– Тогда скажи, где меморандум? Фу ты, при чем тут меморандум? Кто он? Нет, ладно, о меморандуме поговорим завтра. Только скажи, он у тебя?

– Уже не у меня. Но в надежном месте, чтобы тебя никто не подставил, не заставил изменить самому себе. А сейчас, прости, я все же болею. Жутко разболелась голова, может, удастся поспать. – Повернувшись, она вышла.

«Наталья совсем стала взрослой», – подумал отец, провожая дочь рассеянным взглядом. Потом налил себе водки и заперся на ключ. Если бы его дочь знала о существовании еще четырнадцати копий меморандума, о том, какие страсти кипят вокруг, она, может быть, и не была столь решительна, как сейчас. Если бы все люди, посвященные в историю с меморандумом, были столь честны и последовательны, как она, вся история с документом, возможно, не стоила бы ломаного гроша.

Утопия.

Президентская дочь конечно же заснуть не смогла, голова разболелась невыносимо. «Наверное, всетаки поднялась температура, – предположила Наташа и решила ее измерить. – Пригодится для отговорок с родителями». Ведь папа не отстанет с вопросом, куда делся документ.

Пока президентская дочь занималась или, точнее, не занималась душевным и физическим самолечением, там, внизу, отец, несколько остывший от разговора благодаря трем рюмкам водки, приказал вызвать «дядечку Петечку». Тот незамедлительно явился. Президент без излишних предисловий спросил:

– Куда возили Наталью?

– Когда, сегодня? – хрипло переспросил водитель, смекнув, что дело с сегодняшней поездкой с Наташей явно нечисто.

– Не прикидывайтесь валенком, докладывайте.

– Как обычно – в школу заехали на пару минут. Наташа там какие-то задачки взяла. И сразу же обратно. Я еще спросил ее, что за срочность? Ведь болеет… А ваша дочь сказала, что предстоит важная последняя контрольная, кажется, по математике.

«Дядечка Петечка» принципиально решил выполнять обещание, данное Наталье: не выдавать ее.

– Свободен.

Как только тот шофер покинул кабинет, Президент вызвал начальника своей личной охраны:

– Макарыч, хочу попросить о личном одолжении. Не подключая особо никого, не могли бы вы как-то узнать, куда ездила моя дочь?

Президент перевел дух.

– Извините, но вы же сами распорядились оставить девочек в покое и оставить с ними только водителей.

– Ну да, правильно, распорядился. Я доверяю своим дочерям. Но тем не менее разве как-то нельзя узнать?

– Постараюсь, – с некоторым сомнением сказал личный охранник «семьи» полковник Хитров. – Разрешите выполнять?

И не дождавшись очевидной команды, вышел.

Уже в ходе разговора полковник знал, что выполнить задание ему не составит ни малейшего труда. Но говорить об этом по своим, только ему известным соображениям, сразу не стал. Через два часа благодаря всевидящим и всезнающим постовым столичного ГИБДД у него на столе лежала полная картина передвижений машины президентской дочери. Кроме школы и ГУМа никаких других остановок в ней не значилось. Хитров доложил Президенту об этом с его точки зрения радостном факте. Но Президент отреагировал по-своему.

– Зови этого стервеца, – распорядился он.

– Какого стервеца? – не понял начальник личной охраны.

– Этого, как его? Ну, дядечку Петечку.

Водитель пришел быстро, словно ждал развития событий за входной дверью. Судя по его растерянному лицу, было очевидно, что начальник охраны уже сделал «дядечке Петечке» соответствующее внушение.

– Почему скрыли, что, помимо школы вы завозили мою дочь в ГУМ? – задал вопрос Президент как можно строже.

– Так сами поймите, ваша дочь попросила не трепать языком, ну я, старый хрен, обещал. Потому что не вижу ничего плохого в том, что ваша дочка решила втайне от родителей и сестры купить для них новогодние подарки. Вот и вся тайна, – подытожил он.

– Не понимаю, почему из этого надо делать тайну? – растерялся Президент.

– Значит, плохо я объяснил. Потому что сюрприз! Девушка захотела сделать своим родителям сюрприз! А о сюрпризах не предупреждают.

