— Вместо того чтобы курить и пялиться в окно, приступали бы к работе. Это Бог будит вас, зовёт за стол. Ведь нам отпущено так мало времени…
БИБЛИЯ.
(Ветхий завет). Кажется, последовательно — до конца Ветхий завет я прочёл два раза.
Первый — по настоянию Марии Степановны Волошиной, с большим предубеждением, но и любопытством. Второй — учёно обложившись книжками толкователей.
Теперь читаю выборочно.
Всегда приходится преодолевать порог собственной косности, насильно засаживать себя за это чтение.
Кроме того, между мной и Библией высится невидимая, но трудно прошибаемая стена знакомых людей, которые согласно церковному календарю для спасения души из года в год пережёвывают ветхозаветные наставления. И — не изменяются. Кто пил водку, тот продолжает пьянствовать, кто был скрытен и жаден — продолжает быть таковым, кто ругался с женой — продолжает скандалить.
А ещё сонмы священников, жонглирующих одними и теми же дежурными цитатами.
Не знаю, как Бог не пришёл от всего этого в отчаяние.
Отец Александр говорил, что к Ветхому завету нужен ключ особых знаний. Даже потрудился написать целый трёхтомник в помощь таким олухам, как я.
…Что‑то снова толкает снять с полки древнюю книгу, раскрыть её. Всякий раз поражаешься: вот одна из историй, которую ты вроде бы помнишь, понимаешь её скрытый смысл, да ещё растолкованный отцом Александром. И всегда с изумлением ловишь себя на том, что постигаешь нечто неожиданное, новое, крайне важное для тебя именно в данный момент. (Подобный фантастический эффект ещё более характерен для Нового завета — Евангелия).
Словно вычерпанный колодец, со дна которого постоянно подступает свежая, кристально чистая вода, Библия непостижимым образом неисчерпаема.
К тому времени, девочка, когда ты дорастёшь до неё, и тебе с избытком достанется этой ключевой воды жизни.
БЛАГОДАРНОСТЬ.
Помню многих, кто сделал мне добро. Есть и такие, о которых я ничего не знаю. Эти люди не афишируют, не открывают себя. К примеру, безымянные читатели моих книг.
Или такие, как навсегда оставшийся в памяти некий кавказец. Во время сумасшедшей метели он остановил свою машину рядом с тротуаром и отвёз по гололёду до дома. Не взял с меня ни копейки.
Уверен, каждый как драгоценность хранит в своём сердце память о подобных чувствах. Без них невозможно было бы жить.
Способность быть благодарным, к сожалению, довольно редкая вещь. Редко кто подхватывает эстафету добра, любви и служения.
Бескорыстие сделанного тобой добра согревает своим теплом прежде всего тебя самого. В этом довольно‑таки морозном мире.
БОГАТСТВО.
Однажды держал в руках четыре с половиной тысячи долларов, которые подарил читатель на издание книги «Навстречу Нике».
БОЛГАРИЯ.
Теплая страна. Истинная сестра России.
Благодаря давнему другу — художнику Христо Нейкову и его многочисленным приятелям я Болгарию основательно изъездил. Пожил на берегу Черного моря у границы с Турцией, нагостился в Софии, изумляясь тому, как все слои общества, от министра до скромной пенсионерки, гадают на кофейной гуще. Чего мне только тогда не нагадали!
В конце концов Христо и его жена Златка завезли меня в городок Самоков, километрах в семидесяти от Софии, в свой редкостно красивый старинный дом с садом, с грозным на вид и добродушнейшим овчаром Чакыром.
Длился тихий сентябрь болгарской провинции. Мы с Чакыром часто бродили по окрестностям, возвращались к вечеру. Нас ждал запах шашлыка: Христо вращал шампуры в пылающем камине.
Однажды утром Златка позвала меня куда‑то познакомить со своими подругами.
Златка — народная художница Болгарии. Она носит сарафан и кофточки только из домотканых материй, расцвеченных национальным орнаментом, узорами, созданными руками деревенских мастериц.
