Звонила ему не какая-нибудь шустрая девчонка с пляжа, а, страшно подумать об этом, старшая дочь Президента России. И ей, судя по путаному и эмоциональному разговору, было плохо. Даже скорее всего очень плохо.

Габри побрел назад в офис, и ноги совсем не слушались его. Тем не менее он выбрал более длинный путь, чтобы сосредоточиться. Спустился на квартал вниз, к фонтану Лодочка, постоял пару минут рядом и, завернув за угол, зашел в кафе, где из бокового окна открывался вид на фонтан, площадь Испании и знаменитую лестницу, уходящую к подножию церкви Троицы.

Как Наталья могла подумать, что он забыл ее?

Он вспомнил, как два года назад он, она и ее сестра Марина гуляли именно здесь, на площади Испании. Девчонки весело зачерпывали ладонями воду из фонтана и пытались обрызгать ею Габриеля. В то лето температура доходила до сорока градусов, но никакая жара не могла сбить их неподдельный энтузиазм и радость от встречи с Римом, его всегда загадочными развалинами, бесконечными церквями, фонтанами и фонтанчиками, откуда они жадно пили воду и дурили как дети. Хотя Наташе было уже семнадцать, а Марине – на год меньше.

Порой Габри забывал, что рядом с ним дочки Президента одного из могущественных государств мира, и позволял себе быть самим собой – пижонистым итальянским молодым парнем с постоянным отпечатком собственной значительности и непомерного бремени усталости на лице. Этакий земной итальянский бог в кругу юных нимф.

Как она могла подумать, что он забыл ее?

– Кофе и рюмку ликера, – коротко бросил он официантке, подошедшей к столику.

Что там у нее стряслось? Зачем ему надо срочно лететь в их холодную Москву? Ну почему Наталья не сказала, что прилетит сама?! Как бы это было здорово. На какое-то мгновение Габриеля понесло по волнам чувственных фантазий, но он тут же вернулся к реальностям бытия, вновь вспомнив, что просьба приехать исходила не просто от девушки.

Ну как он, например, может не сказать про это синьору Сильвио? Был бы отпуск, тогда другое дело, а так – просто исключено. Получить бы его благословение да еще личный самолет из его «конюшни», вот это было бы здорово. Плодотворная идея так захватила Габри, что он уже рассматривал ее всерьез. А почему бы и нет?

Странно, но факт – технический вопрос в данную минуту волновал его больше, чем цель, ради которой его звала в Москву дочь российского Президента.

Молодой человек еще в момент их телефонного разговора отмел личные мотивы. Во-первых, два года прошло, и ничего экстраординарного не случилось. Во-вторых, если это личное, то корни уходят в ее семью. И наконец в-третьих, возможно, это политика и ей нужен синьор Берлускони, а не ее близкий друг в Италии.

Сидя за кофе и раздумывая над ситуацией, Габриель все больше и больше запутывался в своих теоремах. То, что ничего ему не понятно, ясно как божий день.

«Правильно я опасался, что этот звонок втянет меня в какую-то мутную историю, – поймал себя на мысли Габри. – Если бы это была не Наташа».

Положив телефон в сумочку, Наташа направилась в соседнюю комнату, но, не найдя там подруги, заглянула на кухню. Ее драгоценная подружка Светка резала салатный лист и бросала его в большую стеклянную миску.

– Есть будешь? – спросила она, деловито продолжая свое занятие.

– Пожалуй, нет, – секунду поразмышляв, ответила Наташа.

По правде говоря, поесть хотелось, тем более что Светка здорово делала салаты. Они всегда получались такие пряные, обильно политые оливковым маслом и свежим лимонным соком, – одним словом, вкусные. Не то что подавали дома.

– Прямо слюнки текут, – искренне и к тому же чтобы сделать приятное подруге, сказала Наташа.

– Ну что, приедет?

– Приедет, обещал.

Тут она совершенно отчетливо вспомнила их короткий разговор и поняла, что он как раз ничего не обещал. Одно могло успокоить, что Наташа сама не дала ему времени на это, отключив телефон.

