Этот дом находится всего в нескольких минутах ходьбы от моего. Так не хочется отчаливать от этого островка под старинным абажуром, но пришли новые гости, не хватает стульев. Мы поднимаемся и уходим. Тем более что Жанна жалуется: здесь душно, нечем дышать.
На улице смерклось. Горят фонари. Дождичек припечатывает палые листья к асфальту.
— Абажур похож на красный парашют, — говорит Жанна, когда мы подходим к моему подъезду, — до сих пор голова кружится. Немножко.
И вдруг она начинает оседать на тротуар, валиться.
Несмотря на охватившую меня панику, делаю ей искусственное дыхание, прошу у прохожего мобильный телефон, дрожащими пальцами набираю номер только что покинутых друзей, вызываю «скорую», снова делаю искусственное дыхание, дую «рот в рот», оглядываясь — не бегут ли к нам реаниматоры, не едет ли «скорая».
Она подъехала через сорок минут, когда Жанна уже умерла от инфаркта.
А друзья–реаниматоры так и не появились. Видимо, не в силах были оторваться от своего стола под уютным, красным абажуром…
Так оно, оказывается, бывает на этой планете.
ЖИВОТНЫЕ.
Мир животных пришёл ко мне, дошкольнику, в виде богато иллюстрированного дореволюционного трёхтомника Брема. Потом я пришёл к ним в зоопарк.
Тогда и — до сих пор — больше всего поразил жираф. Более грациозного, более солнечного существа вымечтать невозможно!
Позже мне повезло повстречать на воле, в дикой природе, медведя, горных баранов–архаров, дикобраза, варана… Увидеть, как из кустов шумно выпархивает цветной радугой фазан.
Никого из них я не убивал. Никто из них меня не укусил, не ужалил.
Если, как утверждают экологи, вскоре в результате деятельности человека животные могут исчезнуть с лица земли, то я не хочу этой цивилизации, этого «прогресса» с осклабившейся харей Микки Мауса на майке.
ЖИЗНЬ.
Жил в Англии очень толковый человек — Фридрих Энгельс, которого я уважаю прежде всего за то, что он постоянно помогал деньгами своему другу Карлу Еенриховичу Марксу, в то время как тот, обременённый семейством и фурункулами, сидел и писал свой огромный труд «Капитал».
Энгельс, в свою очередь, тоже писал научные книги. По-своему интересные. Странно только, что в одной из них этот умный человек утверждает, будто «жизнь есть форма существования белковых тел».
Это мы‑то есть всего–навсего белковые тела? А кто же в нас мыслит?!
И ещё он ухитрился додуматься до самого печального утверждения, какое мне приходилось слышать: «Жить — значит умирать».
…Бедный Фридрих, вы же не могли не прочесть Евангелия. Тайна жизни осталась для вас за семью печатями.
З
ЗАБОТА.
Заботиться о ком‑то другом — хорошо. Это отвлекает от мыслей о собственной персоне. Не замыкаешься в скорлупе эгоизма.
А ещё лучше, когда помогаешь втайне, и тот, кому стараешься помочь, не догадывается, откуда пришла помощь
Самое удивительное — в этом случае помощь внезапно придёт и к тебе…
ЗАВИСТЬ.
Знаю, он до сих пор мне завидует. Это он‑то, который, как теперь говорят, всю жизнь был успешным. Всё шло к нему — деньги, ордена, слава.
И тем более он издалека следил за мной, окольными путями узнавал о моих неудачах и бедствиях.
Дело в том, что в определённые времена стыдно, нехорошо быть успешным. Если власть тебя принимает за своего — плохо твоё дело…
В конце концов он эмигрировал в поисках ещё большей, мировой успешности. А я остался на Родине.
Теперь он завидует ещё сильнее. Подсылает людей из заграницы. С их помощью разыскивает мои книги.
