Стоящий рядом с ним Попов всячески пытался одернуть коллегу. Но Мацкевича уже понесло:

– Я, к вашему сведению, всегда и при любом начальстве высказывал свое личное мнение. Это моя обязанность. Я, позволю напомнить, аналитик, а не завхоз… Так вот, извольте слушать, что я считаю. И докладывать кому надо, если сочтете нужным. Никакие они не заговорщики, потому что все находятся при власти. Когда мы наконец прочтем меморандум, то наверняка убедимся, что никакой крамолы в нем нет. Уверен, слова там все правильные.

– Вот-вот. Слова. А мысли? Планы?

Кушаков попытался ухватиться за спасительную ниточку.

– Это мне неведомо. Одни догадки. Так, копни любого нашего чиновника, он, несомненно, интригует и борется за власть. За свое понимание власти.

– Я вам только сообщил, что среди подписантов появилась новая фигура. И высказал свое личное мнение на этот счет. Если вы имеете право, то и я его имею, – возмутился Кушаков. – В моем кабинете мне еще и рот затыкают. Идите и работайте с учетом новой информации.

Когда офицеры покинули кабинет, заместитель директора ФСБ упал в кресло.

В разговоре он умолчал о том, что, говоря об энергичных мерах, вкладывал в слова совершенно конкретный смысл: разбираться со строптивыми подписантами любыми способами – от устрашения до устранения. Такой приказ был согласован и достаточно давно доведен до начальника управления ликвидации генерала Волосова.

Тут Кушаков словно запнулся: генерал что-то давно молчит. Что, все еще думает? Или готовит планы по реализации задания? Надо подбросить ему еще одну тему – Огнев.

Тем же вечером, когда в кабинете Кушакова шел разбор полетов по неудавшемуся ограблению, аналогичная встреча проходила на даче Дорошина, куда прямо из аэропорта приехал Хохлов.

Помолчали.

– Жалко твоего парня, – наконец прервал затянувшееся молчание Александр Максович.

– Действительно жалко. Но простит меня его душа, рано или поздно это должно было случиться. У него на роду было предначертано. – И уж совсем цинично добавил: – Он все больше и больше становился опасен.

Дорошин согласно кивнул.

– Одно ясно, твои и мои бывшие начальники нас теперь в покое не оставят. Путь попытки компромисса, сами видите, куда привел. Впрочем, я их понимаю. Если они не утвердятся во власти, им всем конец. И меморандум у них как кость в горле. Поэтому, боюсь, не сегодня, так завтра они возьмутся за всех нас.

– Вы так уверены в этом? – переспросил Хохлов.

– Более чем. Поэтому я буду вынужден предложить «туда», – при этом Дорошин показал указательным пальцем в потолок, – более активные действия. Или переговоры, или атака с нашей стороны. Третьего не дано.

– Может, вы и правы.

Утром следующего дня был выходной – суббота. И опять, как и в первый их разговор, Кушаков встретился с Волосовым.

«Он что, специально это делает? – предположил боевой генерал. – Интересно, знает или не знает, что выходные для меня и семьи дело святое? Бывшие начальники знали и уважали. Если, конечно, не было экстраординарной ситуации».

На сей раз Петр Семенович решил не встречаться с Волосовым на нейтральной территории, а вызвал его в свой кабинет. Разговор наверняка вновь будет тяжелым, так я уж лучше подстрахуюсь и запишу его речи. Кстати, жаль, что вчера не записал пассажи Мацкевича, наговорил с три короба, аналитик чертов. Придет время, за каждое слово ответит. Что он, что Волосов – одного поля ягоды.

Ровно в десять утра начальник управления Л-7 был в приемной заместителя директора ФСБ, но тот продержал генерала перед закрытой дверью добрые полчаса. Пусть знает свое место. Но Волосова такими «мелочами» уже давно пронять было нельзя. Поэтому, когда он вошел в кабинет, его лицо сохраняло полную невозмутимость.

– Как идет подготовка к операции? – с места в карьер, не здороваясь, начал Кушаков.

– Если вы имеете в виду то устное поручение, которое вы мне дали давеча на загородной прогулке, то никак.

