– Сейчас это уже не важно. Так или иначе, беда пришла, и надо принимать ответные меры, – нарочито безразлично сказал заместитель директора ФСБ. – Понимаете, после трагедии в Киеве у нас словно глаза открылись. Поймите, жертв могло быть значительно больше, если б Рыбаков, к примеру, вскрыл секретный контейнер на совместной прессконференции с кандидатом в украинские Президенты. Вот вам и международный скандал, пожалуйста.

– Не совсем понимаю, при чем тут я? – спросил Волосов.

Они вышли на берег Москвы-реки, и Дмитрий Сергеевич тяжело присел на заботливо устроенную местным «хозсбродом» скамейку, где предположительно жарили шашлыки.

– При том! Есть еще по меньшей мере несколько взрывоопасных – как в политическом, так и в самом заурядном, бытовом плане – контейнеров с секретным документом. Публичное раскрытие их угрожает государственной безопасности и лично Президенту. Поверьте на слово, это так.

Именно в этот момент Волосов уловил в голосе собеседника не то чтобы неуверенность, скорее даже элементарное непонимание, кому и чему угрожает меморандум. Но виду не подал.

– Вы поймите, Эленский не угомонится, – продолжал наседать Кушаков. – Но если и других ситуация прижмет задом к раскаленной печке, они тоже пойдут «ва-банк». И в итоге нарубят дров.

– И кто же, по-вашему, потенциально несет в себе эту гипотетическую угрозу?

– Надо найти способ освободить от взрывоопасного «груза» ряд губернаторов, членов «Семьи», чиновников, олигархов. Это – программа-максимум. Список вы получите. – Собеседник почему-то перешел на конспиративный шепот, абсолютно не нужный в безлюдном лесу. – Для достижения цели сгодятся все средства.

Сознавая, что профиль его деятельности – отнюдь не предвыборная борьба и не сбор компромата на политических деятелей, генерал отчетливо понял, какого рода средства предлагает ему использовать заместитель директора ФСБ, и остановился как вкопанный.

– Будет письменный приказ? – поинтересовался он, хотя знал ответ.

– Какой еще приказ вы хотите?! Это секретная миссия. Вы что, всегда имеете письменные приказы на свои действия?

– Стоп. Стоп! – Волосов приподнял руку и повернул ладонью к Кушакову, будто отодвигаясь от него. – В иных случаях, – Волосов резко усилил слово «иных», – я отдаю приказы сам после расследования всех обстоятельств. А потом лишь согласовываю их. Сейчас, как я понимаю, меня даже к материалам следствия не допустят?

– Правильно понимаете. Ведь вы к своим операциям тоже чужих не подпускаете.

– Чужим, как вы выразились, вслепую не дают вердикт на ликвидацию. Вы уверены, что это все, во что вы хотите меня посвятить?

– А вы хотели бы, чтобы я вас нагрузил чужими проблемами? Кто и почему отдал приказ мне? Что таит в себе меморандум? – Еле сдерживающийся Кушаков уже готов был выйти из себя. – Я же говорю вам русским языком, что дело это государственной важности и ведется другой службой.

– Тогда скажите, кем? Я переговорю, войду в тему. Если же вы будете настаивать на том, чтобы я вслепую подчинился приказу и вынес вердикт на убийство, я немедленно подам в отставку, – резко и твердо, словно отрезая любые пути к последующим маневрам, сказал стареющий генерал.

– Бросьте. Вы отлично знаете, что свято место пусто не бывает. И десяток полковников без излишних совестливых соплей захотят занять ваше место. И они уж, будьте уверены, выполнят любой приказ. Прикажут меня убрать – уберут и не поморщатся. Вы же не девушка и тем более не первый год замужем, генерал.

Волосов конечно же понимал, что заместитель директора ФСБ играет далеко не свою роль. «Видно, у мужика тоже нет возможностей маневра», – подумал он.

Оба лесных собеседника явно не тянули на политиков и поэтому мало были склонны к компромиссам. Только один не готов был жертвовать карьерой, а другой – неожиданно для самого себя – оказался готов.

Волосов решил выиграть время и демонстративно колебался.

– Извините, но я не марионетка и должен подумать. Какой у меня ресурс времени? И есть ли у заказчика, так сказать, дополнительные пожелания?

