Болезнь, как бы отступившая от меня во время молитвы, напала на меня с особенною яростью, когда, часов в двенадцать ночи, я прилег отдохнуть до заутрени. Точно неведомая враждебная сила рвала все мои члены и метала меня по кровати, опаляя невыносимым жаром и душу леденящим ознобом. Я чувствовал, что у меня начинается бред, как у тяжко больного.

Так я прометался в полузабытьи до трех часов. Ровно в три часа утра ко мне в дверь постучали:

– Уже почти все ушли к заутрене, – вставайте!

Я встал надел пальто и вышел. В белом, морозном сумраке зимней ночи клубами вилась метель. Утопая в нанесенных за ночь сугробах, я еле доплелся до собора.

Народу уже стояло у запертых дверей много. Стал и я в толпе, и стоял долго, а народ все подходил, все росла и росла человеческая волна жаждущих Христова утешения. Простоял я так до половины пятого и… не достоял до открытия собора. В полуобморочном состоянии довез меня до Дома Трудолюбия встреченный на пути извозчик. Еле добрался я до своего номера, – он оказался запертым. Ни прислуги, ни квартирантов – весь дом точно вымер. В изнеможении я лег на каменную лестницу и лежал, пока чья-то милосердная душа, проходившая мимо меня, не свела меня в незапертую общую комнату, где я и забылся болезненным сном на чьей-то неубранной кровати. Проснулся я, когда уже рассвело. Было часов около девяти. Вскоре стали собираться богомольцы из собора. Кратковременный сон подбодрил меня настолько, что я без посторонней помощи добрался до квартиры псаломщика. Добрая жена его с участием приняла меня, обласкала, напоила чаем и все соболезновала, как же это я так расхворался в чужом городе и как же я буду говорить с батюшкой, если с ним увижусь, с такою полною потерей голоса.

Пришел часов в десять псаломщик. Тепло и ласково погоревал о моем здоровье и огорчил меня сообщением, что батюшка так себя плохо чувствует, так разболелась у него рука, что на вопрос приедет ли он в Дом Трудолюбия, он ответил: «когда приеду, тогда увидишь».

Не прошло и часа с прихода из собора псаломщика, снизу прибежала, запыхавшись, одна из служащих: «батюшка приехал!"

Как меня свел вниз псаломщик, как он меня там устроил в номере, соседнем с тем куда вошел батюшка, я не помню. Помню только чувство ожидания, что вот-вот должно совершиться со мной что-то великое, что откроет мои духовные очи, что сделает меня другим человеком. И это великое, действительно совершилось.

Быстрою, энергичною походкой вошел в мой номер батюшка. За ним шел псаломщик. Одним взглядом он окинул меня… и что же это был за взгляд! Пронзительный, прозревший, пронизавший, как молния, и все мое прошедшее, и язвы моего настоящего, проникавший, казалось, даже в самое мое будущее. Таким я себе показался обнаженным, так мне стало за себя, за свою наготу стыдно… Как я выстоял молебен не помню. Подошел ко кресту, а псаломщик и говорит:

– Вот батюшка, господин из Орловской губернии (тут он назвал мою фамилию) приехал к вам посоветоваться, да захворал и потерял голос.

– Знакомая фамилия! Как же это ты голос потерял? Простудился, что ли?

С этими словами батюшка дал мне поцеловать крест, положив его на аналой, а сам двумя пальцами правой руки провел три раза по горл, и… совершилось со мной чудо. Лихорадка меня в ту же минуту покинула, и мой голос вернулся ко мне сразу, свежее и чище даже обыкновенного. Более получаса, стоя на коленах, я, припав к ногам желанного утешителя, говорил ему о своих скорбях, открывал ему всю свою грешную душу и приносил ему покаяние во всем, что томило мое сердце.

Это было мое первое за всю мою жизнь истинное покаяние, покаяние не перед самим собой, но пред Богом поставленным отцом духовным. Впервые я узнал, постиг своим существом сладость этого покаяния и впервые всем сердцем принял, что Бог именно сам Бог устами пастыря, Им облагодатствованного, ниспослал мне свое прощение, когда мне сказал о. Иоанн:

– «У Бога милости для тебя много – Бог простит».

