И ю н ь В ЖАРУ Аравийское солнце в Москве. Свёрнут в точку, ну ладно, в овчинку небосвод... Превращается в сквер каждый куст на ходу не по чину... Третий Рим, где фонтаны с водой акведуковой? Молнии с громом? Здесь от засухи губы сведёт — замолчу, се молчанье не скромно, а винительно – что за напасть? Развяжи же язык мне, прохлада! Я водицу ношу про запас битый срок, и пора бы поладить. Но чему-то нас учит, должно, этот зной, безвоздушие, жажда... И стоянье – тем паче ожог аравийского солнца – не шашни. 2 и ю л я
ДОЖДЯ! ...всяк пияй от воды сея вжаждется паки... Ин. 4, 13 Всё навыворот. Даже цветов поменялась палитра. На грядке пертурбация... Не воробей злое слово – вот-вот улетит... Причитания мнимых святош не помогут. Захочет – нагрянет! Мы и так помаленьку на грани очутились... Не воля – уйти из-под вёдра (читайте – неволи), если краски – и те взаперти... Но попробуй его запрети! Подкрадётся, зашепчет, нагрянет, развернётся последнею гранью и покажет – в запасе ещё, и уже запасайся плащом... Это завтра. Сегодня мы грезим. День проходит как посуху крейсер. Тучка дразнит надеждой одной — о сухое царапаем дно... Но чему-то нас учит и вёдро. Быть в достатке не невидаль бодрым. Да и вжаждется снова любой не познавший Отцову любовь. 3 и ю л я ЦВЕТЕНИЕ 1. Иван-чай Над облаками иван-чая плывут воздушные дома... Июльскую жару венчает макушка лета. И томят пейзажи прошлого, предчувствья далёкого – скончанье лет... Но шепчет на ухо про чудо небесное цветок полей. 4 и ю л я 2. Лилии Не городские лилии... А тут, во чреве грубого жилища, в заброшенном дворе – в цвету с невинностью своей излишней... А на дворе стоит жарища. Ах, эта поросль, этот миг, продлишься ль ты в жестоком веке? Нагая белизна томит, притягивает взгляд... И веки смежает охлаждённый вечер. 5 и ю л я ИЗ СУМЕРЕК Руби, коль надобно, сплеча — вот шея под топор. Не носишь платье палача, землица под тобой не загорится – ведь сама устроила беду... Но без головушки недуг горазд нарисовать и пострашнее... Дети мы Единого Судьи. Позволь же с головой уйти, коль в сумерках нет тьмы, надеюсь... Маленький сюжет, большие слёзы – наш неровный путь: рывок в са- жень и лабиринты сна... 6 и ю л я В МОСКВЕ Москва на новый лад. Ковровые дорожки петуньи. Был табак душистый во дворах когда-то... Старины милее дух, дороже ушедшее... Оно умеет вытворять такие чудеса, что бьётся горячее сердечко под мотив, знакомый испокон. Смотрю по сторонам на новое кочевье и слышу, и – ещё: спаси и упокой... Москва на новый лад – подрублена под корень, продута сквозняком, поставлена под смерч... Бесстыднее толпа, готовая посметь, но Агницы душа смиренна и покорна не этому, не тем... На всё иной указ и цветиков других льёт запахи оттоле... Родной пленённый дух покуда не угас, дрожит на языке – не точка, а отточье... 7 – 1 5 и ю л я В ПАРИЖЕ ...Где плывёт Сен-Луи по столетьям, но ржавая баржа уплывает вперёд, где в апреле сто лет подают подоспевшую спаржу, за желёзки берёт допотопный шансон (что Монтан? – отправляйся подаль- ше — это зреет нутро) — затаился Paris... без навязчивой фальши самозваных утроб. 15 и ю л я СЕРЁДКИНО Называться Серёдкино – быть навсегда посреди. Между этим и тем, дальним небом и ближней землёй. В окруженьи всего, что родному дыханью сродни, что никем не берётся и не выдаётся взаём. Это мамино детство, далёкое, дальше звезды над уснувшим селом, где у речки цвели по весне голубые подснежники... Ведь – до ближайшей – езды тыща лет... Где Она и Она, несчастливых нас нет. Жизнь земную пройдя до полуночи, дальше черты половинной, увидеть из сумерек свет нам бы только... Полночного леса черны очертанья... Серёдкино. Мамин рассвет. 16 и ю л я
ИЮЛЬСКИЕ ЦВЕТЫ Ван Гог. Подсолнухи |
