И картинным жестом патриарха, пусть и местного масштаба, стал разливать водку.

Все без прежнего удовольствия в абсолютной тишине выпили. Выпил даже недовольный тем, что его оборвали не вовремя, полковник Мацкевич. Тем не менее он собрался и сухо продолжил.

– Как сложится будущее нашей страны? – повторил он последнюю фразу своего монолога, словно на сей раз задал вопрос сам себе.

Мацкевич уставился на только что опорожненный стакан, будто там, на его дне, вдруг открылось ему это самое будущее.

– А вы сами как бы ответили на этот вопрос? – оживился молодой черноволосый мужчина, сидевший в самом углу спиной к телевизору и до сих пор не принимавший участия в разговоре.

Он практически не ходил в парилку, так как после первого же захода его белоснежное тело покрылось мелкими розовыми пятнами, напоминающими потницу у младенца. Пил он весьма осторожно, больше, как говорят в таких случаях, для компании. Ел в отличие от других не руками, а только вилкой. И вообще в этом банном кругу смотрелся абсолютно инородным «телом».

Между тем это был не кто иной, как Михаил Юрьевич Умнов, один из ведущих кремлевских политических «режиссеров». Его знали практически все, кто парился здесь в эту ночь. Знали в основном заочно. Но кто его сюда пригласил, оставалось загадкой.

«Скорее всего, Кушаков, – подумал Мацкевич. – Больше некому».

Но тот сам терялся в догадках и всячески, особенно при встрече, когда все несколько часов назад только вывалились из машин, делал вид, что так и задумано.

Мацкевич удивленно поднял глаза на Умнова и в присущей ему агрессивно-безапелляционной манере заявил:

– Что думаю я? У меня сейчас туман в голове и пустота. Как в этом стакане. И потом, на эту тему мне думать не надо. Пусть политики думают.

– Тоже ответ. Но я все же хотел бы до конца услышать вашу точку зрения, – как можно дружелюбнее буквально попросил неожиданный гость.

– Что ж, если настаиваете, извольте. Если судить по времени составления меморандума, то он совпал с политическим решением о преемнике Президента. С этим, как известно, решили. А вот посыл, механизм его принятия, лично для меня, да и, видимо, для большинства, неизвестен. Между тем «Семья» все же окончательно была не уверена, что с выбором нового Президента взятый страной курс останется неизменным. Кстати, на ваш прямой вопрос, хоть и побаиваюсь, отвечу также прямо. Пока лично я оптимистичного будущего для страны, которой служу, тоже не вижу.

«Такое признание дорогого стоит», – про себя отметил Умнов.

Мацкевич между тем продолжал:

– Скорее всего, создатели меморандума смотрели в будущее тоже не очень оптимистично. И поэтому доверились секретному документу. На мой взгляд, он и есть невидимая часть айсберга, объясняющая приводные ремни механизма выбора преемника. Наши спецы считают, что в документе прописаны некие правила развития страны на обозримые годы. И подписав документ, его создатели посчитали себя гарантами избранного ими курса. Насколько это вообще возможно, разумеется.

– Налицо заговор! И он угрожает безопасности страны. Самому Президенту угрожает. Вы хоть это понимаете?

От волнения Кушаков вскочил, вслед за ним поднялись и другие. Вывод аналитика ФСБ и мгновенный приговор по нему вышестоящего начальства был настолько серьезен, что весь его глубокий и устрашающий смысл не сразу дошел до присутствующих.

– Прошляпили заговор. Ладно, я в то время в Питере мелкой сошкой еще был, а вы куда смотрели?

Вопрос Кушакова явно выгораживал Попова и, строго говоря, адресован был двум людям: Мацкевичу, который давно числился в старожилах КГБ-ФСБ, и самому Умнову.

Тот, пожалуй, был к этому готов. Просто потому, что три года назад уже ходил кремлевскими коридорами, набираясь ума и закулисной силы. Бывшего менеджера одного из столичных банков пригласили на работу в Кремль как раз накануне думских выборов с одной-единственной целью – расколоть коммунистическую оппозицию. С чем он весьма успешно справился, заслужив доверие прежней администрации и Президента. И вот сейчас, вместо того чтобы целиком и полностью сосредоточиться на обсуждении только что услышанного, Умнов в мыслях своих отклонился совсем в другом направлении.