Тут только, около о. Иоанна, по той радости несказанной, по тому священному трепету, который испытала неложно моя душа, я постиг всю тайну исповеди. Не умом я это понял, а воспринял эту тайну всем существом своим, всем своим духовным обновлением. Та вера, которая так упорно не давалась моей душе, несмотря на видимое мое обращение у мощей святого Сергия, только после этой моей сердечной исповеди занялась во мне ярким пламенем. Я сознал себя верующим и православным.

Для мена стало ясно все великое значение исповеди у духовника, прежде всего как отрешение «от своей гордости, смиренного и благоговейного покаяния не перед лицом человека только, а перед Самим Богом.

С этого времени я сознал себя обращенным в православную веру, и только с этого времени я понял что вне церкви и ею установленных по завету Христову, таинств нет христианства, нет и спасения. Жизнь, такая смешная и жалкая, такая бесцельная, как труд белки в колесе, получила для меня и смысл, и глубочайшее значение (См. «Церк. Вед.», изд. при Св. Синоде, за 1900 г. № 15-16).

Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? и ни одна из них не забыта у Бога. Ά у вас и волосы на голове все сочтены. Итак, не бойтесь: вы дороже многих малых птиц (Лук. XII, 6 – 7).

Так напоминанием о промысле Божием утешал учеников Своих Иисус Христос.

Особенное Божие промышление о человеке вообще ясно раскрывается в священном писании.

Бог дает бытие и жизнь каждому человеку: о Нем бо живем и движемся и есмы (Деян. 17, 28). Руце Твои сотвористе мя и создаете мя, говорит праведник Богу (Иов. 10-8).

Бог дает душу человекам как говорит премудрый: дух возвратится к Богу, Иже и даде его (Еккл. 12, 7). Бог дает дыхание людем, иже на ней (на земле), говорит пророк и дух ходящим на ней (Ис. 42, 5).

Бог промышляет обо всех обстоятельствах человеческой жизни. Той бо зритель есть дел человеческих – говорит Иов (Иов. 34, 21). В руку бо Его и мы, и словеса наша, и всякий разум, и дел художество (Прем.7,16).

Бог промышляет и о свободных делах человека. Премудрый учит: от Господа исправляются стопы мужу: смертный же како уразумеет пути своя (Притч. 20,24). Всяк муж является себе праведен, управляет же сердца Господь (Притч. 21, 2). Господь разоряет советы языков, отметает же мысли людей, и отметает советы князей (Пс. 32, 10). Иже аше совешаете совет, разорит Господь, и слово, еже аше возглаголете, не пребудет в вас, яко с нами Бог (Ис. 8-10).

Бог промышляет о всех людях: яко солнце Свое сияет на злые и благия, учит Христос Спаситель, и дождит на праведные и на неправедные (Мат. 5, 45).

Бог особенно промышляет о человеческих обществах: Он дает народам и племенам царей и вождей. Той поставляет цари и преставляет – говорит пророк (Дан. 2, 21). Каждому языку дает своего вождя (Сир.17, 14). Премудрый говорит: слышите убо царие и разумейте, научитеся судии концев земли: яко дана есть от Господа держава вам, и сила от Вышнего, Иже истяжет дела ваша, и помышления испытает (Прем. 6, 1 – 3).

Бог управляет царями и руководствует их по Своим намерениям: Мною царие царствуют – говорит Бог, и сильнии пишут правду (Притч. 8, 15). Яко же устремление воды, тако сердце царево в руце Божией: аможе аше восхощет обратити, тамо уклоните (Притч. 21, 1). И все подчиненные власти также от Бога, по учению апостола: несть власть аше не от Бога: сушия же власти от Бога учинены суть (Рим. 13, 1).

Все священное писание, как Божественное откровение, и все строительство спасения рода человеческого, как в ветхом завете, т. е. до пришествия в мир Иисуса Христа, так и в новом завете, т. е. по пришествии в мир Иисуса Христа, Спасителя мира, – суть великие дела особенного Божеского промышления о человеке.

Но как в этом видимом мире свет и теплота солнца проливают свою благотворную силу особенно на предметы, открытые пред солнцем и ничем от него не затеняемые, – так и в мире нравственном, между человеками, свет и теплота благоволения Божия и дары спасительной благодати особенно изливаются на тех, кои умом и сердцем всегда обращаются к незаходимому, вечному солнцу – Господу Богу, коих души всегда открыты для принятия благодати Божией.