Может быть, эта зависть необходима ему, как горючее для двигателя. А скорее всего это извращённая форма больной совести.
Признаться, я тоже в некотором смысле завистник. С юности завидую морякам.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ.
Неизвестный мне злодей, губитель невинных душ отбывает пожизненное заключение в какой‑то особой тюрьме.
Вроде бы его не за что жалеть, но покоя не даёт мысль о том, что вот сейчас влачится его существование без будущего, без проблеска надежды.
Почему порой представляется, будто не он, а я смотрю сквозь оконную решётку на клочок неба?
ЗАЛИВ.
Слева — вдающийся в море скалистый, покрытый зеленью, мыс. Справа — такой же, только повыше.
По утрам с мысов доносится пение птиц.
Изогнутая дуга залива напряжена, как лук. Помедлишь, стоя по щиколотку в пляжном песке, и стрелой вонзаешься в спокойную, защищённую от ветров синеву. Плывешь по прямой, постепенно наращивая скорость.
И вот выплываешь в открытое море. Пение птиц доносится и сюда.
ЗАМЫСЕЛ.
О каждом человеке существует некий замысел Божий. Но как его распознать?
Обычно смотрят в будущее, пытаясь провидеть, что ждёт впереди.
Это неправильно. Необходимо оглянуться назад, на то, что с тобой происходило, и ты довольно быстро различишь свой главный Путь и все те случаи, когда ты с него явно сбивался. Генеральное направление на карте твоей жизни проступит, станет очевидным.
Теперь, обладая такой картой, можно попробовать глянуть и в собственное будущее.
ЗЕМЛЯ.
Вперяясь в звёздное небо, пытаясь постичь тайны космоса, мы позабыли о не менее ошеломляющем чуде.
Достаточно опустить взгляд и увидеть под ногами невзрачный, рассыпчатый слой темноватых комочков — землю. Если бы не этот довольно тонкий слой, из которого растут все леса, все травы, все сады, все сельскохозяйственные культуры, чем бы питалось все поголовье животных, от которых мы получаем молоко, шерсть, говядину, баранину, свинину? Где находили бы себе корм птицы? Как бы мы жили без цветов?
Гигантская плодотворная сила, незримо таящаяся в земле, непостижима не меньше космоса. Без неё некому было бы смотреть на звёзды.
ЗЕРКАЛО.
Старинное, очень древнее зеркало в темно–коричневой деревянной оправе висит в моей комнате между секретером и книжными полками. Редко кто в него смотрится. Нетускнеющая, хрустальная глубина, кажется, таит в себе воздух девятнадцатого века со сменяющимися отражениями моих предков со стороны мамы.
Как порой хотелось бы вызвать из этой глубины их отражения! Взглянуть в глаза, попробовать выдержать их испытующий взгляд.
Кроме этого зеркала, от них ничего не осталось.
Ну, и кроме нас с тобой, Ника.
ЗИМА.
Вороны каркают — к дождю.
Совсем стемнело.
Деревья гнутся на корню от беспредела.
Пройдут дожди. Повалит снег.
В окно заглянет белый негр предвестьем стужи.
Но доживёшь до Рождества, а там, глядишь, свои права теряет Ужас.
ЗНАНИЕ.
Он думает, что знает все обо всём.
С годами обзавёлся очками, модной небритостью, компьютером, цитатами на все случаи жизни, язвительной улыбочкой всезнайки.
Если молчит — молчит многозначительно.
Любит поразглагольствовать о политике, религии, психоанализе и уж конечно о модернизме–постмодернизме. Порой ощущение внутренней пустоты подкатывает словно изжога. В этом предчувствии духовной катастрофы — единственная надежда на его спасение.
Но он принимает таблетки от колита, гастрита — болезней, характерных для замкнутых на себе людей мёртвого, книжного знания.
И
ИГРА.
Я бесшумно полз по росистой траве, мимо стволов высоких елей, огибая густой, колючий подлесок.
