая улыбку. Беглый зек Крюков отправлялся на тот свет в веселом настроении.

Опознавательные знаки на форме заключенных имеют вековую историю. Во времена царской каторги ссыльным нашивался на спину знак в виде бубнового туза. Он служил для распознавания узников и затруднял побег. Этот четырехугольный лоскут имел свои требования. Прежде всего он отличался по цвету от самой одежды. На Сахалине туз поначалу был желтым (цвет забайкальских и амурских казаков), затем его стали делать черным. Кроме этого каторжанам, склонным к побегу, выбривалась половина головы. История сохранила и факты, когда на лбу пожизненного узника выжигались три буквы «КАТ» (каторжанин). Это можно расценивать как начало нательной символики в местах лишения свободы, своего рода предтечу татуировки. С годами магическое тавро утратило свою внутреннюю силу, к тузам и выбритым головам привыкли, а от знака на лбу отказались вовсе.