Наталья Александровна Загвоздина Дневник. Продолжение Небо! Лей на нас свет златого солнца Или твоих облак густую влагу, Лишь гони далече осенним ветром Мрачные тучи. Ты скажи, о дева, что благосклонна, Или покажи мне свою досаду, Но не будь безмолвна, как эти тучи Осенью хладной. От автора
Эта книга часть целого, названного дневником, — распространение остановленного. Незавершённость дневника предполагала, или хотя бы допускала, движение. Так возникло продолжение. Продолжение, в котором действовало время. Её устройство просто. Один последний год – двенадцать месяцев поочерёдно. Нарушение допускаю в начале, рифмуя «портреты» и предваряя январь осенним авторским признанием. Вступление – вход в «целую жизнь» – оставляю неизменным, убирая гласную из последнего слова, как и было у сочинителя. На пересечении же лет, конца и начала, встреча с мировосприятием Николая Карловича Метнера вложила в обращение родственное звучание: «Не тогда живёт мысль или произведение, когда выходит в «свет», а когда воспринимается близким другом и доходит до него». И – не прямая речь – человек нового времени не внимателен, но любопытен. Внимание требует усилий, оно направлено «в глубину смыслов и собирает их в целое, в единство». А любопытство рассеивает, «склонно к купюрам смыслов». Укрепившись поддержкой друга, с надеждой на слышание и благодарностью готовым расслышать завершаю вторую книгу, не освободившись от сомнения в её полном праве на вольную жизнь – автор. Я н в а р ь 2 0 1 1 ПОРТРЕТ Предчувствую дыханья высоту — момент неуловимого паренья. Оставьте незадачливые пренья — когда-нибудь и это я сотру. Когда-нибудь сотрёт меня и нас та даль, какой лицо ещё запретно. Но и тогда, не закрывая глаз, я буду удивляться вам с портрета. ХРЕСТОМАТИЙНА БЫЛЬ... О жизнь, о хрестоматия, о тайн заветное число, немыслимое люду! О человек. Изнашивать, латать и снова разрывать умеешь люто иль яростно, что, кажется, одно. Упрямо опускаешься на дно, упрямее не хочешь расставаться... Обмениваешь лампочек стоваттных немереное множество за жизнь... А с солнцем повстречаешься поближе, лишь губы обожжённые оближешь и смотришь, как заезжий пейзажист на жизнь саму, не глядя на Источник. Ты светом электрическим испорчен... Но жалостью исполнен твой Творец — чирикаешь, как в домике скворец. C е н т я б р ь О СТИХАХ «Это дети твои» – я услышу, руками всплесну — «Как же их накормить, обиходить такую ораву?». Но закинута сеть, и иду прямиком на блесну, и уже припадаю, и пью медовую отраву... Отвалившись, как червь, погрузневший от крови, пчела, отдающая яд, – всё одно! – сообщенье до сути, стихотворец молчит – без него наконец началась эта новая жизнь, ну а сам обессилен досугом. Их всё больше, и всё тяжелей вспоминать имена. Ты и полнишься, и остаёшься покинутым домом. И попросишь опять: «Заберите ещё из меня...», и прикроешься сам от себя новорожденным томом. Это дети мои. За проступок отвечу сполна. Накормлю, напою, уложу после трудной работы... Повторяя теперь, как и прежде: «Прости! Ис полла! Лета многая. Вам остаюсь и творцом, и рабою». 28 с е н т я б р я «Уйти из декабря – соблазн. Соблазн...» Уйти из мрака – вот соблазн... Уйти из декабря – соблазн. Соблазн — остаться и прожить. Декабрь не шутит. Не скроешься, и выпорхнувши, с глаз Создателя – тогда зачем и шуму?! Не прятаться! Пред Ним стоять, любя. Имеющий не пожелает больше. Горит огонь. Уходит дым, клубясь... Уходит год. Уходит жизнь. И больно. Остаться в декабре, как на посту. Дождаться прибавления минуты... Не поддаваться на ночной посул — уйти из мрака. Чтоб – не обмануться. Д е к а б р ь 2009 – я н в а р ь 2010 УБЫВАЮЩЕЕ Город битый, больной, упакованный в снежный мешок, отдышался за ночь. Кто бродил, и не раз, от заставы к заставе пешком, посыпал, словно пеплом, головушку хладным песком — недосчитывал ног. Путник битый, больной, затерявшийся в чреве ночном, встанет вновь в караул. Постоит и опять колебаться бессонно начнёт... Поколеблется и остановится – знать бы на чём... Не сыграешь на счёт. Ночь и день, день и ночь. Зимний город, тепло на счету, чаша чаянья сверх... И живёшь. И ногою встаёшь на черту... И не хочешь – за дверь. 3 я н в а р я «То ль терновником – рот...» То ль терновником – рот, то ли ватою сердце полно. Монотонным ковром раскатается день за полночь. В ватном коконе стук еле слышен, и тесно во рту. Полететь бы к Гнезду, но оглянешься – ты снова тут — здесь, где крылья растить — не безделица, ветер под дых... Где из вздоха «Прости!» вызревают прощенья плоды. Так прости же, прости! Лишь припасть на коленях к Отцу и росток прорастить — не теперь – так хотя бы к Концу. |