Он сделал упор на слове «заказчик», пытаясь то ли унизить, то ли призвать к разуму собеседника, поскольку в России заказчик всегда по определению был хуже не только жертвы, но и самого исполнителя тоже.

Кушакову явно было не до подобных нюансов.

– Хотелось, чтобы вся эта история выглядела как разборки в переделе сферы экономического влияния. А может, сами придумаете что-нибудь. Только непременно посоветуйтесь со мной. Кстати, у нас уже не первый губернатор пострадал за Россию. И с Дедовым тоже может случиться нечто подобное. Вы, надеюсь, меня поняли? А дальше посмотрим. Что же до сроков, то на все про все – два-три месяца. Не более.

– В понедельник я вам дам свой ответ или варианты. Разрешите идти?

Всю субботу и воскресенье генерал безуспешно гнал от себя тяжелые, как его персональная штанга в спортивном зале, мысли. Пытался копаться в огороде, валял дурака с внуками и даже сходил с сыном и невесткой в кино. Но естественно, ни на чем не мог сосредоточиться. И вот теперь в своем рабочем кабинете, привыкший за десятилетия к каждому предмету в нем, генерал тягостно размышлял, прежде чем дать Кушакову окончательный ответ.

Президент пригласил министра иностранных дел Илью Сергеевича Суворова не в Кремль, как бывало обычно, а в свой загородный дом в Ново-Огареве. Искушенный во всех кремлевских тонкостях гость недвусмысленно понял – час настал.

Было весьма необычно, что Президент встретил его буквально у дверей кабинета. Будто поднялся навстречу, только-только оторвавшись от рабочего стола, маячившего в глубине под приглушенным светом настольной лампы.

«Наверное, так и бывает, когда тебя выставляют на пенсию», – без какого-либо оттенка грусти подумал министр и пожал протянутую руку.

Они направились к креслам, что стояли в стороне от рабочей зоны. Илья Сергеевич обратил внимание, что на хозяине кабинета новый костюм темно-синего цвета в едва заметную полоску, которую вообще трудно было разглядеть.

– У вас отличный костюм, господин Президент. Новый? Или просто я его раньше не видел?

Министр восхитился открыто, искренне. Сам он тоже носил дорогие костюмы, но на нем они сидели как-то не очень.

– Новый, новый, – легким кивком головы подтвердил Президент, хотя все, кто регулярно общался с ним, прекрасно были осведомлены, что глава страны не любил от других и не позволял себе подобные мелкие комплименты.

Суворов, разумеется, знал это. Но сегодня он принципиально решил – оставаться самим собой.

Поэтому после нескольких дежурных слов, приличествующих подобным встречам, Илья Сергеевич окончательно отбросил за ненадобностью дипломатические манеры и неожиданно первым направил разговор в нужное, как ему казалось, русло.

– Как кстати, что вы вызвали меня именно сегодня.

Президент, обычно умело скрывающий эмоции, попытался сделать это и сейчас, но скулы его напряглись, обозначив внизу жесткую складку. Губы не менее жестко вытянулись в узкую полоску.

– Что так? – спросили эти губы, столь популярные у карикатуристов.

– Хочу покинуть службу. Семейные обстоятельства сложились достаточно сложно.

Отставка виделась министру без каких-либо вариантов. «59 лет – это уже звонок о вечном», – думал он, отправляясь на встречу, захватив по привычке свою черную папку на молнии, но на сей раз пустую, как собственный желудок. Илья Сергеевич в последнее время упорно худел по причине острого желания нравиться одной даме.

Большинству чиновников любая отставка – что нож по сердцу. Даже если что-то от прежней жизни все же остается. Например, бесплатное шунтирование как дань перед прошлыми заслугами.

Суворов усмехнулся своим мыслям. Он слышал, как некоторые отставники даже льют крокодиловы слезы на груди стареющей жены – «Как дальше жить, дорогая?». Другие, наоборот, хорохорятся и ходят гоголем перед деликатно разочарованными от подобной новости глазками любовницы, стоически встречают сочувствие и одновременно облегчение подчиненных, начальников, друзей. Одним словом, отставка – это всегда революция, переворот в сознании сотен, если не тысяч, отставленных от стола людей. Но только не для Ильи Сергеевича.