Ангелы-информаторы подлетели к нему (к кому?) с двух сторон и заговорили одновременно. Но слов он не понимал. Постепенно слова ангелов сложились в четырехмерное кино (кино?), и перед его глазами (его глазами?) поплыли удивительные картинки.

Космос исчез. Выжженная земля во все стороны. Ослепительное небо, переливающееся всеми цветами… И на этом небе – звезда! Нездешняя звезда! Этой звезде не было тут места, но она была тут! Она испускала сноп невообразимого света, от которого небо было таким, каким оно было, а Земля была такой, какой она стала. Что-то поднялось над Землей… что-то черное, от чего веяло чем-то плохим. Чем-то злобным. Чем-то агрессивным. Чем-то враждебным. Чем-то смертельным. Оно поднялось над Землей и показалось, что у этой черной тучи есть лицо с большим кривым носом, с острой бородкой, сросшимися дугообразными бровями, заостренными ушами и колкими злыми глазами. Но, может быть, это только показалось. Ведь облака и тучи всё время на кого-то похожи– на слона, на верблю да, на попугая, на купидона, на большие титьки… Черное облако, набирая скорость, полетело вверх, вылетело за пределы Земли, пролетело по Космосу и коснулось Орла. Но Орел оттолкнул его от себя и ударил лапой. И облако полетело вниз (вверх?) и исчезло в неописуемых пространствах макрокосмоса…

– Пора возвращаться, – услышал он голоса ангелов-информаторов.

И какая-то сила потянула его куда-то, и он полетел с такой невероятной скоростью, что звезды слились в один поток и образовали вокруг мерцающий серебристый тоннель…

Мешалкин и Абатуров одновременно открыли глаза, сели и удивленно посмотрели друг на друга. А потом по сторонам. Вокруг была только выжженная земля. Они не понимали, где они и как здесь оказались. Но что-то было знакомое в этом мертвом пейзаже, что-то, что они уже видели, знали и помнили…

– Дед Семен, – Юра поморщился, – ты как?

Абатуров ощупал себя.

– Уй! – Лицо горело. Лица у них были красные, как у новых отдыхающих Черноморского побережья. – Морда болит.

– Где мы, дед?

– Выглядит, как египетская пустыня. Верблюдов с бабуинами только не хватает!

– Вон они! – закричал Юра, показывая пальцем за спину деду.

Абатуров обернулся и увидел, как к ним на верблюде едет бедуин в чалме и белом халате. Дед Семен перекрестил верблюда, но на того не подействовало.

Человек на верблюде поднял руку и помахал им.

– Ишь ты! Махает нам!

– А не могло нас в Африку взрывом закинуть? – спросил Юра.

– В наше время уже ничему не удивляешься…

– Ага, – Юра тревожно смотрел на всадника. Всадник приближался.

– Мы, знаешь, дед, с тобой здесь, как кто?

– Ну?

– Как в «Белом солнце пустыни». Я, например, Сухов, а ты, как будто, Саид.

– Сам ты Саид-израид! – обиделся Абатуров.

– Ну ладно, я Саид, а ты Сухов. Вопрос – кто едет?..

Всадник подъехал ближе. И они узнали Илью Пророка. Но засомневались из-за верблюда.

– Кажись, – сказал дед, – я знаю, кто это едет… Только сомневаюсь насчет верблюда…

– И кто же это к нам едет? – Юра приложил ладонь ко лбу.

– Вот, я тебе точно не скажу, но, кажись, это… Илья Пророк сам…

– Да брось ты… Чего это он на верблюде будет ездить?..

– А чего такого?.. Он святой, на чем захочет, на том и ездит…

Мешалкин представил себе, как святой Илья Пророк пересаживается в «Джип-Чероки». Ему стало смешно. Он представил, как Пророк отстегивает гаишникам…

Всадник опять помахал рукой.

– Кому это он машет? – Юра огляделся. Ничего, кроме выжженной земли, вокруг не было. – Может, и нам…

Абатуров неуверенно поднял руку и помахал в ответ. Всадник вроде бы улыбнулся. У него над головой появилось что-то вроде нимба, но не так, как его рисуют в виде круглого блина или светящегося обруча, а как будто над головой Ильи дрожал воздух, как дрожит воздух над землей в мае месяце.

