– Как тебе, сынок, там?.. – спросил Крайнов.

– Скоро узнаешь, – усмехнулся сын, показав Крайнову гнилые зубы.

– Хочешь сказать, умру я скоро?

– Есть, батя, кое-что похуже смерти…

– Что же это?..

Сын только махнул рукой:

– Кто не был – тот будет, кто был – не забудет… – он потрепал собаку по холке.

Дембель гавкнул так оглушительно, что Павел Петрович дернулся и проснулся.

Он сидел на кровати, обливаясь потом. За окном что-то горело. Крайнов отодвинул занавеску и увидел, что недалеко от церкви полыхает пожар.

– Мать честная! – вырвалось у него.

Крайнов спрыгнул с постели, быстро оделся, схватил со стула телогрейку, плеснул в лицо воды из умывальника, открыл дверь и остолбенел!

В проеме двери стояли застреленные москвичи. Москвичи стояли голые. На больших пальцах ног – номерки из морга. Головы опущены вниз. Они не смотрели на Крайнова. Пока они просто стояли и пошатывались.

Крайнов захлопнул дверь и задвинул засов. Руки тряслись. Чтобы не упасть, он прислонился к двери плечом и приложил к ней ухо. Тишина. Померещилось… Мертвые не приходят… Померещилось…

Но выходить на улицу ему совершенно расхотелось. Черт с ним, с пожаром! Пусть себе горит на здоровье! Без меня разберутся.

Он оттолкнулся от двери, повернулся и вскрикнул!

Москвичи стояли перед ним и пошатывались.

Крайнов не мог двинуться с места. Ноги словно приросли к полу.

Москвич медленно поднял голову и уставился на Крайнова желтыми белками.

Крайнов хотел зажмуриться, но не смог.

Москвич поднял руку ладонью вперед, показывая Крайнову, чтобы тот не дергался.

– Стреляем, значит, Павел Петрович, – произнес он утробным голосом. – В сына стреляем, в москвичей…

– В каких москвичей?! – спросил Крайнов у трупа.

Москвичка, стоявшая до этого молча, тоже подняла голову:

– А нас, по-твоему, кто застрелил?! Пушкин?!

За спиной Крайнова раздался страшный удар. Дверь слетела с петель, и в избу вошел Пушкин.

– Я не стрелял! – объявил он. – В Дантеса стрелял! И то не попал. А ни в сына, ни в москвичей не стрелял!

– Александр Сергеевич! – обратился к нему москвич. – Мы за вас отомстим! Мы за вас, дорогой Александр Сергеевич, весь Красный Бубен на уши поставим! А с этим убийцей мы, для вашего пущего удовольствия, в ваш юбилейный год, прямо у вас на глазах разберемся.

– Дуэль! Дуэль! – завопила москвичка.

– Отлично, господа! – Пушкин потер руки. – Люблю дуэли! Вот у меня, кстати, для вас пистолеты есть, – он вытащил из карманов пару пистолетов с длинными широкими дулами и протянул мертвецам. – А этот пусть из двустволки палит, из которой он столько людей перестрелял!

– Пушкин! – крикнул Крайнов. – Я никого не убивал!

– Убивал-убивал! – Пушкин показал Крайнову язык. – Во-первых, ты убил сына! А, во-вторых, убил Дегенгардов!

– Не убивал я их, клянусь!

– Мы твои клятвы тебе потом припомним! А убил их ты! Смотри! – Пушкин показал пальцем в сторону трупов.

Крайнов взглянул на Дегенгардов, но увидел вместо них волка и волчицу. В следующее мгновение это были снова Дегенгарды, но Крайнов уже понял, кто задрал его Дембеля и в кого он стрелял той ночью.

Батюшки! Это ж оборотни!

—Александр Сергеевич! Я ж не знал, что это люди были! Я за собаку за свою волновался! Не мог же я не защищать свою собаку!

– К барьеру! Вынимай ружьишко из сундука, и приступим. Я буду их секундантом.

– Как же так?! А моим секундантом кто будет?!. Не по правилам!

– Резонно! – согласился Пушкин. – Твоим секундантом будет твой сын.

