Румпель плюхнулся в кресло, торопливо щёлкнул тумблером включения связи.

— Всё в порятке, камрат, это пыл спой в настройка. Машина совсем плох, я опасайся: она не смошшет карашо фыполнять поставленный сатаща.

— Ясно… — голос комэска слегка поутих. — Потерпи немного, Ганс, вот надерём уши проклятым буржуинам, тогда и заживём как люди. Будет тебе и корабль новый и дом хороший, и жена красавица, — на последних словах в голосе Люмберга послышались мечтательные нотки. — Так, всё, кончай базар! Внимание всем бортам! Двигатели заглушить, до момента визуального контакта с противником сохранять режим радиомолчания, нарушивших приказ ждёт приговор по условиям революционного времени. Конец связи.

В рубке воцарилась тягучая тишина, каждый думал о предстоящем задании. Дик вообще не верил в быструю и лёгкую победу, какой-то червячок точил изнутри, грыз, не давая покоя. Хоть бы с соседом поговорить, душу облегчить перед боем, так ведь молчит, зараза, делает вид, что один на корабле.

— Ганс. Эй, Ганс!

— Што тепе?

— Ты, это, не обижайся, что я дверь запер и всё такое. Дик наклонился в попытке заглянуть в лицо пилоту.

— А пощему ты решить такое скасать?

— Ну, мало ли… вдруг это наши последние минуты…

Пилот сплюнул на пластик пола, Дик ошалело уставился на студенистую амёбу плевка, посмотрел на Ганса. Помешанный на чистоте, тот сдувал каждую пылинку и на тебе подарочек. Значит, и ему не по себе, тоже чувствует какую-то тревогу.

— Шьорт пы тепя фосьми, нелься так некарашо тумать перет претстоящи питфа. Плохо, ощень плохо, камрат, — капитан помолчал и пожевал губами. — Хотя, мошшет ты совсем не праф, фернее немноко не праф. Шьорт, как ше это пр-рафильно кофорить?..

— Ты хочешь сказать: я говорю правду, но чуть-чуть сгустил краски?

— Та, именно так. Я тепя прощать и принимать тфои исфинения.

— Но я не извинялся!

— Нефашно. Ити сюта, я путу покасать тепе, как упрафлять этот корапль.

— Зачем? — оторопел Дик.

— Нато! Фосмошно, ты путешь лететь, если фтрук меня ранить, или што-то пойти не так.

— Ладно, показывай.

Они поменялись местами, Ганс встал сбоку от кресла и стал объяснять. Прошло десять минут. Всё это время Кунц внимательно слушал пилота, тот с присущей ему обстоятельностью рассказывал о каждой кнопке, рычаге или тумблере. В конце инструктажа Дик почувствовал: ещё немного и голова лопнет от переизбытка информации. Он зажмурился, помассировал пальцами виски, головокружение исчезло, но появилась сонливость, хотелось громко зевнуть и завалиться спать.

— Ты фсё сапомнить?

— Угу, — Головастик сильно сжал челюсти, борясь с желанием распахнуть их как можно шире.

— Карашо! Теперь шакать ф турель к месту портофой стрелок.

Пилот повёл пассажира через камбуз к двигательному отсеку, обогнул дребезжащий кожух силовой установки, открыл люк в полу и отошёл в сторону.

— Тепе нато тута.

— Зачем?

— Нато, — продолжал упорствовать Ганс. — Ты пыть мой портофой стрелок. Только на мой корапль есть такой турель. Ты толшен тута лесть и стрелять, кокта я тепе кофорить. Ты меня понимать?

— Понимать, понимать, но я не знаю, как с этой штуковиной обращаться.

— Ты полсти, я опьяснять, — капитан снова указал на открытый люк и сложил руки на груди.

Кунц заглянул в красноватый полумрак колодца, оттуда пахло чем-то техническим, доносилось ровное гудение, слышались какие-то вздохи, иногда что-то гремело и лязгало. Повернувшись лицом к пилоту, лихим пожарником скатился по узкой лестнице и скоро уже стоял на слегка вибрирующем полу.

Внутри турели оказалось довольно свободно. Две настенные лампы в стеклянных плафонах под железной сеткой излучали красный свет. В центре стояло огромное кресло с широкой педалью в ногах, к спинке на гибкой штанге крепился шлем с тёмным забралом, а из подлокотных валиков торчали обрезиненные джойстики с гашетками.