Как ни странно, Кушакова более всего возмутило непривычное для его кабинета слово «давеча».

– Что так? – слегка повысив голос, спросил он. Подобное развитие разговора Петр Семенович предполагал.

– Хотя вы и пытались использовать моих людей как слепых котят, я навел справки. И не считаю, что имею право применить экстраординарные меры.

– Какое право вы имеете считать или не считать? Вы получили приказ, так исполняйте!

– Вы прекрасно осведомлены, что приказы на ликвидацию отдаю только я. И решаю только я. И знаете единственного человека в нашей иерархии, кто может его санкционировать. Я вам уже сказал, что у меня такой санкции нет.

Кушаков решил зайти с другого конца.

– Позвольте полюбопытствовать, кто ваш, так сказать, консультант? У кого вы могли навести справки?

– Поскольку в наших структурах я понимания не нашел, я обратился за разъяснениями к единственно знакомому на якобы противоборствующей стороне человеку.

От этого признания все еще стоящего перед ним высокого седого генерала, которому хозяин кабинета так и не предложил присесть, у Кушакова свело дыхание.

– У кого именно?.. – с большим трудом выдавил он из себя.

– У Бориса Николаевича Уралова, – просто и ничуть не красуясь своими возможностями, сообщил Волосов. – Меня ему на баррикаде у Белого дома в девяносто первом представили. Между прочим, я уже тогда был генералом. Это к тому, чтобы вы ничего лишнего не подумали.

– И что он сообщил?

– Предложил вам не искать соринку в чужом глазу. Ни о каком заговоре не слышал и никогда бы в нем не участвовал. Петр Семенович, задумайтесь. – Волосов перешел на доверительный тон, чего никогда бы себе не позволил. – Ну как люди, облеченные властью, могут плести заговоры?

– Могут. Вы не знаете оперативной информации. И хватит мне тут эмоции выплескивать. Я вас вызвал не для этого, а чтобы сообщить еще одну фамилию в дополнение к предыдущим: Огнев. И еще раз приказываю перейти к решительным действиям! В противном случае можете подавать в отставку, как вы грозились при первой нашей встрече. Мы подберем вам достойную замену. Никто вам не позволит в этих стенах оспаривать приказы вышестоящего начальства.

– Я сам разберусь, что мне делать и как поступать.

Гнетущее состояние, которое не покидало Волосова все последнее время, лишь усилилось после команды, полученной от Кушакова. Палач! На него и смотрят как на палача. И этот прыщ тоже…

Он быстро вышел из приемной и, несмотря на уже немолодой возраст, быстро взлетел на три этажа выше, в свой пеналообразный кабинет, чем-то напоминавший гроб.

– Так пусть он таковым и будет, – вырвалось у генерала на пороге.

Кушаков все еще прослушивал запись, которую сделал во время разговора, как в кабинет без приличествующего этому разрешения ворвался порученец. Подняв на него недовольный взгляд, Петр Семенович понял, что случилось нечто серьезное.

– Волосов застрелился. В своем кабинете, – выпалил порученец.

Первое, о чем подумал заместитель директора ФСБ в эту минуту, – оставлять магнитофонную запись или стереть.

Мобильный телефон зазвонил в семь утра.

И хотя Александр уже не спал и ворочался в постели, окунувшись в негу прохладного нормандского утра, он, как бывает только спросонья, сильно растревожился. Кто бы мог так рано звонить, да еще практически на неизвестный номер? Правда, в Москве уже девять часов.

– Слушаю! – резко и недружелюбно прорычал он в трубку и в ответ услышал хорошо знакомый доброй половине мира окающий голос:

– Дело безотлагательное, вот вам и звоню спозаранку, работаю здесь, как телефонистка-курсистка, понимаешь. Уже седьмой звонок делаю. Не хочу никому передоверять.

Поскольку человек, известный половине мира, звонил Александру второй раз в жизни, он мгновенно вспомнил первый такой звонок, в октябре девяносто пятого, в рабочий кабинет на Тверских-Ямских, но не стал углубляться в воспоминания и почему-то решил пошутить: