В двенадцати километрах от города, в степи, на холмах, напоминающих чем-то ковриги хлеба, раскинулось село Нерубайское, а рядом — хутор Усатово.

Скрестились неподалеку от этих хуторов железные, шоссейные дороги. И превратилось Нерубайское в место частых военных столкновений. Здесь, на узле коммуникаций, в глубоких катакомбах решено разместить основной партизанский отряд и оперативное ядро группы Молодцова — капитана госбезопасности, присланного из Москвы для организации разведывательно-диверсионной работы в тылу врага.

...У конторы, на дороге к шахтам, — всюду люди. Весь двор завален ящиками с гранатами, пулеметами, винтовками, связанной в тюки теплой одеждой, матрацами, кухонной утварью, спрессованным сеном, мешками с мукой, зерном и крупами — все это нужно переправить под покровом темноты в шахты на сорокаметровую глубину.

Подземный лагерь разместили в шести километрах от Нерубайско-Усатовской штольни, в старой двенадцатой шахте. Забаррикадировались, оставив лишь закладывавшиеся ракушечником небольшие лазы. Установили пулеметы.

Хорошо знал шахты Молодцов — сам был и откатчиком и забойщиком. Но там, в Подмосковном угольном бассейне, где он стал комсомольцем, были шахты угольные; здесь они — в пластах ракушечника. Путаные лабиринты, давно заброшенные штольни и штреки, знали о которых лишь немногие старожилы да посвятивший катакомбам всю свою жизнь старый палеонтолог Гриценко. Еще в Москве, получив задание выехать на юг и создать, базируясь в одесских катакомбах, подпольную организацию для разведки и борьбы с оккупантами, Молодцов ознакомился с трудами Гриценко, затем встречался и беседовал с ним в осажденной Одессе. Ученый передал партизанам свои «подземные путеводители». Нужно было разыскать с их помощью осы́павшиеся воздушные и водяные колодцы.

Обсудив с хозяйственниками отряда самое неотложное, Молодцов, носивший теперь фамилию Бадаев, в сопровождении горняков Кужеля и Гаркуши спустился в катакомбы. Вышел оттуда уже на рассвете. Теперь — в Затишье. Там, на окраине рыбачьего поселка, формировался второй отряд.

...Начавшие сниматься с передовых войска двигались к порту по ночам. Днем либо демонстрировали ложные передислокации, либо размещались на привал в заросших балках, в хатах рыбаков. Расположились солдаты на отдых и у вдовы Булавиной, где жил перебравшийся на время из города командир третьего (городского) отряда Федорович. Молодцов застал его за бритьем. Для легализации при оккупационном режиме его кандидатура была очень подходящей: завхоз пивзавода, директор филиала Укркультторга, местного отделения парфюмерного треста — типичный «коммерсант-делец».

Вечером у причала под видом «хозяйственного аврала» собрали командиров боевых пятерок. Уточнили пароли, отзывы, первоочередные задачи.

Посидели, как перед большой дорогой, молча. Разошлись.

Гремела приближающаяся канонада.

Два «совершенно секретных» приказа советского командования удалось перехватить и расшифровать румынскому разведуправлению «Вултур» («Орел»). В одном из них защитникам Одессы предписывалось готовиться к обороне города в зимних условиях, другом — на 19.00 15 октября назначалось наступление всеми частями и соединениями при поддержке флота и авиации по всей оборонительной линии. В наступлении рекомендовалось применять тактику заманивания противника и уничтожения его огнем с флангов. «Плацдарм расширить до Днестра! — гласил приказ. — Лишь при этом условии Одесса сможет выйти из кризиса с питьевой водой и выдержать зимнюю осаду».

— Если русские осуществят свой план, кампания на юге проиграна, — заявил в своей ставке Антонеску. — Натиск русских надо выдержать с минимальными потерями.

В войска полетели инструкции:

«Окопы, дзоты, блиндажи, капониры углубить, перекрыть накатами. Контратак не предпринимать, на провокационные заманивания русских не поддаваться!»

И рвавшиеся к Одессе восемнадцать вражеских дивизий закрепились на подступах к городу, перешли к обороне.

