– Чего ты, Саша, от дела нас уводишь? – Мацкевичу, видимо, надоела чужая болтовня.

– Это я увожу? – наигранно возмутился Смирнягин.

– Ты именно и уводишь.

– А что ты прикажешь делать? Объяснять этому президентскому советнику, что сам по себе контейнер никому не нужен? Любая самодеятельность после Киева, думаю, всем уже понятна. Если только товарищ Смирнов не понял, тогда те, кто к нему ближе, пусть и объяснят.

– Во-первых, не факт, что контейнер не нужен сам по себе, – рассудительно высказался «провокатор» Мальцев. – Может, ваши бывшие умельцы из МВД все же смогут что-нибудь придумать?

– Успокойся, не смогут, – отрезал Мацкевич. – Разве что Хохлов попросит губернатора. Или люди Смирнова найдут-таки для Германова веские аргументы, чтобы он все же вспомнил секретный код. Я думаю, это более реально. Не верится что-то в потерю памяти.

– А я верю! – опять встрял Мальцев. – Судя по тому, что я тут услышал про него и кое-что вытащил из Интернета, у этого Германова крыша поехала. Быть кандидатом в премьер-министры при Уралове. Быть самым талантливым – еще до Немцова – губернатором. И так упасть?!

– Не машите руками, Леонид Сергеевич. – Мальцев сделал упреждающее движение в сторону полковника. – Лично мне даже не важно, правда это или нет. Сам факт, что об этом писано и переписано, противно. Приличному человеку от стыда можно сквозь землю провалиться… Впрочем, тараканы – они живучие.

– Где же взять на всю нашу страну приличных? – саркастически заметил Мацкевич, картинно разводя руками. – Ладно, мы с тобой да мой школьный кореш Сашка Смирнягин. Опроси на улице сотню респондентов, так их, кажется, называют, как девяносто покрутят у виска пальцем. Мол, где ты видел приличных людей? Они все в блокаду померли. Или в войну погибли. Или в лагерях вымерзли.

– Или перестроились в духе времени, – внес свою лепту в сентенцию приятеля Смирнягин. – Но может, хватит баланду травить? Ночь на дворе. Какие будут предложения?

– А вариантов у нас, собственно говоря, и нет. Два я уже назвал. Третий: ты, Александр Васильевич, договариваешься с Хохловым о том, что «грабеж» состоится. Ты так ему и скажи, что всем при «грабеже» будет спокойнее. Ну а экземплярчиком меморандума пусть все же поделится. Мы же сделаем вид, что вскрыли этот чертов контейнер. Хоть убейте, но я не верю, что его нельзя вскрыть без пароля. Вообще это похоже на какую-то детскую «бабайку».

– Верю – не верю, какая разница? Я бы лично воздержался от самодеятельности и развенчания мифов. Мне Исаков, ну, тогда, в эмвэдэшной лаборатории, божился, что не сочиняет. Все время повторял, мол, так было задумано.

Смирнягин даже обиделся за своего бывшего сослуживца.

– Ну тем более нужен хоть черновик меморандума, – подытожил Мацкевич. – Будем искать.

Загородный дом губернатора последнее время большей частью пустовал. Его хозяин словно потерял интерес к своему любимому увлечению – охоте, а других целей для постоянного пребывания в нем Германов не представлял. Спрятанный от посторонних глаз в удивительно живописном уголке национального заповедника, он являл собой образец поздней советской архитектурной школы. Двухэтажная бетонная громадина была так же бездарна как снаружи, так и внутри. За отсутствием элементарного вкуса хозяина обслуга заполнила дом всевозможной мебелью и утварью, которой с лихвой хватило бы еще на пару таких же монстров.

Единственным более-менее обжитым и уютным местом в доме оставалась столовая, забитая всевозможными охотничьими ружьями и ножами, а также трофеями – оленьими и лосиными рогами, шкурами убитых животных, что все вместе, видимо, должно было свидетельствовать о ярком мужском начале хозяина этого дачного реликта.

После разговора с президентским советником именно сюда Германов перевез из городского дома светло-серого цвета коробку с прозрачной крышкой, под которой красовались ствол и приклад охотничьего ружья в разобранном состоянии. Это и был тот самый титановый контейнер с экземпляром меморандума.