Водитель объяснял терпеливо, как маленькому, а Президент действительно ничего не понимал. Получалось, если верить водителю, что документ все еще находится в доме или в школе. Не в ГУМе же?

– Кошмар какой-то, – сорвалось с его губ.

– Простите, не понял? – спросил водитель.

– Свободны. Извините.

– Чего уж там. Только Наталье не говорите, что я проболтался. Пожалуйста.

Как-то сразу ссутулившись, «дядечка Петечка» вышел.

«Напрасно обидел человека, – с нескрываемой досадой подумал Президент, опускаясь в кресло. – Надо будет поискать в доме, – было его следующей мыслью. – И в школе осторожно поспрашивать. Только кому это поручить? Лучше бы Наташа сказала, что уничтожила меморандум. Может, всем было бы легче. Увы, но в этой жизни легче мне, наверное, уже не будет. Никогда».

Наташа все еще ворочалась с боку на бок в постели. Пару раз приходила мама, щупала лоб и строго наказывала пить лекарство, которое еще неделю назад прописал доктор. То и дело забегала сестра, закончившая заниматься с педагогами. Уже в дверях она бодро спрашивала, объединяя два вопроса в один: ты как? может, что принести? И радуясь, что поручений нет, а визит вежливости состоялся, быстро убегала.

Неожиданно к Наташе вернулась смутная мысль, пришедшая ей в голову, кажется, в ГУМе, или нет – в отделении банка, когда она соврала про письма от любимого человека.

Точно, Габриель. Писем он ей действительно не писал. И знал ли вообще, что она его до сих пор тайно любит? Любит, как умеет, хотя с их первой и единственной встречи прошло почти два с половиной года. Она еще глубже зарылась под одеяло и закрыла глаза. Ей приснилась Италия, куда впервые в жизни отправил их с Маринкой папа отдохнуть на вилле синьора Берлускони.

Утро разбудило ее, залив всеми ярчайшими красками, какие бывают только в Италии, каждый уголок просторной старинной комнаты на втором этаже гигантской виллы. Еще вчера, расходясь спать по комнатам, Наташа с сестрой договорились проснуться ни свет ни заря. Чтобы вместе с восходом встретить свое первое утро в Италии. Чтобы непременно сразу получить все долго ожидаемые удовольствия от встречи со страной, которая с детства, скорее всего из мира чудесных неаполитанских песен, любимых буквально всеми в их родительском доме, соблазняла и манила своей притягательной силой.

В легонькой полупрозрачной ночной рубашке, Наталья вылетела на огромную, утопающую в зелени террасу. Несмотря на утро, в парке уже было жарко. Наташе даже показалось, что ее тело окунулось в горячее молоко. Она широко раскинула руки, словно пытаясь поймать порыв ветра с моря.

– Мариша, просыпайся, хватить дрыхать. Купаться пойдем! – закричала она в надежде, что сестра услышит.

Но ее звонкий, непривычный для статуса виллы крик привлек неизвестно откуда взявшегося высокого молодого человека в светлом костюме и галстуке. Он как завороженный смотрел на фигурку девушки, которая, судя по всему, так растерялась, что застыла, как изваяние.

– Как спали, синьорина? – спросил он по-английски, беззастенчиво разглядывая девушку.

– Вы бы отвернулись, – попыталась вразумить его Наташа, спрятавшись за оказавшуюся рядом кадку с кипарисом. – Вы что, подглядывали за мной?

Ей показалось, что молодой человек внизу под террасой ей знаком. Не он ли вчера поздно вечером встречал сестер в аэропорту? Такой весь из себя томный… Но приветливый, симпатичный.

– Отчасти вы правы, синьорина. Я именно тот человек, который все ваши итальянские каникулы будет не подглядывать, как вы выразились, а присматривать за вами и помогать знакомиться с Италией.

– Отлично! Только сначала отвернитесь и дайте мне вернуться в комнату, чтобы одеться.

Молодой человек мгновенно отвернулся, попутно заметив:

– Ах вот вы о чем, а я не мог понять, что вы так разволновались. У нас в Италии обнаженные женщины встречаются на каждом шагу. Правда, всё больше из камня. Но нам и живые очень нравятся.