Так, шествуя рядом с этим живым цветком, я вошёл во двор маленького, очень древнего женского монастыря….Аккуратные клумбы, фруктовые деревья, отягощённые грушами и яблоками. Вокруг стволов вьются лозы с гроздьями винограда.
Здесь нас уже ждали три крепкие пожилые женщины, одетые в длинные чёрные мантии, чёрные клобуки на головах.
При виде монахинь я несколько оробел. Они же расцеловали меня как родного и повели в свои покои угощать нежнейшей брынзой из овечьего молока, тушёными баклажанами и уж конечно крепким кофе, сваренным в джезве.
Сестру–настоятельницу звали Гавриила, вторую сестру — Серафима, третью — Теодосия.
«Интересно, будут ли они гадать на кофейной гуще?» — только подумал я, как сестра Гавриила произнесла:
— Гадать не положено. К нам часто приезжала Ванга (известная на весь мир ясновидящая), и мы её исповедовали.
В замешательстве оттого, что она расслышала мои мысли, я спросил:
— Кто ещё приезжал?
Златка с разрешения настоятельницы вынула из шкафчика толстый фотоальбом.
Там были фотографии той же Ванги, известных артистов, спортсменов, писателей. И даже тогдашнего руководителя Болгарии коммуниста Тодора Живкова.
— Да–да, — подтвердила Златка, — он тоже, конечно не как официальное лицо, несколько раз в год тайно приезжал сюда исповедоваться, — и вдруг спросила: — Ты хочешь сейчас исповедаться?
Я был не готов. И потом, не хотелось становиться в затылок Тодору Живкову… Они и так все видели, все обо мне знали, эти три болгарские прозорливые монахини.
На прощание я получил в подарок вышитое ими полотенце–рушник.
БОЛТОВНЯ.
Замечено, чем более душевно пуст человек, тем болтливее. Подсознательно тщится заполнить душевный вакуум, а заодно и пустое время своей жизни трёпом.
На самом деле с этим потоком слов расходуется огромное количество энергии.
Особенно показательно, если два таких собеседника говорят друг с другом по телефону. Это может длиться часами. Болтовня неминуемо приводит к сплетням, осуждению других людей.
В конце концов, когда они выдохлись и разговор истощился, оба чувствуют себя ещё более опустошёнными.
Побыть в тишине, прислушаться к самому себе таким пустомелям страшно. Ибо они боятся врачующей правды.
БОТАНИКА.
Вот уж кто подаёт пример молчаливого мужества, так это растения!
Так получилось, что я знаком со многими из них — от скромных полевых васильков, качающихся во ржи, до изысканных орхидей.
Среди растений у меня есть особенно близкие друзья. Например, израненный тополь, который ютится между двух проржавелых гаражей в конце нашего двора; или роскошный, необычно кучерявый кипарис на набережной тунисского города Суз; или мандариновое дерево, ронявшее мне поспевающие плоды почти всю греческую зиму. Не говоря уже о коллекции тропических растений, живущих с нами в московской квартире.
Со временем я научился «слышать» скромные просьбы: «Не поливай меня так часто», «Мне не хватает света», «Добавь в поливку фосфора, и я расцвету».
Если любить растения, как людей, все можно расслышать.
Когда надолго уезжаю, кому бы ни поручил заботу о своих зелёных друзьях, самые нежные из них порой умирают.
Одно из самых волнующих занятий — чтение ботанических книг. Обычно это толстые фолианты–определители со множеством разноцветных рисунков и фотографий. Представь себе, ты получаешь привезённое из дальней страны экзотическое растеньице. Но как оно называется, в какую землю его сажать — неизвестно. И вот начинается поиск. Это куда интереснее, чем читать какой‑нибудь высосанный из пальца детектив. Сравниваешь с рисунками цвет и очертания листочков, строение веточек… Кажется, определили. Вот оно!
Сажаешь. Ждешь два или три года, пока оно улыбнётся тебе глазами цветов.