«Вот уж не думал, что эта мухобойка станет моей индульгенцией», – подумал он, отправляя контейнер в оружейный шкаф.

По предварительной договоренности с неким полковником, связавшимся с ним вскоре после памятного разговора со Смирновым, губернатор должен был сразу сообщить, как только контейнер окажется на месте.

– Надо ли мне снимать охрану? – поинтересовался Германов, сообщая московскому абоненту, что контейнер уже на его охотничьей даче.

– А если подумать? – вопросом на вопрос ответил Смирнягин. – И вообще, Михаил Михайлович, меньше суетитесь. Все, что вы могли сделать полезного, вы уже сделали. Кстати, о полезном. Не вспомнили вы заветное «Сим-Сим, откройся»?

– Вы, простите, о чем?

– А если еще раз подумать?

– Только не надо со мной говорить как с ребенком или с подследственным. Не знаю вашего имени-отчества…

– Можете обращаться – товарищ полковник. Или господин полковник, как будет угодно.

– Увы, не вспомнил. Сам себя корю.

Германов действительно обзывал себя последними словами за то, что забыл ключ-пароль к контейнеру. Он даже не мог вспомнить, когда именно это произошло. То ли на следующий день после возвращения с меморандумом домой. То ли несколько позже. Впрочем, какая теперь разница.

Прямо как в анекдоте:

«Два друга жалуются на память.

– Слушай, как называется такой красивый цветок с такими красивыми красными лепестками?

– Роза.

– Точно. Роза.

– Роза! (Кричит жене.) Скажи дорогая, как называется цветок, который любит моя мама?

– Роза, дорогой».

Губернатор добросовестно вспоминал наставления Дорошина, что код к сейфу он должен составить из самой привычной лично для него фразы. И вроде бы он и сделал это. Но даже тему припомнить не мог.

– Ну, тогда, наверное, вы могли себе позволить такую «забывчивость». Любимец Президента. А на его инициативу наплевали, – подковырнул его полковник.

Смирнягин не должен был позволять себе это. Но напитавшийся в ходе разработок по «Меморандуму» самой различной информацией, в том числе и о российской элите, он, мягко говоря, «не уважал» ту ее часть, к которой принадлежал Германов. Даже убитый дальневосточный его коллега был понятнее Смирнягину и не вызывал столь сильной идиосинкразии. Германов казался ему во сто крат более порочным, чем Листов. Тот лишь нагло пользовался своей властью, не особо заботясь ни о морали, ни о ценностях, которым якобы служил на своем посту. Другое дело – Михаил Михайлович.

Еще бы, один из активных последователей идей демократии, не замешанный ни в каких грязных делах, – бюст на родине таким обеспечен, – на самом деле являл собой образец классического политического конъюнктурщика, вынесенный вместе с пеной начала девяностых на вершину власти.

И то, что он напрочь забыл код к судьбоносному, по крайней мере с точки зрения подписантов, документу, абсолютно точно вписывалось в суть этого маленького и самоуверенного губернатора.

– Такого грабить надо по полной программе, невзирая на договоренности, – в сердцах заметил молодой и горячий Дмитрий Мальцев, когда вся бригада собралась у начальника оперативного управления ФСБ Попова, обсуждая механику «грабежа». Но поймав осуждающие взгляды сразу всех своих начальников и кураторов, игриво бросил:

– Что вы на меня так все уставились? Шучу.

Хотя глаза его – никогда не врущее зеркало души – оповещали присутствующих как раз об обратном.

Только что опергруппа окончательно определилась со своими действиями по «ограблению» охотничьего дома губернатора. Накануне Смирнягин принес окончательные детали действий группы, командируемой на место Хохловым.

– Их будет всего двое. И нас просили не раздувать свою команду.

– Представляете, – тут Смирнягин не к месту громко рассмеялся, – Германов тоже поинтересовался у наших партнеров, снимать ли ему местную охрану?

– Если бы мы готовили там войсковую операцию, то не послали бы на дело нашего дорогого математика Димулю.