Тютерев торжествовал. Удивительный человек Александр Филиппович. Много раз я видел комбата в бою и всякий раз удивлялся его поведению. Он секунды не оставался на месте: ложился, но тут же вскакивал, пригнувшись, пробегал вдоль цепи, часто приседал, хлопал себя по бедрам, бурно выражал восторг, каждой удаче радовался, стоя стрелял по убегавшим немцам и весело выкрикивал:

— Захватили Кособуды! На-кось, выкуси! Двух «коробочек» не досчитались. Спины показали… Федор Васильевич, подсыпь им жару, — приказал Тютерев пулеметчику Звягину, хотя тот и без этого бил длинными очередями.

Саша знал по имени и отчеству всех бойцов и командиров батальона и при удобном случае старался подчеркнуть это.

Такой уж был сибиряк Тютерев.

— Рано торжествуешь, Саша, — постарался я охладить командира батальона. — Не бравируй — пулеметной очередью срежут.

— Ничего, главное — отбить первую атаку, а там пойдет как по маслу. Лиха беда — начало, — ответил Тютерев, но все же лег рядом со мной и, протягивая кисет, предложил — Закури сибирской…

Не успели докурить самокрутки, противник обрушил ураганный артиллерийский и минометный огонь по всей нашей обороне. И на этот раз больше доставалось роте Дорофеева. Пехота противника вновь поднялась в атаку. Теперь силы немцев увеличились примерно на батальон. Расширился фронт атаки.

Бой накалялся. Видимо, фашисты решили любой ценой прорваться в село. А цена действительно велика. Об этом свидетельствовали трупы гитлеровцев: с каждой минутой их все больше оставалось на заснеженном поле.

— Дорофеев рукопашную ведет! — крикнул наблюдатель.

Около пятидесяти гитлеровцев ворвались в оборону роты.

За ними шло еще около двух рот. Шутки плохи!

— Отсечь остальных, — приказал Бакрадзе.

Рота Бородового ударила во фланг. Фашисты залегли. Это решило участь прорвавшихся гитлеровцев. Третья рота перебила их в рукопашном бою. Атаку и на этот раз отразили.

— Я пойду к Дорофееву. Надо его усилить бронебойками, — сказал Бакрадзе. — Кроме того, установлю связь с Сердюком.

Давид где ползком, а где короткими перебежками пересек открытый участок поля и скрылся за домами. Там его ждали неприятные вести. Рота понесла большие потери. Командир роты Григорий Иванович Дорофеев тяжело ранен. Его чуть ли не из-под танка вытащил Вася Полевой.

В рукопашной схватке партизанами роты было уничтожено тридцать с лишним фашистов. Одного захватили в плен.

Прежде чем начать новую атаку, противник подверг нашу оборону длительному артиллерийскому обстрелу и бомбардировке с воздуха. В селе занялись пожары. Загорелись постройки, возле которых мы находились. До трех рот карателей обошли нас справа, намереваясь отрезать роту Бородового от села.

Должен признаться, я всем нутром ненавидел оборону. Наступление — вот это да! Но уметь наступать — это еще не значит уметь воевать. Научись обороняться. И в каждом бою я учился…

— Саша, отводи роту на основную позицию, — приказал я Тютереву.

— Пробирайся сначала ты. Потом я оставлю взвод для прикрытия, а остальных буду отводить. Там их встретишь и расположишь в оборону, — сказал Тютерев.

Отойти оказалось не так просто. Немцы были почти рядом и вели отсекающий огонь. Сто метров, отделявших нас от села, пришлось ползти по тропке, проторенной в снегу. И так досадно, а тут еще Тютерев шлет мне вдогонку насмешки:

— Что, начштаба, прищучило? Брюхом пашешь.

— Посмотрим, как ты оттуда будешь выбираться, — огрызался я.

Возле крайней хаты меня встретил Бакрадзе. И этот не упустил случая поддеть:

— Вано, как воюется без автомата? Думаю, такой глупости больше не допустишь… Получай свое оружие. Благодари Валерия.

