– Повторяю, всякое возможно.

– Так они и здесь могут предъявить меморандум кому не следует. Той же прессе. Почему нет? – высказался Кушаков.

– Как говорят в Одессе, это две большие разницы, – настаивал на своем Мацкевич. – Уверен, Михаил Юрьевич с удовольствием это подтвердит. А он в этих вопросах – дока!

Умнов незамедлительно кивнул в знак согласия.

– Хорошо, – наконец согласился Кушаков. – Пусть Попов поставит перед пограничниками эту задачу.

– Увы, так, думаю, не получится. – Мацкевич выразительно развел руками. – Наверняка нужен приказ, и не за вашей подписью. Хотя бы Любимова.

– Я позабочусь, утром еще успеем. А сейчас догоните Попова, и больше инициативы, предусмотрительности… До связи.

Где-то в пятом часу утра, когда несколько оперативных групп уже готовы были вылететь к мало кому известному городу Кан, друзья все еще сидели на крохотной кухне у Мацкевича. Через час ему тоже предстояло выезжать в аэропорт Чкаловский, откуда вылетал спецрейс. Его жена, драгоценная для обоих мужчин, Валентина Ивановна уже закончила собирать мужа в дорогу и сейчас незаметно подбрасывала в горнило скромного утреннего застолья новые и новые кушанья. А Смирнягин с хозяином дома вновь и вновь «перетирали» главную тему.

– Анатолий Петрович не виноват, что в данной операции то и дело проигрывает, – неожиданно сделал умозаключение Смирнягин. – Он привык играть против профессионалов. Их шаги понятны его ребятам, ты ж понимаешь, одна мама их всех родила. Да я сам такой… – Смирнягин сделал паузу и опрокинул в себя рюмку водочки. – Ты же понимаешь… А там против нас, похоже, играют одни непрофессионалы. Их действия нельзя предугадать, просчитать. Знаешь, мне кажется, они полностью отказались от советов тех же наших… – Он сделал выразительный жест, похлопав себя по плечу, где должны находиться погоны.

– Как ты думаешь, почему? – спросил Мацкевич.

– Чего здесь и думать? Они не верят нам, поэтому и играют сами. Получится – хорошо. Не получится – некого винить. Ты, Леонид Сергеевич, дорогой мой друг, как бы нежнее сказать, чтоб тебя не обидеть, несколько оторвался в своей аналитике от жизни. А я вот сидел в ней по самые уши. Как доверять нашему брату, когда каждый второй двурушничает, ловчит, продается, спекулирует своим положением? Поэтому Попов и не догоняет. И кого? Тех, у кого нет ни оперативных групп, ни материально-технического обеспечения, ни аналитиков…

– Ну-ну, не упрощай. Зато у них есть деньги, на которые можно все купить, – огрызнулся было Мацкевич.

– Но ведь не покупают, – не сдавался Смирнягин.

– Еще не вечер, – будто зная или понимая нечто большее, парировал Леонид Сергеевич. – Но в главном я с тобой соглашусь. У подписантов, безусловно, есть цель. Не удивлюсь, кстати, если рядом с благородной, высокой целью соседствует личная корысть, интриги, расчет – люди там собрались разные.

– Куда уж разнее?! Один Эленский чего стоит! Да и мой бывший начальник-министр. Клейма некуда ставить. Не говоря уж о Корнюшенко и убиенном Листове…

– Не кипятись. Листов попал туда случайно, как и еще добрая половина. По части клейма там тоже все в порядке. Но ответь мне, что нужно самому Уралову, его дочери, Огневу, этому бывшему банкиру-олигарху, наконец? Тогда, в девяносто восьмом, сделали из него пугало, громоотвод. Впрочем, что мне тебе говорить, ты все знаешь изнутри. Ладно бы прошлое, что сейчас-то ему нужно, ответь мне? Молчишь? А я говорю тебе, там какая-то непонятная игра. Но есть и цель! И они верят в нее…

А мы ради чего? Ради наших генералов, Умнова? Когда ты в последний раз получал звание? И не вспоминай, мы его почти одновременно получали ох как давно. Зато некоторые бывшие майоры уже стали генералами, а кое-кто взлетел и выше. Так ради чего? Копейки в кармане считать?

– Тебе уже в аэропорт пора. Ничего не забыл? – Смирнягин явно не хотел обсуждать эту тему.

– Ничего, – буркнул Леонид Сергеевич, – ничего ты не понял, Сашка.

