Вчера я встретил старого друга. Он занимает высокий пост в министерстве иностранных дел. Мы собирались на днях вместе приятно провести время за городом. На мой вопрос, остается ли в силе наш уговор, он многозначительно ответил: «Конечно, если только за это время не произойдет землетрясения...» Другой мой знакомый, полицейский офицер, на вопрос, трудно ли сейчас попасть в Голландию, высказался гораздо определеннее: «Подождите немного. Денька через два мы все будем в Голландии».

Шелия разволновался:

— Друг мой, там просто не понимают, видимо, как трудно стало добывать теперь подобные сведения. Ни от одного человека, который обычно был раньше в курсе всех дел, теперь нельзя ничего узнать. Теперь все зависит от случая...

— А что происходит? — сделала удивленное лицо Ильзе.

— Неужели вы не знаете? Впрочем, это объявили лишь узкому кругу работников МИДа. Получено специальное распоряжение. Теперь все приказы и указания военного характера доводятся только до тех, кто непосредственно связан с проведением этих приказов в жизнь. Все эти приказы вручаются таким образом, что остается время лишь на их исполнение... Да, трудно, очень трудно, мой друг, стало работать... И эта жизнь в отеле так действует мне на нервы. Я даже никого не могу принять у себя прилично. Мои друзья обвиняют меня в скупости...

Глаза фон Шелия бегали по сторонам. Ильзе чувствовала, что он чего-то недоговаривает. И тут же решила проверить мелькнувшую у нее мысль:

— Конечно, в Будапеште у вас была бы прекрасная квартира. И оплачивалась бы она министерством иностранных дел...

— Вот именно, — подпрыгнул в кресле Шелия. Глаза у него загорелись. — Но вы сами знаете, почему я не рассчитываю на скорый перевод за границу... Я подыскал себе очаровательную квартирку здесь, в Берлине, но у меня нет наличных денег. А владелец к тому же требует, чтобы я взял ее вместе с мебелью!..

«Я, кажется, — подумала не без удовлетворения Ильзе, — изучила его как свои пять пальцев...»

И хотя до этого между ними ни разу не было разговора о деньгах, она пренебрежительно повела плечом:

— Ну, если дело только в деньгах, я думаю, это можно будет быстро уладить... Отказаться от такой квартирки — просто нелепо. И потом... Я думаю... У вас должны быть и другие потребности...

— О, — сокрушенно вздохнул дипломат, — эти потребности лежат сейчас где-то на луне...

— Все это не так сложно, дорогой Рудольф... Ваши запросы можно быстро удовлетворить. Сколько вам нужно?..

Дипломат обрадованно заморгал глазами:

— Я не знаю... Я завтра же переговорю с владельцем квартиры о цене. И тут же, мой друг, сообщу вам сумму...

В полдень 30 апреля фон Шелия позвонил Ильзе по телефону и попросил ее как можно скорее прийти к нему в бюро.

Когда Ильзе пришла к Шелия в кабинет, он во время служебного разговора с ней кратко, как бы мимоходом, сообщил, что владелец квартиры просит за нее двадцать тысяч марок и что дальнейшие переговоры по поводу квартиры отложены на две недели. Ильзе поняла, что фон Шелия надеется получить от нее деньги в первой половине мая.

Он их получил.

10 мая 1940 года, когда гитлеровские войска действительно вторглись в Бельгию, Голландию и Люксембург, Ильзе сообщила в Центр:

«Из кругов МИДа поступают сведения, что военные действия против России запланированы и готовятся, хотя военное министерство разослало директивное письмо всем своим военным атташе о необходимости опровержения слухов, будто Германия готовит военные действия против России... Ариец заявил мне, что он не верит содержанию этого письма, что оно не соответствует фактам, свидетельствующим о подготовке Германией войны с Россией, и что эта война стоит уже у дверей. Ариец считает, что письмо написано... с целью маскировки истинных намерений...»

12 мая Рудольф фон Шелия пригласил Ильзе к себе на новую квартиру.

Ильзе пришла. Это был ее первый разговор с Шелия после вторжения фашистов в Голландию и Бельгию. Даже новая квартира не радовала больше дипломата, так был потрясен он успехами германских войск на Западе.