– Он же погиб!

– Нигде не написано, что погибший не может быть секундантом. – Пушкин хлопнул в ладоши.

Дверь снова распахнулась, и в избу вошел скелет сына Бориса. Он был одет в выпачканный землей, полуистлевший черный пиджак и такие же брюки – трудно было признать в них тот нарядный костюм, который Борька пошил себе на свадьбу, а потом в нем же лег в гроб.

– Это не мой сын! – крикнул Крайнов.

Пушкин усмехнулся:

– Нехорошо, папаша, собственных детей не признавать! Нехорошо!

– Да я это, папа, я, – простучал зубами скелет. – Просто мы давно не виделись.

– Ты? – Крайнов попятился. – Это ты, Борька?!

– Я, папа… Борис Павлович Крайнов, убитый на охоте своим родителем…

Дверь открылась, и в избу проскользнула четвероногая тень.

– А вот и Дембель наш, – сказал Борькин скелет. – Наша собачка, за которую ты отомстил.

Дембель присел рядом с Борькой и гулко гавкнул. Мертвый лай прокатился по избе. Двигался он немного боком, его лапы как будто цеплялись друг за дружку. Шерсть свалялась и висела по бокам клочьями. Из живота торчали кишки. Глаза пса горели тусклым желтым светом, как гнилушки в ночном лесу.

Пушкин прочитал:

Борька вытащил из сундука ружье и подал отцу.

– Бери, папа. Это ружье счастливое. Ты из него меня убил и москвичей. Убей их еще раз.

Крайнов осторожно взял ружье, стараясь не задеть костлявые Борькины пальцы.

– Выйдемте, господа, на воздух, – предложил Пушкин.

Крайнов замешкался. Боря легонько подтолкнул его в спину.

– Давай, папа, иди. А то подумают, что ты зассал.

Вышли во двор.

Пушкин носком ботинка начертил на земле широкую полосу, отсчитал от нее пять шагов и положил на землю цилиндр. А скелет отсчитал пять шагов в другую сторону, выломал у себя ребро и воткнул в землю.

Потом все собрались вокруг Крайнова. Пушкин сказал:

– Теперь по регламенту я должен предложить вам, господа, помириться. Если вы не против, то можете пожать друг другу руки – и разойдемся с миром.

– Я согласен, – быстро ответил Крайнов. – Я, в принципе, зла на них не держу и готов помириться, потому что, конечно же, понимаю, что собака человеческой жизни не стоит, – он протянул дрожащую руку, ему было страшно и неприятно пожимать руки мертвецов, но лучше потерпеть прикосновение трупа, чем самому стать трупом… Рука Крайнова повисла в воздухе, как топор…

– Никогда! – крикнула Раиса.

– Мы мириться не намерены! – добавил Георгий Адамович. – Ему-то легко мириться, а нас убили!

– Только смерть может помирить живого и мертвого!

– Вот убьем его, тогда и помиримся!

– Жаль, господа, что не удалось закончить это дело миром, – Пушкин развел руками, а лицо у него было такое, что ему явно было этого не жаль.

Руки Крайнова повисли, как плети.

– Прошу, господа, занять исходные позиции.

Крайнов встал возле ребра Бориса. Из ребра Адама, —подумал он, – вырастили Еву. А это ребро торчит, как ветка сухого дерева, из которого ничего не вырастет.

Павел Петрович переломил ружье и вставил два патрона. Один для мужа, другой для жены. Ему было странно – второй раз убивать тех же самых.

– По правилам наших дуэлей, – сказал Пушкин, – первым стреляет Павел Петрович.

Крайнов поднял ружье и прицелился. Москвичи стояли плечо к плечу, как молодогвардейцы. Раиса высоко подняла голову и смотрела на Крайнова презрительно.

Павел Петрович перевел ружье с Раисы на Георгия Адамовича, а потом обратно. Он никак не мог выбрать, в кого первого стрелять. Как-то нехорошо стрелять сначала в женщину… как-то это нехорошо… Но Раиса смотрела на него с такой ненавистью, что Крайнову очень хотелось первым выстрелом прикончить именно ее.