Больше всего на свете Мацкевич боялся собственной беспомощности. Получив неожиданный приказ лететь во Францию, заниматься не тем, что он умеет, Леонид Сергеевич ощущал себя заурядной марионеткой. Если человек ничем не может помочь делу – а именно так он квалифицировал свою предстоящую поездку, где должен выступить в несвойственной роли слухача, следака, бегунка, – что он еще должен ощущать?

И вообще, операция в Нормандии мало что даст. Поэтому Мацкевич не видел в ней большого смысла, так как приблизительно догадывался, зачем съезжаются «на дачу» к Духону гаранты меморандума. Отсюда и самопроизвольное брюзжание на кухне перед ближайшим другом и соратником – не более чем возможность выговориться, «выпустить пар».

– Все, тебе пора. Хочешь, я провожу тебя в аэропорт? – спросил Смирнягин.

– Не надо этих жертв, – нашел в себе силы пошутить Мацкевич. – Иди домой. Можешь поспать часа четыре. От силы – пять. А потом езжай на «Калужскую». И будь, пожалуйста, постоянно на связи с нашей группой. Очень прошу.

Друзья обнялись. Мацкевич взял портфель, наскоро собранный женой, чмокнул ее в щеку и направился к двери.

– Не маленькие, доберутся, – то ли самой себе, то ли мужу выговаривала Таня.

Часы в их лондонской квартире показывали без десяти восемь утра. Надо было уже поторапливаться встречать родителей. Учитывая лондонские пробки, особенно загруженность в эти утренние часы дороги М-25, времени совсем не много. Впрочем, не перелет Бориса Николаевича с супругой волновал их младшую дочь. Лениво просматривая утренние газеты и запивая прочитанное, на местный манер, большой чашкой «котлового» кофе, муж прекрасно понимал это. Если бы у его жены была возможность следить на локаторе за рейсом самолета, вылетающего из Питера через два часа, она непременно воспользовалась бы ею. Этим рейсом летел Огнев, за благополучие которого с момента весеннего покушения на него Таня боялась как никогда.

Муж с нетерпением ждал приближающейся развязки событий, которая наверняка вернула бы его к активной политической деятельности. О чем-нибудь другом он и не мечтал. И только ради этого он прощал жене многое.

– Конечно, все прилетят по расписанию, – глубокомысленно заметил муж. Надо же было что-то жене отвечать. – И не волнуйся, Танюшка, встреча тоже пройдет без сучка и задоринки. Поверь мне, Танюшка.

– А ты что сидишь в халате, будто ждешь особого приглашения?

На ней уже ладно сидел элегантный бирюзовый костюмчик, который качественно скрывал еще не до конца «съеденную» спортом полноту.

«Вырядилась. Со мной все больше в джинсах, а тут – как на парад», – недобро подумал муж. Татьяна действительно «вырядилась», инстинктивно понимая, что на предстоящем сборе она будет единственной особой женского пола. Стало быть, все внимание ей. Да и положение у нее там, что и говорить, особое. Задуманный шесть лет назад план, который якобы вел ее к трону российской власти, был знаком далеко не всем гарантам меморандума. Как к нему отнесутся «незнайки»? Как воспримет утечку подобной информации общественность? Все эти вопросы представлялись Тане далеко не праздными.

– А я так полечу, в джинсах. Вот только куртку захвачу. У них, в Нормандии, слышал, дожди, – воинственно сообщил свое мнение супруг, поднимаясь из-за стола.

– Поступай, как знаешь. Ты же все делаешь назло мне, – отмахнулась жена.

Разговор об одежде, недвусмысленные намеки на того, кого она намерена в очередной раз обаять, странным образом заставили ее думать не о встрече в имении господина Мартена, а о той, когда они останутся наедине с Огневым. И вряд ли потому, что она вновь окунется в море столь долгожданных любовных страстей. Таня собиралась раз-го-ва-ри-вать. Мало представляя, как удастся вообще перевести встречу в столь необычное для их свиданий русло, президентская дочь тем не менее решила устоять.

Дело в том, что по мере приближения развязки финала с меморандумом ей становилось все более некомфортно. Таня поймала себя на мысли, что неожиданно для самой себя даже думать стала какими-то замыленными политическими штампами и декларациями. Тогда, в 1999-м, идеи, которые ей «надували» в уши жаждущие власти мужики, представлялись заманчивыми и перспективными. Как для нее самой, так и для России в целом. Она уже тогда видела себя первым президентом-женщиной в России, подумывала о первых своих указах, и все чаще, как в говорящее зеркальце, заглядывала в екатерининскую эпоху и даже за океан, где, по достоверным сведениям, Хиллари Клинтон готовилась дать бой за должность президента страны сразу всем мужчинам США разом.