27 и ю л я ЖАРА. БЕЗ СВЕТА А здесь закрыт столпом удушливым восход светила, и к тебе неверная дорожка... Но солнце и луна от этого дороже — их непохожий свет не выльется во зло... Едва ли не к добру огонь на океане, где каждый не бывал, но точно – на маяк, по во́лнам, по волна́м, с удачей на паях, спешил туда-сюда, благой и окаянный... ...Но засветло в твоих потёмках не видать, как водится, ни зги – не в помощь и лампада... Уже московский смог по улицам витать отправился... Жара не обещает падать. 28 и ю л я
ЖАРА. ИЗГОРОДЬ Перегрелась ли, вымерла плоть — лишь далёкое завтра ответит. За завесою плотною сплошь неизвестное, что – не отведать, не увидев воочию... Густ то ли дым, то ли морок напрасный, где застряла бескрылая грусть, как в силках, ушибившись о прясло. 29 и ю л я ЖАРА. САД Полегли девясил и шары золотые, гортензия в шоке, а добавить хоть градус жары, перейдёт гладиолус на шёпот. Птица падает камнем, в пруду тяжелеет вода – мир на грани... Ветерок не берётся продуть, и уже замолчали герани. Общий обморок. Остов скамьи позабытой, горячие речи... Та же жажда, и так же скорбим, и никак – не выходим – навстречу. 30 и ю л я ЖАРА. УТРО Просыпаешься – лёгкая зыбь. За окошком – ни моря, ни бриза... Но мерещится спелая сыпь на волнах, ходит парусник-призрак по простору... Распалась вода на соцветья, обласканы скалы... Так гудят поутру провода... Засыпает пустыня песками бесконечными... Их перейти баловство ли? Москве не до шуток. Просыпается день. Впереди море жизни, и дальше дышу я. 30 и ю л я ЖАРА. УГНЕТЕНИЕ Докричаться до прошлого – труд незавидный – пустые усилья. Понапрасну пронзительных труб выступленья-вступленья... Усидчив час, что был. Ни туда ни сюда. Надо вовремя там состояться, не собрав окаянных «стагнаций» на тяжёлую чашу Суда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Инородное слово ещё б взять и вытеснить, но неподвижным остаётся замочком висеть да впивается, будто клещом, в лист и текст, и берите повыше... Но не ждите вчерашних вестей. 30 и ю л я БЕЗ НАЗВАНИЯ Я дал разъехаться домашним... Б. Пастернак Разъехались домашние. В пустом пространстве натыкается на стены воспоминанье, эхо... На постой стучится вечер, запуская тени, как мы родную кошку в новый дом... Побрызгать бы крещенскою водой. Да вот беда, вода давненько вышла... По горлу поднимается всё выше перед незваным гостем подлый страх... Водичкой бы крещенскою с утра, но нет воды. Она прогнала тени вчерашние, где жизнь взрастила стебель, а корни укрепить доверив нам... Разъехались домашние. Видна — с утра – неразделённая вина оставшегося сторожить хоромы, которые и тесны, и огромны в том мирозданье, что зовётся мы. Где не было, должно, заветной кошки, но хлебца пересушенные крошки таскала перепуганная мышь... Мы улыбались, мы страдали, мы ж... разъехались... Ещё вино не вышло, а что вода – вода прольётся свыше, я знаю, я слыхала много раз... По Гласу подвигается гора, снимается с насиженного места... Разъехались. Я не одна. Мы вместе. 31 и ю л я БЕЗ НАЗВАНИЯ Быть может, скажут – вот июль, и в нём плоды растут помедленней словечек — вынослива бумага... Паче тем... Не буду, догадаетесь. Кивнём согласно: перегрелся человечек в июле, это правда – по черте проходит еле-еле... Не свалиться не грезит даже. Умничать горазд, и плакать, и рыданием залиться... И думать: «О иулий, что за лица?! Неужто это зреет на горах...» Гора спустилась вниз. Как трудно выше подняться. Поднимаешься – не вышло. А это – перебор иль недобор... И даже если б ты полнеба вышиб, навстречу бы Творцу в пролом не вышел не знающий, где худо и добро. Вот так и я, кропающий без меры, сломаю, проломлю башку – бессмертным не сделаюсь без Бога моего. И всё-таки скажу – меня простите! В июле жарко. Я потом простыну... Всё выровняет времени огонь. 31 и ю л я
ПОСВЯЩЕНИЕ Забыв жары увечье, подвязав дорожное тряпьё, уходит лето... Что вызрело и снято – по возам, бесплодного репья — телега. Ах, лето жаркое... Я тоже... кабы кровь комар не выпил. . . . . . . . . . . . . . . . ...Лишь дожил бессловесный крот с кричащей выпью. |
