Ирина спрыгнула и бесшумно, как кошка, приземлилась. Поприседала, разминая конечности.

Рюкзак с фонариком и другими необходимыми вещами остался у пруда в той страшной деревне.

По земле клочьями стелился туман.

Ирина постояла. Глаза постепенно привыкали к темноте. И теперь она увидела, что-то впереди… Ирина осторожно подошла. Дорожный указатель:

Ее охватил ужас!

Волосы на голове встали дыбом! На лице выступила испарина! Руки дрожали, а ноги подгибались. Чтобы не упасть, Ирина схватилась за указатель, но тут же отпрянула! Ей показалось, что указатель хочет схватить ее и ударить железным щитом по голове. А когда она, оглушенная, упадет, указатель вытащит из земли свои железные ноги и проткнет ее тело в нескольких местах.

Ирина не удержалась на ногах и полетела в темноту. Она ударилась бедром, резкая боль пронзила ее от копчика до затылка. Ирина перевернулась на живот и попыталась отползти прочь от проклятого места.

Она услышала скрежет ржавого железа и увидела, как указатель нагибается к ней. Его щит наклонился вперед, как голова гигантской змеи.

Господи!

Ирина перевернулась на спину и поползла назад вверх животом.

На щите засветились буквы:

Но в следующий момент буквы заплясали, как в титрах мультфильма компании «Уорнер Бразерс», разлетелись по щиту и вдруг сложились в непонятное, но до смерти пугающее слово

– А-а-а! – закричала Ирина и заслонила лицо ладонью.

Щит вытащил одну железную ногу из земли и шагнул к ней.

Он был похож на аиста, которого она видела на озере Темный След, штат Мэн. Щит вытащил вторую ржавую ногу и, переваливаясь, пошел на нее.

Ирина поползла быстрее. Ползти на спине головой вперед было неудобно и неестественно для человека, скорость была небольшая. Но перевернуться на живот и оказаться затылком к шагающему монстру было еще страшнее.

Щит надвигался. Он уже занес одну ногу у Ирины над животом, и она зажмурилась, ожидая, когда холодное ржавое железо проткнет ее живое теплое тело.

Ирина увидела себя совсем маленькой девочкой, шагающей ранним воскресным утром по чистенькой, ухоженной дороге в методистскую церковь. Она останавливается, заглядевшись на махаона, присевшего на куст. Но тут бабушка Бетти дергает ее за руку:

– Пойдем, Аннет, пойдем. Мы опаздываем на службу. Преподобный Майкл будет сердиться…

В церкви темно и прохладно. Анни сидит на деревянной лавке и болтает ножками.

Бабушка грозит ей пальцем: Веди себя прилично.Преподобный Майкл читает проповедь.

Аннет скучно. Хочется спать. Она зевает и тут же получает от бабушки легкий подзатыльник. Это приводит ее в себя.

– … Отчего некоторые люди, – говорит преподобный Майкл, – поворачиваются к нашей правильной церкви? Отчего получается так, что они, в конце концов, встают на верный путь? А? Скажи нам, Ларри Бантер?

Со скамьи поднимается пожилой мужчина в клетчатой рубахе и черных брюках.

– Откуда же мне знать, – говорит он растерянно. – Вам виднее, преподобный Майкл. – Мужчина садится, надевая на голову соломенную шляпу. Но, спохватившись, сразу ее снимает и кладет на колени.

– Вот именно! – преподобный Майкл указывает на Бантера пальцем. – Кому же, как не мне, вашему пастырю, должно быть виднее! – Он усмехается. – Потому что я – пастырь истинной церкви Бога нашего, и сам Бог дает мне полномочия разбираться во всяких делах Божьих!.. А почему, спросите вы, заблудшие души не сразу приходят сюда? Почему они следуют кривыми путями? Почему они выбирают неправильные пути и неверные учения?.. Ну-ка, Генри Ричарде, скажи ты, сынок?

Генри Ричарде поднимается с лавки. Он улыбается и молчит. Ему с места шепчет что-то жена. Генри наклоняется к ней, а потом говорит:

– Они заблуждаются, преподобный Майкл.

– Верно… Они заблуждаются. Но почему?.. Почему мы не заблуждаемся, а они заблуждаются?.. А потому, что они должны заблуждаться! А почему они должны заблуждаться? Да потому, что этого хочет Бог! Никто не может даже заблуждаться, если того не желает Бог!.. Бог хочет, чтобы они, эти грешники, оставили ТАМ, в этих скверных местах свои нечистоты! А в истинную церковь пришли очищенными! Вот какова мудрость Бога! И пора нам ее восславить, – он поднимает руки, и прихожане затягивают псалом…

Но тут что-то происходит. Воспоминание ускользает, уступая место осознанию того, что она не в уютной и безопасной церкви, а на грязной чужой земле, среди диких деревень России, и что на нее сейчас наступит железная нога взбесившегося указателя…

Ирина вздрогнула и открыла глаза…

Туман сгущался. Она лежала на дороге. В метре от нее стоял указатель. Значит, всё это ей только померещилось! Но видение было настолько ярким…

Ирина поднялась на ноги и огляделась. Сзади стояла машина, из которой она вылезла. Ей не хотелось возвращаться в машину, которая каким-то невероятным образом привезла ее в то самое место, которое она больше всего на свете хотела покинуть. В этой машине была какая-то обреченность. Если бы Ирина была натуральной русской, она наверняка вспомнила бы теперь стихи… А приехал я назад, а приехал в Ленинград…Но Ирина не была натуральной русской и она не вспомнила.

Вдруг она поняла, что какие-то силы хотят, чтобы она держалась подальше от этих мест, а другие, противоположные силы, наоборот, пытаются вернуть ее в деревню. И еще она поняла, что эти последние силы – Светлые. Они хотят, чтобы Ирина послужила их целям. Но ей было так страшно!

Ирина рванулась с места и побежала, побежала, побежала прочь от Красного Бубна.

Туман продолжал сгущаться.

Вдруг из него вырвались круглые желтые глаза.

Ирина взвизгнула.

Желтые глаза налетели на нее и ударили в живот.

Ирина провалилась в глубокую темноту.

Твердохлебову снилось, что он попался на сигаретах и сидит в тюрьме. Рядом, на верхних нарах, сидит в тюрьме Света.

– За что сидишь? – спрашивает Вася, зевая.

– За убийство, – отвечает девушка, болтая ногами.

– А кого ты убила?

– Тебя.

– А… Постой! Как это меня?! Я же вот с тобой сижу!

– Ну и что. Это тюрьма особая. Для жертв и их убийц.

Вася подумал над ее словами.

– Нет, не понимаю. Вот я, – он хлопнул себя в грудь, – сижу на нарах, как живой. А если б был мертвый, то лежал бы в гробу на кладбище, скрестив руки на груди. – Вася лег на нары и показал, как лежат покойники.

Вдруг он понял, что действительно мертвый и не может пошевелиться.

– Ну вот, видишь, – Света свесилась с верхних нар, – а ты не верил… Сейчас баланду принесут, и я тебя помяну.

В дверь постучали. Открылось окошко, и в него въехал поднос с алюминиевой тарелкой супа и рюмочкой водки.

– Царствие Небесное тебе не положено за то, что ты воровал папиросы… Ты еще, Вась, всего не знаешь… Но в Рай тебя теперь не пустят… Ты сделал большую ошибку, когда начал воровать папиросы. В Рай, Вася, даже убийцу могут пустить, если он отоварит молодого черта. А вот тех, кто папиросы крадет, в Рай не пускают ни под каким видом. Заказаны тебе, Вася, пути в Рай. Лизать тебе, Вася, теперь сковородки, а в жопу тебе горячие папиросы засовывать станут. Пусть в Аду тебе будет сухо, – Света выпила.

Твердохлебова очень возмутили такие порядки на Том Свете. Как же так – убийцам и на этом свете нормально живется, и на том им прощают! А ему, Васе, за то, что он папиросы крадет, чтобы свести концы с концами – вечные муки! Но ответить он ничего не мог, потому что был мертв.

В дверь снова постучали.

– Это черти, за тобой пришли, – объявила Света.

Дверь медленно открылась, и в камеру заглянула страшная волосатая харя.

Вася закричал, но из его рта не вырвалось ни звука…