Сабуро! — закричала она, подхватывая Берри. Лара крутанулась на одной ноге, как метательница диска и Берри внезапно взлетела головой вперёд. Берри, подобно копью, летела прямо в рефлекторно раскрывшиеся руки Сабуро.

Дверь! — закричала Лара, потеряв при броске равновесие и падая на колени. — Закрой дверь! Беги!

Берри ударилась в грудь Сабуро. Его левая рука обхватила её, надёжно удерживая, а глаза встретились с глазами Лары, упавшей на колени. Карие глаза смотрели прямо в голубые, встретившись во внезапном неоспоримом знании, от которого никто из них не мог отказаться.

Я люблю тебя! — закричал Сабуро… и его правая рука ударила по закрывающей дверь кнопке.

— Это становится все труднее, Джек. — Херландер Симоэнс откинулся в кресле для гостей на кухне Джека МакБрайда и покачал головой. — Ты думал что это или перестанет болеть, или что я привыкну к этому, или что я просто пойду вперед и сдамся. — Он обнажил зубы в горькой насмешке над улыбкой. — Я всегда думал, что я был довольно умным парнем, но, очевидно, я был неправ. Если бы я действительно был так чертовски умен, я бы сумел сделать одну из этих вещей к настоящему времени!

— Я хотел бы сказать тебе какую-то магическую формулу, Херландер. — МакБрайд резким движением открыл еще одну бутылку пива и сунул ее своему гостю. — И, я буду честен с тобой, есть моменты, когда я просто хочу пнуть тебя прямо в задницу. — Было по крайней мере, немного юмора в его улыбке, и он покачал головой. — Я не знаю, больше зол я на тебя за то, как ты держишься прямо на своем пути, проталкивая себя через это или за то, как этот путь скручивает всю твою жизнь, а не только твою работу.

— Я знаю.

Симоэнс принял новое пиво и сделал большой глоток из бутылки. Затем он поставил ее на стол, сложив руки вокруг нее, так что его большие и указательные пальцы образовали свободную окружность вокруг основания. Он уставился на свои кутикулы в течение нескольких секунд, его изнуренное лицо приняло задумчивое выражение.

— Я знаю, — повторил он, взглянув наконец на МакБрайда. — Я пытался преодолеть мой собственный гнев тем путем, который ты предложил. Иногда я думал, что делаю прогресс, к тому же. Но что-то всегда, казалось, приходило вместе.

— Ты все еще смотришь эти голограммы по ночам? — Голос МакБрайд стал очень нежным, и плечи Симоэнса, казалось, сгорбились, фактически не переместившись ни на миллиметр. Он посмотрел вниз, на бутылку пива, его карие глаза закрылись, как жалюзи, и кивнул.

— Херландер, — тихо сказал МакБрайд. Симоэнс посмотрел на него, и МакБрайд покачал своей головой. — Ты просто убиваешь себя, делая это. Ты знаешь это, так же как и я.

— Может быть. — Симоэнс глубоко вздохнул. — Нет, не может быть, — да. Я это знаю. Ты это знаешь. В сущности, мой официальный терапевт знает это. Но я просто… не могу, Джек. Честно, пока я смотрю любое головидео время от времени кажется, что она на самом деле еще жива.

— Но ее больше нет, Херландер. — Голос МакБрайда был столь же беспощаден, как был нежен. — И Харриет тоже. И так же как вся твоя проклятая жизнь, если это засосет тебя вглубь.

— Иногда я думаю, что это могло быть не так уж и плохо, — спокойно признался Симоэнс.

— Херландер! — На этот раз голос МакБрайда был резким, и Симоэнс снова посмотрел вверх.

Это было странно, подумал МакБрайд, когда их взгляды встретились. При нормальных обстоятельствах, с одним из ученых, за безопасность которых он был ответственен, в качестве гостя в его квартире — как человек, который превратился во что-то необыкновенное, вроде личного друга — сломал бы все правила служб безопасности Согласования. На самом деле, это сломало бы каждого из них… если бы не тот факт, что личные приказы Изабель Бардасано были все еще в силе.