До Михаила Юрьевича, всегда уверенного на все сто процентов в безграничном доверии к собственной персоне со стороны других, в эти минуты вдруг стало доходить, что это далеко не так. О меморандуме, например, как выяснилось, его, почти великого Мишу Умнова, в известность не поставили. Уже три года прошло, а он ни сном ни духом…

Это открытие просто так пережить было невозможно. Именно здесь, в какой-то несуразной для него обстановке, Умнов окончательно поверил в реальность существования секретного документа и ясно осознал, что его чиновничье самолюбие самым наглым образом ущемлено.

Про некий секретный документ Умнов впервые услышал, как ни обидно было ему это осознавать, совершенно неожиданно. Когда к нему с очередной просьбой напросился давний приятель, которого Умнов про себя именовал Плательщиком. Разумеется, приятеля величали иначе, но уважительное прозвище прилипло к нему потому, что кошелек аграрника был всегда радушно открыт для исключительно благородных целей.

Умнов, хотя и считался одним из самых богатых чиновников в президентской Администрации, этим кошельком также не брезговал. Конечно же исключительно для благородных целей.

Так или иначе, с добрейшим, хотя и прилипчивым Плательщиком, возглавлявшим одну из крупнейших организаций – производителей водки, считаться было необходимо. И помогать тому – тем более. Что, собственно, и сделал великий Миша Умнов, одним звонком решивший проблему приятеля.

Аграрник-интеллигент рассыпался в благодарности, а затем вдруг предложил:

– Махнем в субботу в мое охотхозяйство? Там люди приличные соберутся. Кушаков, например.

И поскольку никаких фамилий, кроме Кушакова, он не знал, ограничился ею.

Михаил Юрьевич встрепенулся и с интересом взглянул на Плательщика. Природа взаимоотношений аграрника с генералом ФСБ лежала на поверхности, и Умнов наверняка бы сразу отказался от столь «лестного» для себя предложения. Но говорливый и добродушный приятель продолжал приглашать:

– Кстати, ты бы сошелся с Кушаковым. Кадр перспективный. Друг!

При этом он выразительно показал глазами наверх.

– Ему и помочь надо. Тебе мозгов не занимать, а у него, чую, проблемы. Ты же знаешь, мы с ним соседствуем дачами. Так вот, в таком трансе, как в последние дни, я его никогда не видел. Позавчера выпивали слегка, так он признался, что может вылететь из органов. И все из-за какого-то документа, который подписали «ваши» и который теперь может стать миной замедленного действия. Под всеми вами.

Плательщик опять вознес глаза к небу, намекая, под кого именно заложена мина.

Умнов пытливо посмотрел на гостя черными, как смоль, глазами. Вроде не пьян. Может, тогда с соседом по даче напились до чертиков?

– Почему нет? С удовольствием поеду с вами. Только ты никого не ставь заранее в известность. Лады?

Плательщик искренне обрадовался, что приятель согласился поехать в охотхозяйство. Тем более, что общаться там с Умновым ему было явно приятнее, чем с генералами с Лубянки. На радостях он не обратил внимания на то, что его высокопоставленный знакомый никак не прореагировал на «мину» и тонко ушел от щекотливой темы. Хотя это явно было не в его характере.

– А ты что делаешь, например, завтра? – спросил Миша. – Чертовски хочется вкусно пожрать.

– Намек понял, завтра позвоню часов в двенадцать и скажу, куда пойдем.

Хозяин кабинета никогда не вел деликатных разговоров на рабочем месте. А слетевшая с болтливого языка приятеля фраза о некой секретной бумаге явно была не для чужих ушей. Она настолько заинтриговала Михаила Юрьевича, что он непременно решил вернуться к ней в более подходящем месте. Идея с рестораном была в самый раз. «Чем черт не шутит?! Может, вся эта история с таинственной „миной“ не пьяный бред? Тогда игра стоит свеч! И в Калугу потащусь, и в ресторан», – думал Умнов, выпроваживая гостя.