– Ну ладно, я побегу. А то там, внизу, меня уже заждались. Спасибо тебе. Ты мне еще поможешь через несколько деньков?

– О чем речь?! – заверила Светка.

Вот уже целый год подруга жила одна, после того как родители уехали отбывать службу за границу. Жила широко, свободно, но правильно – без каких-либо присущих ее сверстницам закидонов. Именно это нравилось Наташе и позволяло довольно часто бывать в доме старой, еще питерской, школьной подруги. Особенно это стало актуальным, когда президентские дочери стали учиться на дому, что естественным образом резко ограничило круг и возможности общения этих милых и доброжелательных сестер.

Родители, естественно, после соответствующей проверки специально обученными людьми, тоже не возражали против общения Наташи со Светой. Они прекрасно понимали, что стремление постоянно навязывать дочерям тот или иной образ жизни ничего хорошего не даст, и разрешили старшей временные отлучки к подруге.

Из очередной отлучки Наташу вез домой на Рублевку черный лимузин с федеральными номерами. В последнее время это становилось ей все менее и менее приятно. Особенно Наташе стало невыносимо, когда примерно пару месяцев назад будто пелена упала с ее глаз. Неделю она была сильно простужена, температурила и большую часть времени провалялась в постели. Школьные уроки с репетиторами пошли боком, а от книг и пустозвонства из телевизора девушка уже просто выла.

Утром – это, похоже, была пятница – отец вернулся из очередного официального визита, и Наташа, сильно соскучившись по нему, поплелась вниз, чтобы обняться с любимым родителем. Их большой и неуютный дом в этот час был пуст, как шкаф, из которого вынули всю одежду. Девушка в накинутом на нижнее белье теплом глухом халатике прямиком направилась в кабинет отца, но неожиданно поняла, что папа там не один.

Двери кабинета не были закрыты, и девушка узнала голоса. Папа большей частью молчал, подавая время от времени лишь реплики, а говорили, перебивая друг друга, двое: дядя Виталий Смирнов и дядя Коля Любимов, которые часто бывали у них в доме еще в Санкт-Петербурге, а теперь прижились вот и в Москве. И того, и другого Наталья не сильно жаловала. Вообще с некоторых пор, скорее всего повзрослев, она не симпатизировала большинству друзей и сослуживцев отца. Какие-то они были все фальшивые, делано многозначительные и очень как-то навязчиво вроде бы опекали отца.

Другое дело – ее детская любовь дядя Собчак. Красивый, веселый, такой живой. И это несмотря на то, что он был начальником над папой. Но больше всего ей нравились их с папой разговоры за чаем или за обедом. Анатолий Александрович и папа всегда размышляли о жизни, строили планы для себя и для будущего страны.

Президентская дочка рано поняла, что такое либералы, монетаристы, реформаторы, оппозиция. Поняла, конечно, по-своему, чуточку по-детски. Но главным для нее оказалось то, что папа среди них свой, единомышленник, товарищ.

Когда же они переехали в Москву, сначала все казалось еще прекраснее, чем в Питере. Больше интересных людей в доме. Больше вольнодумства, свободы. Она стала читать совершенно недетские книги, размышлять над совершенно недетскими темами. Ей очень понравился Борис Николаевич, которого видела всего несколько раз. Во-первых, он всегда обращался к ней на «Вы», не гладил по голове, как частенько, вечно сбивая волосы, норовили делать другие взрослые. А еще он был такой смешной, неуклюжий, но какой-то настоящий, не противный, как некоторые другие.

Много позже, когда папа уже стал Президентом, она поймала себя на мысли, что было б здорово, если бы папа стал таким же раскованным, легким на эмоции, как Борис Николаевич. Тем более что папа гораздо умнее говорит, начитаннее, обстоятельнее. Наташа обожала папу, но со временем стала замечать, что если раньше его любили все, то теперь уже многое представлялось ей не так однозначно. Около года назад, буквально через несколько месяцев после выборов, за завтраком Наталья неожиданно заявила:

– Ну что это за дураки, папины советчики, лишили эфира Шустера, теперь Парфенова. Будто специально для меня делают. Скоро по телевизору вообще смотреть нечего будет.