У него были свои сомнения, когда он впервые получил эти приказы, и в некотором смысле, он еще больше сохранял их прямо сейчас. С одной стороны, его связь с Симоэнсом действительно обратилась в нечто такое, что действительно напоминало дружбу, и он знал, что это не было хорошо во многих отношениях. Превращение кого-то, у кого была солидная масса душевных страданий, в друга было одним из лучших рецептов по уничтожению собственного умственного спокойствия, какой он мог придумать. Подчеркивание того, что было сделано с Херландером Симоэнсом и его дочерью, было еще хуже, учитывая то, что это сделало с его собственным фактором гнева… и психической кратчайшей дорогой, по которой он вел его с собой. И, оставив все это в стороне, он слишком хорошо знал, что его объективность — профессиональная объективность, которой являлась его заклятая обязанность поддерживать Симоэнса там, где тот был затронут — была полностью уничтожена. То, что начиналось, как повиновение приказу, как простое усилие по исполнению сознания долга, чтобы сохранить важный научный актив функциональным, перетекло во что-то совершенно другое.

Симоэнс был одинаково понимающим. Это было странно, но в некотором смысле тот факт, что МакБрайд начал с чисто прагматического усилия по спасению полезности Симоэнса в Гамма-Центре, фактически гипер-физику легко открыться перед ним. МакБрайд был единственным человеком, который не начал с того, что касалось "только блага" для Симоэнса, и это позволило Симоэнсу понизить свою защиту там, где сотрудник службы безопасности был заинтересован. Были времена, когда МакБрайд спрашивал, если бы не было по крайней мере, следов самостоятельной разрушительности в отношении Симоэнса по отношению к нему — если малая часть того, на что ученый на самом деле и не надеялся, что он будет говорить или делать или показывать что-то, что заставит МакБрайда выдернуть его из Центра.

Но независимо от точной природы запутанных эмоций, отношений, мотивов и надежд, Джек МакБрайд был единственным человеком во всей галактике, с которым Херландер Симоэнс был готов быть полностью честным. Он также был единственным человеком, который мог бы призвать Симоэнса к ответу за то, как уверенность в самобичующей привычке ученого наблюдать записанные образы Франчески ночь за ночью, вызывает у Симоэнса немедленный, оборонительный гнев.

— Давай будем честны сейчас, Джек, — сказал теперь ученый, криво улыбаясь. — Рано или поздно ты соберешься решишь, что пришло время выдернуть меня. Я знаю так же хорошо, как и ты, что моя эффективность по-прежнему падает. И я не тот, еого кто-то может называть душой компании, когда дело доходит до боевого духа остальной команды, не так ли? Это больше даже не активно разрушительно. Не совсем. Просто это медленное, мучительное изнашивание. Я так чертовски устал, Джек. Большая часть меня просто хочет остановиться. Просто хочет, чтобы все закончилось. Но есть и другая часть меня, которая не может остановиться, потому что если я так сделаю, Фрэнки просто уйдет навсегда, а эти ублюдки просто пойдут вперед и забудут о ней. Заметут ее под ковер.

Его голос ожесточился с последними двумя предложениями, и его руки сомкнулись вокруг бутылки пива, сжимая ее. Словно удушуя, на самом деле, думал МакБрайд, и спрашивал, должен ли он попытаться отвлечь Симоэнса от его гнева.

Он знал, что на самом деле должен был поговорить с терапевтом ученого. Он должен был предложить свою информацию ей и просить ее совета, как он мог наиболее конструктивно реагировать на Симоэнса. К сожалению, он не мог. К его удивлению, одна из причин, по которой он не мог, была та, что это было бы предательством доверия Симоэнса. Несмотря на то, что он сказал другому человеку при их самой первой встрече об уважении его личной жизни, он фактически никогда не нарушал ее, и он подозревал, что Симоэнс знал это.