– Вот и отлично, больше к экзаменам готовиться станешь, – заметила мама, наливая молоко в мюсли. – Ты, доченька, случайно, не забыла, что экзамены на носу?
– Больше – не лучше, – философски заметила Наталья.
– О чем ты? – Мама высоко вскинула брови, имитируя недоумение.
– О том же, о чем ты, мамочка. Готовься не готовься к экзаменам, а пятерки в моем будущем аттестате, наверное, уже заранее проставлены.
Наташа хотела высказаться еще резче, но сдержалась. За столом аппетитно ела яичницу Марина, а ей вряд ли были интересны перестановки на НТВ. Мариша у нас больше дока по части МТV или МузТВ.
– Мама, я не поняла, – в лоб спросила она. – Тебе действительно все равно, будет ли в эфире «Свобода слова» или «Намедни»? Помню, еще пару лет назад ты упивалась Парфеновым. Какой он умница, какой вкус у него, какая речь. Ты что, все это забыла!? Мама! Интересно, а что папа думает?
Мама лишь вскинула брови. Даже Марина стащила с головы наушники и в молчаливом выжидании вслед за старшей сестрой взглянула на маму.
– Думаю, вашему папе, как и многим в нашей стране, надоела безответственная болтовня и политические спекуляции, изо дня в день доносящиеся с экрана.
Мама выразительно кивнула в сторону молчавшего, поскольку его никто не включил, телевизора.
– И потом, доченька, ты не забыла, что твой папа не только папа, но еще и Президент нашей страны? И ему надо думать о том, что пишут, что говорят о нашем государстве. И здесь, в России. И во всем мире.
Лидия Николаевна бросила взгляд в висевшее сбоку от нее зеркало и осталась довольна собой.
– Не забыла, мамочка. Не забыла. Извини, конечно, но если ты вдруг расскажешь о нашем разговоре папе, любезно передай ему, что я лично уверена, что все эти его замы, помы просто имеют дурной вкус и еще пытаются внушать его папе. Не верю я, что лично его ущемляло ток-шоу Шустера. – Наталья всерьез завелась. – Во всем мире подобные передачи – норма. Даже когда мы жили в Германии и папа все время говорил тебе, что здесь рта человеку нельзя раскрыть. Я была тогда еще ребенком, и мы с папой смотрели что-то подобное по западным каналам. И папе эти передачи нравились.
С гордостью, как будто имея заочную поддержку отца в этом спровоцированном специально споре, Наталья завершила свой монолог и, не притронувшись к мюсли, вышла из-за стола.
Затаившись в прихожей отцовского кабинета, Наташа прислушивалась к фразам, доносившимся оттуда, и одновременно вспоминала прошлогодний диспут на кухне. Где-то поодаль, скорее всего наверху, шумел пылесос. В парке мини-трактор выскребал дорожки от пожухлых листьев. Дом жил своей обычной утренней жизнью, если бы не одно «но». Обычной, если бы в доме в тот час не было папы и тем более если бы у него не было встречи.
Наталья сделала нехитрый вывод, что гости нагрянули нежданно, и поэтому никто в доме даже не успел скомандовать прекратить на время домашние работы. Обрывки фраз, доносившиеся из отцовского кабинета и все громче звучавшие на повышенных тонах, невольно заставили Наташу прислушаться.
– Мы оказались в глупейшем положении. Да что мы, твои друзья. Все службы, кто занят этой темой, все в глубочайшей ж…
Дальше шло неразборчивое, еще более резкое словосочетание, из тех, которыми так любят порой щеголять хамоватые мужчины.
Отец, судя по всему, пропустил эту реплику мимо ушей. Наташа живо представила, как он сидит, зарывшись в любимом кресле, и, наморщив лоб, слушает.
– Если бы мы знали хоть что-то о меморандуме, наверное, и тактику приняли иную. А теперь, спустя как минимум три года, мы узнаем, что вы тоже подписывали этот документ, – с упреком сказал второй голос, принадлежащий Любимову.
– Неужели непонятно, что я не хотел нарушать договоренности? – раздраженно ответил Президент. – А вот если бы вы соблаговолили именно три года назад проинформировать меня, что существование меморандума уже не тайна, я бы тоже во многом вел себя иначе. Вы об этом не подумали? Я бы не сделал…
Папа скомкал фразу, и Наташе так и не удалось разобрать последних слов. Зато она отчетливо услышала голос дяди Виталия:
– Ты понимаешь, что мы не можем спокойно идти на выборы, проводить референдум, не понимая всех последствий? Теперь еще одна угроза как снег на голову. Эта треклятая пресс-конференция. Мы тебе уже докладывали, но никакой реакции.
– Хорошо помню. – Президент попытался остановить своего советника. – Только почему вы решили, что кроме ваших каналов у меня нет иных? Кто не хуже, а может, и лучше разрулит ситуацию.
Оба чиновника невольно сделали стойку от фразы об «иных каналах». Чего, кстати, косвенно и добивался Президент.
– Допустим, – вмешался в разговор Любимов. – Тогда почему не видны результаты? Мои люди докладывают, что уже назначена ее дата – в начале марта будущего года. И место определено – Париж, будь он неладен. И ее участники якобы определились. В том числе и твой любимый министр Илья Сергеевич. И губернаторы, говорят, как ни трусят, но могут проявиться. Особенно те, кому терять уже нечего.
– Успокойся, Николай, я контролирую ситуацию.
– Но тогда получается, что мы не контролируем. А этого быть не должно. Столько сил уже потрачено, чтобы ликвидировать носителей меморандума или сам документ. Это катастрофа. Теперь к тому же выясняется, что ты, видите ли, против наших усилий…
– Да, вы не имели права не ставить меня в известность и самолично пытаться разруливать ситуацию, – внятно, но без присущей ему жесткости сказал Президент.
Директор ФСБ уловил в его голосе некоторую слабину.
– Ну, тогда за это взялся Умнов, – заметил он. – Ты же сам не раз говорил, что по выборам, референдумам всяким – он король. Но вообще-то я хотел сейчас сказать о другом. Недопустимо, что мы до сих пор не знаем точного содержания документа, а следовательно, не можем сделать вывод о степени его значимости. А ты полностью владеешь информацией и не ставишь нас в известность о ней. Непонятно в таком случае, на кого мы работаем? – добавил Смирнов, но тут же спохватился.
– Действительно, непонятно, на кого вы работаете, – не упустил случая съязвить Президент.
Молодец папка. Наташа даже задрожала от удовольствия. Так им!
Президент в эти минуты подумал о том, сколь же оказались крепки договоренности у, казалось бы, насквозь прогнившего окружения Уралова, на протяжении стольких лет сохранивших верность слову и подписи под меморандумом. Причем не только под основной его частью, но и под тем мучительным дополнением. Если бы не один пьяный урод, спецслужбы так и не пронюхали бы о его существовании.
Он увидел, как после его резкой и малоприятной реплики поджал губы Смирнов, а Любимов и вовсе отвернулся, якобы разглядывая картину, висевшую на стене.
Обижаются.
Мощным рывком Президент поднялся из кресла и подошел к письменному столу. Неторопливым, скорее даже осторожным движением взял в руки большую фотографию в элегантной, тусклого платинового цвета рамке и, словно рассматривая внимательным взглядом, какими они с Лидией были молодыми, поднес фотографию ближе к лицу.
– «Время пришло», – сказал он на немецком языке так громко, что Наташе даже не понадобилось напрягать слух.
«О чем это он?» – не видя, что происходит в комнате, подумала она.
Между тем Президент произнес пароль, открывающий контейнер для хранения меморандума – в данном случае это была рамка для фотографии, – и достал из нее лист бумаги.
Смирнов с Любимовым не придали ни фразе, ни действиям Президента никакого значения. Возможно потому, что он стоял к ним спиной.
Легко, без всякой волшебной палочки, Президент вновь превратился в преемника и, будто не прошло почти шести лет, услышал голос главы тогдашней Администрации Дорошина.
– Какой вы предпочитаете пароль для открытия своего персонального контейнера?
Несколько человек сидели за столом в большой квадратной комнате, бедноватой на вид, но не лишенной известного шарма благодаря простоте убранства и каким-то непривычно свежим запахам. Судя по тому, как вели себя почти все собравшиеся, здесь они оказались впервые и даже не подозревали о существовании этой непонятно чьей то ли дачи, то ли резиденции.