— В первые же часы нападения Гитлера на Польшу, — обрушился он вдруг на Ильзе, — Запад должен был разбомбить всю Рурскую область. Надо было немедленно уничтожить все рейнские мосты, а заодно стереть с лица земли и собор в Кельне...

Ильзе еще никогда не видела фон Шелия в таком гневе.

— Да, да! — бушевал дипломат. — И собор в Кельне. Это было бы символично... А заводы, в которые не попали бы бомбы, нужно было взорвать...

Не на шутку встревоженная криком фон Шелия, Ильзе пыталась успокоить его как могла.

— Я не буду стесняться, — продолжал тот, несколько поостыв, — я решил передавать на Запад все, что знаю, до мельчайших деталей. Необходимо уничтожить этот ужасный режим, пока он не уничтожил все, во что мы верим...

С огорчением, с презрением фон Шелия заговорил о предательстве многих своих коллег:

— Они все теперь в восторге от Гитлера. Конечно, так им спокойнее и удобнее...

Наконец Ильзе все же удалось успокоить его. Они долго и обстоятельно беседовали о своей совместной работе. Составили вместе целую рабочую программу.

Фон Шелия обещал ежедневно делать заметки обо всем, что представляет интерес. Два раза в неделю Ильзе будет приходить к нему в кабинет или на квартиру. Здесь она печатает эти материалы на машинке под диктовку и ставит дополнительные вопросы. Фон Шелия как можно шире восстанавливает свои связи в обществе и начинает регулярно принимать друзей у себя в доме. Это может во многом помочь работе. Наконец, Шелия будет немедленно извещать Ильзе, если получит какие-либо важные сведения.

Затем договорились о фотографировании самых ценных материалов, которые проходят через фон Шелия. В принципе фон Шелия изъявил готовность это сделать, его лишь смущала техническая сторона дела.

— Фотоаппарат нужен очень маленький, — поучал он Ильзе. — Не больше карманных часов. Тогда я смогу спокойно проносить его к себе в кабинет. Его объектив должен позволять вести съемку без особых приспособлений. Сидя за рабочим столом.

Ильзе обещала достать такой аппарат. Она видела, что к Шелия возвращается хорошее настроение. И она использовала приберегаемый ею напоследок козырь.

— Я и забыла вас поздравить, дорогой друг! Мне поручено вам передать, что ваше сообщение о предполагаемых действиях Германии против Голландии было получено вовремя и отмечено как интересное и важное. Отмечено, — тут она заговорщически улыбнулась, — со всеми вытекающими отсюда последствиями...

Фон Шелия прямо растаял от удовольствия. Глаза его радостно блестели. Придя в отличнейшее расположение духа, он оживленно заходил по комнате. К нему даже вернулась способность воспринимать все происходящее в мире с присущим ему едким сарказмом. И он тут же в лицах представил сцену, о которой узнал от адъютанта Риббентропа.

В связи с нападением Германии на Бельгию и Голландию посольства этих стран в Берлине направили ноты протеста в германский МИД. Заместитель начальника протокольного отдела ноты протеста принял и передал их министру. Увидев эти ноты, Риббентроп пришел в бешенство, потребовал к себе чиновника, принявшего их, и приказал ему немедленно вызвать бельгийских и голландских дипломатов, чтобы вернуть им ноты обратно.

— Если бы вы видели Риббентропа в эту минуту! — хохотал Шелия. — Говорят, его чуть не хватил удар. Он едва ворочал языком от гнева: «Если они не примут эту свою пачкотню обратно, выбросите ее у них на глазах в мусорный ящик!..»

Ильзе постаралась улыбнуться. А Шелия продолжал:

— И что же вы думаете? Бельгиец взять свою ноту обратно, конечно, отказался. Тогда ее тут же бросили в корзину для бумаг. Видя это, голландец решил избежать такого позора и свою ноту обратно принял... Не правда ли, такое даже не водилось у дикарей!..

Шелия снова посерьезнел.

— Я понимаю: не каждый, подобно мне, может справлять пир во время чумы. Будем надеяться, мой друг, что Западу удастся быстро остановить коричневую заразу. Сегодня один офицер генерального штаба сказал мне по секрету: «Рудольф! Если мы не проведем в Бельгии молниеносное наступление, мы там застрянем!..»