Для меня это был второй урок. В первые дни войны я без малой саперной лопатки попал под танковую атаку. Танки надвигаются, а я лежу на поле, как на столе. Бойцы кругом копошатся, окапываются, а мне хоть сквозь землю провались! Тогда сошло. Танк не дошел до меня метров тридцать и был подбит… Это было давно, стал забывать. Но после этого второго случая я и шагу не делал без автомата…

— Положение, сам видишь, тяжелое, — продолжал Бакрадзе. — Просил подкрепление, комдив ответил: «Не жди». Куль-баке и Брайко приходится еще туже. Самолеты над ними висят непрерывно, бомбят. Вепшец и Зажечье горят…

— Палят и палят. Откуда только снаряды берут? — возмущался Петька Бычков.

— Откуда? Не понимаешь? На них вся Европа работает, — отозвался Даниленко.

— А наши артиллеристы все время экономят…

— Как бы эта экономия нам боком не вышла…

Обстановка складывалась не в нашу пользу. На один первый полк наступало свыше восьмисот гитлеровцев, поддерживаемых артиллерией, танками и авиацией, а на второй и третий и того больше. Противник решил запереть нас в трех селах, подтянуть свежие силы и уничтожить все соединение. Дивизию могла спасти только ночь. Надо было драться до темноты.

— Иди в штаб дивизии, доложишь обстановку и пришлешь одну роту Сердюка. У него, кажется, легче, — сказал Бакрадзе. — Заодно прихвати пленного, пусть там разберутся, что это за птица. Держит себя вызывающе, понимаешь, на вопросы Юрия не хочет отвечать.

— Я должен встретить роту Тютерева.

— Ничего, я встречу… Иди.

Прихватив пленного, я направился в штаб дивизии. На улице не видно ни одного поляка. Видимо, все попрятались в погребах. В центре села группа ездовых толпилась вокруг раненого бойца. Тот с жаром объяснял им что-то. Подошел ближе и слышу: «Немец ворвался в село. Скоро нам крышка!» Услыхав эту новость, я просто оторопел. «Как так ворвались?!» — чуть не вскрикнул я, готовый поверить раненому, но вовремя сдержался. Ведь я-то знаю — немцев отбили… Поистине, для паники достаточно одного паникера.

— Кто вам сказал, что немцы в селе? — спросил я раненого, с трудом сдерживая ярость, кипевшую во мне.

— Сам видел… Нашего командира Гришку-артиста убили, — оторопело ответил раненый.

— Не этот ли немец ворвался в село? — указал я на пленного немецкого офицера. — Я сейчас оттуда. Противник отброшен. И командира своего вы рано хороните, он ранен, живой… Панику распускаете? Марш в санчасть! А вы что уши развесили? Раненому поверили. По местам, живо! — приказал я.

Ездовые со всех ног кинулись во дворы, а раненый растерянно и виновато посмотрел на меня, потом на пленного, хотел что-то сказать, но раздумал, махнул рукой и заковылял в санчасть.

Штаб дивизии и тылы были на колесах. Подводы стояли запряженные, готовые в любую минуту выехать. А в санитарной части кипела работа. Туда доставляли раненых. Санитарки и медсестры еле успевали перевязывать. Тяжелораненых сразу же заносили в дом, где хирург Скрипниченко и доктор Зима делали операции.

В штабе дивизии я доложил обстановку и попросил подкрепления.

— Помочь нечем, — сказал Вершигора.

— Тогда я сниму одну роту первого батальона и переброшу к Тютереву, — сказал я.

— Поздно. Я ее уже перебросил на западную окраину…

— Как же быть?

Вершигора долго не отвечал, потом повернулся к Ленкину, дивизион которого находился в резерве, и сказал:

— Пошли Годзенко с одним эскадроном в помощь Бакрадзе. Действовать по варианту номер один..

Ленкин молча вышел. Вслед за ним к выходу направился и я.

— Задержись на минутку, — остановил меня комдив.

— Мне надо еще в первый батальон, — ответил я.

— Там все в порядке. Сердюк занимает выгодную позицию. Да туда немцы не особенно лезут… Я тебе уже говорил: роту Бокарева перебросил на западную окраину села, чтобы прикрыть правый фланг Тютерева, а заодно и тылы. Там у нас никого не было. А фрицы обходят второй батальон и угрожают штабу дивизии, — сказал Вершигора. — Задержись, послушаем пленного. Тебе может пригодиться.

Меня радовало, что все же подкрепление послали. Да и Тютерев может не опасаться за свой фланг…

Гитлеровский офицер вел себя на допросе самоуверенно и, я бы сказал, нахально.

— Какой части? — спросил переводчик Вальтер Брун.