Если всещедрый Господь не оставляет без внимания молитв людей, неуверовавших в Сына Божия, то оставит ли Он нас детей Своих, когда мы горячо вознесем к Нему свои молитвы сердцем и устами? (Воскр. чт, 1883 г., № 52).

После победы над турецкими войсками под Хотином запорожские казаки, по своему обыкновению вторглись в турецкие земли для грабежа. Разграбивши много сел и городов турецких и наполнив богатою добычей свой корабль, запорожцы пустились по морю в обратный путь и уже приближались к Запорожью. Но в это время поднялся страшный противный ветер, и огромные морские волны с такою силою ударяли о корабль, что в нем скоро образовалась течь, и он быстро стал наполняться водою и тонуть. Видя неминуемую свою погибель, грабители запорожцы обратились со слезами и воплем великим к Богу, да избавит их молитвами пречистой Богородицы Печерской и св. архистратига Михаила от угрожающей им опасности, дав при этом обет послужить некоторое время в обители Матери Божией. И вот когда они молились, совершилось великое чудо: из нижней части корабля внезапно явился пред ними златовидный юноша на блестящем коне и, став посреди погибающих запорожцев, сказал им: «не бойтесь, мужи, но прилежно молите Бога, и Он избавит вас от смерти, на то Он и послал меня», и вдруг стал невидим. Между тем ветер утих море успокоилось, а корабль, который был уже до половины наполнен водою, оказался теперь совершенно сухим, как будто бы в нем никогда не было воды. Бывшие свидетелями такого чуда, запорожцы от всего сердца прославили Бога, избавившего их от ужасной смерти, и благополучно возвратились на родину, где и поспешили выполнить данный ими обет послужить в обители Божией Матери, в великой киевской лавре (Заимств. из собственноручных записок митроп. Петра Могилы, напечатанных в VII т. «Арх. юго-западной России», см. «Воскр. чт.», 1887 г.).

Один ремесленник (по занятию портной), работал в той комнате, в которой, в колыбели, спал его ребенок. Вдруг, среди веселости, без всякого видимого повода, им овладел какой-то непонятный страх, словно от спазмы сжалось его сердце, и какое-то смутное чувство говорило ему, что жизни спящего в колыбели его ребенка, угрожает какая-то опасность. Мало этого, он совершенно отчетливо услыхал внутри себя голос, кратко и определенно говоривший ему: «встань скорее и возьми ребенка из колыбели!»

Ремесленник не послушался сейчас же этого неизвестного голоса. Он старался даже успокоить себя разными соображениями. Ребенок спал по-прежнему крепко в своей постельке; ничто его не беспокоило в комнате; на улице также все было тихо. Откуда же может грозить опасность его жизни? «Должно быть, это просто воображение создало такое беспокойство душевное; нужно его прогнать», – порешил портной и, взявши опять иголку для работы, постарался даже затянуть песню. Действительно, ему удалось успокоиться на несколько мгновений; но потом вдруг по-прежнему, объял его страх, на этот раз гораздо сильнее прежнего, и опять он услыхал внутренний голос, более определенный и почти угрожающий: «встань скорее и возьми ребенка из колыбели!»

Опять отец прекращает свою работу, и песня сама собою как бы замерла на его устах. Внимательно он озирается кругом и осматривает всю комнату, начиная от своего рабочего стола и до самого последнего, отдаленного уголка ее. Так как он решительно нигде не нашел какого-либо повода опасаться за ребенка, а последний, по-прежнему, крепко спал в своей постельке, то ему показалось неразумным из-за какой-то воображаемой опасности беспокоить ребенка и вынимать его из теплой постельки. Не слушая, таким образом, голоса, он опять занял свое место за рабочим столом и принялся за работу; но у него уже исчезла прежняя веселость: он не напевал более песни.

Тщетно употреблял теперь он все усилия к тому, чтобы преодолеть какими-либо соображениями свой страх. Чрез несколько мгновений, страх снова возвратился и гораздо сильнее прежнего; в сердце же с силою громового удара опять раздался голос: «встань скорее и возьми ребенка из колыбели!» Теперь, наконец, он сделал то, чего требовал предостерегающий голос. Мгновенно он был уже у колыбели ребенка, поспешно взял его и отнес на свое место, где сам перед этим сидел.