Сверху упала тень от головы Ганса, вытянутая рука нацелилась на кресло.

— Фнимательно смотреть сюта. Фитишь петаль? Она форошать турель, шьорный палки тафать тфишшение пушек, красный кнопки телать па-пах. Теперь сатись и штать моя команта.

Громыхнула крышка, затопали ноги, шаги всё удалялись, чуть позже донёсся слабый хлопок, это Ганс закрыл дверь в командирскую рубку.

Кунц двинулся в сторону кресла, каждый шаг сопровождался гулким эхом, за стенами что-то лязгало и гудело. Ещё пара шагов и под ним скрипнула холодная кожа обивки, ноги встали на резиновые накладки педали, ладони легли на упругие рукоятки джойстиков, а гашетки спрятались под большими пальцами.

Шлем сам опустился на голову, в турели вспыхнул яркий свет, бронированные створки распахнулись и Дик заорал от ужаса: бездонный космос оказался на расстоянии вытянутой руки. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять: он всё ещё на перехватчике и ему не грозит превратиться в мумию.

Ладонь взлетела ко лбу, но стукнула по стеклу. Дик поднял забрало, в тот же миг тяжёлые плиты сомкнулись, а настенные светильники переключились на дежурное освещение.

— Класс! — выдохнул Кунц и опустил прозрачную защиту. Створки раскрылись, бездна уставилась на него миллионами холодных глаз.

Вдоволь наигравшись со шлемом, Дик успокоился и стал вращать турель, меняя давление ног на педаль. В поле зрения попал паривший неподалёку перехватчик, нашлемная система целеуказания тотчас расчертила его тонкими зелёными линиями в клетку и посадила по центру перекрестье прицела.

Дик потянул джойстики на себя, из любопытства нажал на гашетки. Корабль перечеркнул косой красный крест, под полом раздались глухие щелчки, а на внутренней стороне забрала высветилось: «Отмена атаки».

Кунц одобрительно присвистнул, отпустил джойстики, сориентировал турель по оси судна. Забрало решил не поднимать, уж лучше играть с бездной в гляделки, чем сидеть в красной полутьме.

Маленький буксир с выпуклыми боками и прозрачной полусферой рубки тащил за собой длинную платформу, где за плотно сомкнутыми гребенчатыми пластинами дремала станция ПП-перехода. Баржа с твёрдотопливным реактором плыла следом, отслеживая маршрут с помощью лазерного координатора.

Всем этим хозяйством заведовал один человек — смотритель мобильной станции Гомес дель Пьетро. Судьба забросила его на эту работу сразу после окончания лётного училища. Временно, пока не найдут другого смотрителя, так ему обещало начальство «Суперкарго Компани», но шли годы, а замены всё не было. Рутина толкала к сладкому и булочкам с газировкой. Подобная диета плохо сказывалась на фигуре, за тридцать лет работы Гомес обзавёлся солидным брюшком, пухлыми щеками, растущей лысиной и тремя подбородками.

Опираясь грудью в полукруглый вырез алюминиевого стола, смотритель скучающим взглядом следил за показаниями приборов. Жёсткое кресло из гнутого листа металла на квадратах из труб не давало должного комфорта, долго на твёрдом не усидеть, затечёт всё что можно. Вот если бы пуфик подложить или подушечку…

Он встал, потянулся, расправил форму зелёного с фиолетовым отливом цвета и проверил правильность расположения пилотки. Недовольный щелчок языком означал: головной убор не на месте. Лёгкое касание рук и золотистая кокарда встала ровно над переносицей, а расстояние от её центра до кончика маленького носа сравнялось по длине с указательным пальцем. Всё как по уставу.

Дель Пьетро довольно хмыкнул, вытянул вперёд руки и наклонился. Попытка дотронуться кончиками пальцев до круглых носков коричневых ботинок ни к чему не привела: толстый живот упёрся в колени, мешая достичь цели. Гомес попробовал ещё раз, и снова помешала нависающая спереди подушка. Третий заход оказался удачным, пальцы коснулись поцарапанной кожи ботинок, но для этого пришлось согнуть ноги в коленях.

Гомес улыбнулся, со свистом вытолкнул воздух из лёгких, выпрямился и приступил к наклонам в стороны. На десятом наклоне справа раздался писк электронных часов. До конца третьей по счёту разминки оставалась пара минут, ещё двадцать приседаний и всё.