Что это была бы эндемичная часть человеческого общественного положения, однако эти гены человека приводились к тому, чтобы быть расположенными в определенном шаблоне. В другое время, он огляделся бы и признал пути подавляющего большинства людей, которых он лично знал и кто поднялся выше этой "эндемичной" потребности и знал, что это, возможно, в конце концов, уничтожит любой предрассудок.

Но несмотря на то, что это возможно, это может быть не произойдет в одночасье. А тем временем, Факел должен был держаться, как свет, которым он был назван, доказательством того, что генетические рабы могли построить мир, а не только быть машинами воздаяния. То, что они могли вынести из их войны с "Рабсилой" и трансформировать это таким образом, который доказал бы, что, по сути, они не уступают своим конструкторам и угнетателей, но и превосходят их. И так же, как они должны были доказать это людям, которые поддерживали необходимость их существования, они должны были доказать это самим себе.

Должны были окончательно отомстить "Рабсиле", доказав, что "Рабсила" солгала. Что все, что было сделано с ними, несмотря на то, как их хромосомы были деформированы или перекручены, они все еще были человеческими существами, не меньшими наследниками потенциального величия человечества, нежели кто-либо другой.

Большинству из них было бы крайне неудобно попытаться облечь эту мысль в слова, но это не помешало им осознать ее. И когда кто-то, кто не смог согласиться с ней, прибывал на Факел, ответственностью иммиграционистов было опознать его. Не для того, чтобы отказать ему во въезде или угрожать произвольной депортацией. Конституция Факела гарантировала каждому бывшему рабу и каждому ребенку или внуку бывших рабов, убежище на Факеле. Именно поэтому Факел существовал. Но, в свою очередь, Факел требовал согласия своим собственным законам, и эти законы включали запрет на операции в стиле Баллрум, начатые на Факеле.

Несмотря ни на что другое, Факел не сажал в тюрьму людей, которые отказались отречься от традиционной тактики Баллрум, но никому из них не будет позволено оставаться на Факеле или использовать его территорию в качестве безопасного убежища между ударами в стиле Баллрум. Вот почему люди, чья собственная ненависть может заставить их делать это, должны были быть опознаны.

И, как Джадсон лично не ненавидел эти обязанности, не было никаких сомнений, что Харпер был прав. Телеэмпатические чувства Чингиза, его способность буквально пробовать "мыслесвет" любого, кого он встретит, делали его абсолютно и однозначно подходящим для этой задачи.

— Ладно, — сказал он вслух, — должно быть так. Но я предупреждаю тебя сейчас, Чингиз и я будем ожидать завтра днем перерыва.

Он выдержал свой веселый тон, но он также встретился твердым взглядом с Харпером. Несмотря на то, что Чингиз может хорошо подходить для этих задач, пробираясь через это множество "мыслесветов", многие из них несли свои собственные травмы и шрамы, всегда изнурительные для древесного кота. Он нуждался в небольшом количестве времени вдали от других мыслесветов, времени в эквиваленте чащи Сфинкса на Факеле, и Харпер знал это.

— Вперед, — сказал он. — Выкручиваешь мне руку! Вымогаешь дополнительный отпуск у меня! — Он улыбнулся, но его глаза были такими же твердыми, как у Джадсона, и он слегка кивнул. — Мне всё равно, что ты сделаешь!

— Хорошо, — ответил Джадсон.

* * *

Несколько часов спустя, ни Джадсон, ни Чингиз не чувствовали себя особенно весело.

Вовсе не потому, что прибывающие шаттлы были погружены исключительно в уныние, отчаяние, ненависть и кровожадность. На самом деле, у большинства прибывших была невероятная радость, ощущение конечного достижения, что они ступают на почву планеты, которая была фактически их.

Словно, наконец, оказались дома.

Но у них были шрамы, и слишком часто все еще кровоточащие психические раны, даже у самых радостных, и они били по чувствительной сосредоточенности Чингиза, как молотки. Тот факт, что кот нарочно искал опасные линии разлома, карманы особенно тревожной темноты, заставлял его открывать себя всей остальной боли также. Джадсон ненавидел просить об этом своего спутника, но он знал Чингиза слишком хорошо, чтобы и не спрашивать. Древесные коты были прямодушны, с ограниченным терпением к некоторым человеческим глупым социальным понятиям. И, честно говоря, у Чингиза было много меньше проблем с принятием и поддержкой менталитета Баллрум, чем у самого Джадсона.

Еще Чингиз также понимал, насколько был важен Факел не только для его собственного человека, но и для всех других двуногих вокруг него, и что большая часть его надежды на будущее опиралась на необходимость выявления людей, чей выбор действий может поставить под угрозу факельцев, которые стремились с такою силой строить. Мало того, Факел теперь был его домом к тому же, а древесные коты понимали ответственность за клан и место гнездования.

Что не делало ни одного из них особенно веселым.

<Есть один.> — Вдруг мелькнули пальцы Чингиза.

— Что?

Джадсон дернулся. До сих пор, несмотря на неизбежную эмоциональную усталость, сегодняшняя транспортная нагрузка новых иммигрантов содержала несколько "проблемных детей", и он устроился в своего рода круиз-контроле, наблюдая их фильтрацию в процессе собеседования прибывших.

<Есть один,> — повторили пальцы Чингиза. — <Высокий одиночка, в коричневом корабельном костюме, у правого банка лифтов. С темными волосами.>

— Увидел, — сказал Джадсон мгновение спустя, хотя ничего особенно внешне впечатляющего у новичка не было. Очевидно, он был одним из общеполезных генетических линий. — Что с ним?

<Не пойму,> — ответил Чингиз, его пальцы двигались с необычной медлительностью. — <Он… нервничает. Беспокоится о чем-то.>

— Беспокоится, — повторил Джадсон. Он протянул руку и ласково провел пальцами по спинке Чингиза. — Многие двуногие беспокоятся о многих вещах, о, гроза бурундуков, — сказал он. — Что же такого особенного в этом?

<Он просто… вкус неправильный.> — Чингиз, очевидно, пытался найти способ описать то, что он сам не в полной мере понял, понял Джадсон. — <Он нервничал, когда вышел из лифта, но стал гораздо более нервным после этого.>

Джадсон нахмурился, размышляя, что делать с этим. Затем новичок поднял глаза и собственные психические антенны Джадсона задрожали.

Человек в коричневом корабельном костюме изо всех сил старался этого не показывать, но у него не слишком получалось глядеть на переполненные течения прибывающих в целом. Нет, он смотрел прямо на Джадсона Ван Хейл и Чингиза… и пытался делать вид, будто бы он не смотрел.

— Как ты думаешь, он начал больше волновался, когда увидел тебя, Чингиз? — тихо спросил он. Чингиз склонил голову, очевидно, задумавшись, а затем его правая передняя рука перевернулась вверх в знаке "Y" и покачалась утвердительно.

"Вот как, это интересно, — думал Джадсон, оставаясь там, где он и был и пытаясь избежать любого предательского знака, показывающего его собственный интерес к мистеру Коричневому Костюму. — Конечно, это, наверное, ничего не значит. Кто угодно может нервничать в их первый день на новой планете — особенно те люди, которые прибывают на Факел каждый день! И если он слышал сообщения о котах — или, что еще хуже, слухи — он может думать, что Чингиз может заглянуть в его голову и сказать мне, все, что он думает или чувствует. Бог знает, мы сталкивались с достаточным количеством людей, которые должны знать лучше, кто что думает, и я не могу винить тех, кому очень не нравится такая мысль. Но все же…"