Едва только он успел занять свое место, как в том углу комнаты, где находилась колыбель, раздался сильный грохот. Весь потолок мгновенно рухнул, повалился на колыбель и покрыл ее совершенно мусором и отвалившимися кусками штукатурки. Ребенок проснулся от сильного шума и заплакал, но он был цел и невредимо покоился на руках отца, который, будучи глубоко тронут случившимся, прижимал его к своему сердцу. Какою живою радостью объята была бедная мать, когда, заслышавши громкий шум, со смертельной бледностью в лице, вбежала в комнату; она боялась, что муж и ребенок убиты, а они оба остались целы и невредимы. Преисполненное глубокой набожностью ее сердце, равно как и ее мужа, излилось искреннейшею молитвою к Господу, когда муж рассказал ей, как чудесно был спасен дорогой им ребенок (Сост. по «Воскр. чт.» 1885 г., № 19).

В 1748 году, вдова барона Родиона Кондратьевича фон-Вейделя (он служил генерал – поручиком и, получив отставку, жил небогато в деревне Харьковской губ.), Елизавета Богдановна, урожденная Пассекова, искренно православная и набожная, на дороге в Петербург сильно занемогла в Ахтырке. Озабоченная участью юных детей своих, она усердно молилась в тамошнем Покровском храме пред чудотворною Ахтырской иконой Пресвятой Богородицы об исцелении. Во сне, на 2 мая, Божия Матерь объявляет ей, что она чрез пять дней оставит земную жизнь и должна поэтому готовиться к смерти, а имение раздать нищим. Больная упомянула о двух дочерях, которых она покинет в малолетстве и без пропитания. «О детях твоих не заботься, Я буду для них попечительницею», – отвечала Богоматерь и повторила приказание раздать имение, дабы совершались молитвы. Баронесса объявила о бывшем ей видении своему духовнику, равно и другим лицам и чрез пять дней действительно умерла. Затем вскоре, совершенно неожиданно, обе малолетние ее дочери были потребованы к Высочайшему двору, и там воспитанные, впоследствии, выданы в замужество, одна (Анна Родионовна) за графа 3. Г. Чернышева, а другая (Марья Родионовна) – за графа П. И. Панина. Этот драгоценный рассказ, помещенный в книге Филарета [83], архиепископа черниговского [84], мы можем несколько восполнить сведениями из рукописной автобиографии покойного архимандрита Новоиерусалимского монастыря, о. Мелхиседека (6 января, 1853 г.). «Императрица Елизавета Петровна, – пишет он – узнав от своих приближенных вельмож о благодатном сновидении баронессы и об оставшихся после нее сиротах прозванных – «дочерьми Богородицы», сказала: «нельзя Матери Божией, Царице небесной, видимо быть тем чем Она благоволила наречь Себя; это должна исполнить земная царица, ее верная служительница, Итак, я буду им вместо матери!» Когда, по Высочайшему повелению, сироты были из Харьковской губернии привезены в Петербург и представлены во дворец, государыня нежно целовала и прижимала их к своему сердцу, расположила остаться во дворце и дала им отличное воспитание «в страхе Господнем». Обе сестры, со временем пожалованы фрейлинами. Чернышева пользовалась дружбой великой княгини Екатерины Алексеевны и проводила с нею критическую ночь перед возведением ее высочества на императорский престол [85]).

Знаменитые сестры, храня живое, благоговейное воспоминание о чудесном устроении своей судьбы, делали важные пожертвования для Покровского храма, заключающего в себе Ахтырскую икону Божией Матери. Графиня А. Р. Чернышева построила вблизи него другой – каменный, во имя Рождества Христова храм с жилыми, по обеим сторонам нового храма, комнатами, где она нередко проживала по целым месяцам и хотела провести последние дни свои. В этом храме три картины, дар храмоздательницы, принадлежат кисти знаменитого испанского живописца Мурильо (3 авг., 1682г.), и приобретены за весьма дорогую цену. В соборный Покровский храм пожертвовано ею напрестольное евангелие (Езд. Моск.,1759 г.), обложенное серебряными досками, весом 2п. 22ф. и оцененное в 15.000 руб. ассигн., сребровызолоченный потир с дискосом, брильянтовое перо, изумруд, а брильянтовые знаки ордена св. великомученицы Екатерины, Высочайше пожалованные графине, возложены, по ее желанию, на ризу чудотворной иконы. Графиня М. Р. Панина прислала в дар евангелие в 5.000 руб., весом 1п. ЗОф., ради ежедневного за упокой поминовения о душах в Бозе почивших родителей ее, коих тела ею же, дочерью, перенесены и положены в эту св. церковь 1770 года, мая 18 дня. Но в следующем же году и она погребена была в том же храме, при гробах родителей ее [86]).