– Точно он! – тихо сказал Абатуров. – Только чего же он на верблюде-то?

– А ты что, хотел бы чтобы он на «Джипе-Чероки» к нам приехал?

– Ну… – Абатуров развел руками, – ну… не на верблюде же… Мы же не в Израиле…

– А хрен знает – где мы!.. – развел руками Мешалкин и посмотрел по сторонам.

– Да… – Абатуров не хотел верить, что эта выжженная земля – его тамбовская родина. Он нагнулся, зачерпнул в ладонь горсть пепла, поднес к глазам и растер пепел между пальцами. Пепел посыпался серым порошком, на ладони у деда остался маленький кусочек серебра.

– Гляди, Юрка! – Абатуров показал Мешалкину находку. – Это ж наши пули!.. А значит, мы на родине, в Бубне!

Юра взял серебро и попробовал на зуб. Зубы оставили неглубокий след на поверхности.

– Ах, гады! – запричитал дед Семен. – Что же они наделали с нашей землей!

– Да-а-а… – Мешалкин вспомнил песню с такими словами: Что они сделали с нашей землей, что они сделали с нашей прекрасной сестрой…

Дед Семен встал на колени, упал лицом в пепел и зарыдал. Засмотревшись на Абатурова, Юра не заметил, как подъехал всадник на верблюде.

– Мир вам, воины Христовы! – произнес всадник.

Мешалкин вздрогнул. Перед ним стоял высокий верблюд и двигал челюстями. Верблюд перепугал Мешалкина. Это вам не в зоопарке на верблюда смотреть – там много народа, и не верблюд неожиданно подходит к вам, а вы подходите к верблюду, чтобы дать ему бублик. В таком контексте верблюд не вызывает удивления. А вот в том контексте, когда вы слышите что-нибудь вроде Добрый день,оборачиваетесь, а прямо перед вами такая морда! – это и в штаны недолго, извините, напустить или, хуже того, наложить!

Юре показалось как-то неверно так думать – к нему явился святой, а он смотрит на верблюда и думает про зоопарк. Юра поднял глаза. На верблюде сидел сильно загорелый святой в белых одеждах и улыбался. Лицо у святого было доброе, но строгое. Было видно, что он способен казнить и миловать. У святого была белая борода, белые брови и седые волосы. Если бы Мешалкин не видел иконы в церкви, то сказал бы, что святой похож на бубнового короля из колоды.

Абатуров поднял от земли вымазанное сажей лицо и замер в такой позе. А потом ударился лбом о землю и запричитал:

– Господи Боже! Святые угодники!

– Встань, дед! – сказал с верблюда Илья.

Абатуров тут же поднялся и застыл по стойке смирно. Мешалкин тоже поднял подбородок и вытянулся.

Илья легко соскользнул с верблюда и подошел к людям.

– Вольно, – сказал он. Абатуров и Мешалкин расслабились.

Святой посмотрел на них добрыми глазами и улыбнулся так, что Абатуров перестал печалиться о том, что его родина сгорела в газовую сажу. Внутри у деда всё заклокотало от неимоверного счастья и неземного восторга. А Юра Мешалкин захотел тут же подпрыгнуть зачем-то выше крыши, чтобы сделать святому приятное. Юра было уже присел, но прыгать постеснялся.

– Воля Божья, – произнес Илья в тишине, – творится человеческими руками. А человеку, – он вздохнул, – к сожалению… глубочайшему сожалению, веры уже нет… Потому что и в человеке самом веры осталось немного. И вера эта некрепкая… Признаться, – святой прижал ладонь к груди и немного наклонился вперед, – надежды на вас особой не было… Не ожидали от вас… Не ожидали… – Илья заложил руки за спину и заходил взад-вперед. – И вдруг… Не все вы уцелели… Ну… в вашем понятии не уцелели, потому что в высшем понятии не уцелеть невозможно… Спасибо вам огромное. Своим поведением вы восстановили веру в человека и показали, что в человеке есть еще настоящая вера, способная двигать горы. И вот вам лично от меня за это награда. – Он помолчал немного. – Человек создан, чтобы страдать. Страдания учат. Но не все… не все… Есть страдания об утраченном, которые человека не учат, а мучат. И теперь я избавлю вас от них. – С этими словами Илья Пророк приблизился к людям и положил им руки на головы.