В точнейшем соответствии с приказом советского командования в 19.00 начался массированный артобстрел. Заговорили орудия всех стоящих у Одессы советских кораблей и батарей. Закружились над окопами противника самолеты. Снаряды, бомбы перепахивали чуть ли не каждый метр земли, занятой врагом.

— Лежать! Не высовываться! — инструктировало свои передовые части румынское командование, поверившее перехваченной шифровке.

Защитники Одессы между тем снимались с позиций и отходили к порту. А по окопам румын передавались предупреждения: «В бреши не вклиниваться! Маневры русских провокационные!»

Этого и добивалось командование советских войск. К полуночи «бреши» простирались уже по всей линии фронта. Пулеметно-автоматный обстрел румын имитировали лишь кочевавшие по опустевшим окопам мелкие группы прикрытия. Многотысячные колонны снявшихся с рубежей войск стекались к порту по всем сходящимся к нему улицам. Погрузка производилась одновременно на семнадцать транспортов, два крейсера, четыре эсминца, четыре тральщика, десятки моторных шхун и барж.

К трем часам грандиозная амбаркация была завершена. От причала отошел последний катер — с ним по морской традиции отплыл начальник порта.

Тысячи солдат противника, с тревогой вслушиваясь в наступившую тишину, покорно лежали перед пустыми окопами. Над «загадкой русских» ломали головы даже в ставке. Телеграфные ключи отстукивали срочные запросы и распоряжения: «Не обошли ли русские с флангов?», «Без тщательной разведки не вклиниваться!»

Обескураженные оккупанты лишь на исходе дня осмелились, наконец, перейти линию фронта и направить в город разведгруппы. I

Но уже на взгорье Нерубайского начались злоключения. Никто из пробиравшихся по обочинам дороги румынских солдат не слышал выстрела, а офицер рухнул вдруг как подкошенный. Пуля угодила в лоб. Подбежал к офицеру капрал — та же участь. Выглянул из кювета солдат — обмяк и он. Бил, видимо, снайпер. Но откуда? Судя по точности попаданий — не издалека. Почему же не слышно выстрелов?

Когда на взгорье скопилось до роты солдат, чуть слышно затарахтел пулемет. Пули прошивали людей с поразительной меткостью. Уж не появилось ли у русских оружие сверхдальнего прицельного боя? Ударили из пушек и минометов по Усатову. Но бесшумные выстрелы снайпера, чуть слышные скороговорки пулемета разили по-прежнему. Десятки трупов оставили на взгорье приведенные в смятение оккупанты, прежде чем поняли, что бьют по ним из поглощавших звук подземных каменоломен. Это действовали снайперы из отряда капитана Молодцова, оставшегося в оккупированной врагом Одессе. Таким было первое слово народных мстителей, их «хлеб-соль» врагу.

Слух о таком «теплом» приеме быстро дошел до Берлина. Гитлер, вызвав к прямому проводу Антонеску, недвусмысленно намекнул, имея в виду проштрафившийся штаб «Вултура»: «Мне не нужны орлы, которые ловят мух!»

Взбешенный Антонеску собрал ближайших военачальников, отчитывал полдня — рубил воздух рукой, словно отсекал повинные головы. Составленный в тот же день приказ оккупационным войскам гласил: «Никакой милости побежденным, карать без жалости и сострадания».

Среди рядового и унтер-офицерского состава распространили листовку-памятку: «Не останавливайся, если перед тобой даже старик или женщина, — говорилось в ней, — девочка или мальчик — убивай! Этим ты спасешь от гибели себя, обеспечишь будущее своей семье, прославишься навеки». Озлобленных неудачами солдат дразнили кровью, как быков.

Все свои сорок лет службы в армии генерал Глугояну был строевиком — и вдруг приказ: «Назначаетесь комендантом Одессы, столицы Транснистрии!»

У прямого провода личный секретарь Антонеску:

— Вверяем вам, генерал, жемчужину Черноморья. Хозяйствуйте рачительно. Инструкции об изъятии ценностей будут доставлены с нарочным. Проникнитесь к ним пристальнейшим вниманием...

«Особо ценные грузы помечайте литерами НВ. Уведомляйте о них лично меня...»