— Держи на огонек, — сказал Фетисов.

Днепр в этом месте широк, беспокоен. Разведчиков сносило. Большого труда стоило выдержать направление. Плыли очень медленно. Павлику показалось, что прошла целая вечность, пока челн уткнулся носом в противоположный берег. Все облегченно вздохнули. Быстро вытащили Лучинского из воды. Белье на нем сразу же задубело. Поверх белья натянули брюки, френч. Обули. Накрыли плащпалаткой и провели в ближайший дом на окраине города Лоева.

Дверь открыл старик и оторопел. Потом спохватился, всплеснул руками и проговорил:

— Да откуда вы, сынки?

— Из Днепра, — ответил Фетисов. — Пустите отогреться.

Оставив Чусовитина и Журова дежурить на улице, Фетисов и Демин затащили Лучинского в дом. Старик и старуха забеспокоились.

— Разве так можно! Что же вы не сняли мокрого белья? Соколик мой, родной, пропадешь, — запричитала старуха.

— Быстро раздевайте, скипидарчиком разотрите, а я мигом — торопливо проговорил старик, накинул на плечи пальто и выбежал из дома.

Пока разведчики с помощью хозяйки стаскивали с Лучинского мокрую одежду, старик успел сбегать к соседке. Вернулся он с бутылкой мутной, неприятно пахнувшей, но хорошо знакомой партизанам жидкости. Налил стакан и заставил Павлика выпить. Оставшейся самогонкой растерли ноги, руки, грудь, спину. Пашка почувствовал, как благодатное тепло разлилось по телу…

Разведать гарнизон не стоило большого труда. Сложнее было с переправочными средствами. Но и здесь помог старик. С помощью рыбаков разыскал лодки, указал, где можно раздобыть паром. Отделение Фетисова взяло три лодки и переправилось обратно.

На рассвете через реку переправились третья и разведывательная роты, ворвались в город Лоев и завязали бой с гитлеровцами. Утром начали переправу остальные подразделения. Двое суток шла переправа партизан через Днепр…

Два с лишним года воевали неразлучные друзья. Участвовали во всех рейдах, во многих боях. Побывали в Карпатах, в Польше.

Случилось так, что Павлик и Миша влюбились в одну девушку — смелую автоматчицу. Влюбились не на шутку. Первую любовь каждый переживал по-своему. Миша перестал петь залихватские песни, перешел на лирические. Павлик, наоборот, стал еще более молчаливым. Только при встрече с люби-мои девушкой веселел» улыбался и… молчал. А она, шестнадцатилетняя, даже не подозревала о своем успехе.

Свою сокровенную тайну, каждый в отдельности, поведали Леше Журову.

— Эх, друг, взвалил ты на свои плечи непосильный груз. Ей нравится другой парень, — не то всерьез, не то в шутку говорил Леша то одному, то другому товарищу.

Это открытие озадачило дружков. Смелые в бою, находчивые в разведке, Миша и Павлик на этот раз растерялись и не проявили ни находчивости, ни смелости. Еще больше терялись, услышав звонкий, беспечный голос девушки.

— Ох эта любовь! Что она может сделать с хорошим человеком?! — переживал Леша за дружков.

Объясниться в любви не успели. В одном из боев автоматчица была тяжело ранена. Ее отправили на Большую землю. Даже проститься не удалось. К девушке не возвращалось сознание.

После этого случая Миша и Павлик долго ходили удрученные. Повеселели, лишь когда узнали, что девушка выжила.

Миша вновь запел. Но на этот раз чаще всего слышалась песня «Нина-Ниночка, Ниночка-блондиночка, я тебя не в силах позабыть…»

Много времени прошло с тех пор, но Демин и Лучинский помнили о девушке.

Я знал о безответной любви разведчиков, но никогда не заводил об этом разговора. И теперь, когда увидел Демина, вспомнил о той девушке, однако спросил совсем о другом.

— Давно не виделись, Миша. Что нового у разведчиков?

— Новостей много, — ответил Демин. — Старший лейтенант Семченок со взводом фронтовиков ушел от нас.

— Как ушел?

— Получил специальное задание фронта. Оказывается, к нам их присылали на учебу. Получили практику ведения разведки в тылу врага, набрались ковпаковского опыта и айда на самостоятельную работу. Снова подались в Польшу, а возможно, до самого Берлина доберутся[24].

— Какие еще новости? Как твой друг — Лучинский?

— О-о, до Пашки рукой не дотянуться! В начальство выбился — комсорг роты! Я перекочевал в конную разведку к Усачу. Пришлось вспомнить и свою старую специальность минера, — выкладывал новости Демин. И сразу же перешел на другую тему — По всему видно, скоро кончается наша партизансная жизнь.

— Почему?

— Да как же? Фронт ведь рядом, а генерал Плиев уже обогнал нас, говорят, к Западному Бугу подался… Обидно, что из «общества веселых чудаков» встречать советские войска придется мне одному. Погибли Коженко, Никанорыч, Вася Демин… Ранены — Гришка Артист, Леша Журов, Вася Алексеев…

Рассказ Демина заставил и меня еще раз вспомнить о тех, кого мы потеряли в боях. Их могилы разбросаны по всей Украине от Сумщины до Карпатских гор, на польских равнинах, в белорусских лесах. Каких людей потеряли!

— Единственное утешение — мы фашистов положили в несколько раз больше. — Миша задумался, потом продолжал: — На фронте сейчас веселые дела. Как только соединимся с армией окончательно, обязательно пойду в разведку. В наступлении и особенно при преследовании фронтовые разведчики действуют нашими, партизанскими методами…

Не суждено было попасть Демийу во фронтовую разведку. Впереди началась стрельба, рвались мины, грохотали орудия, отчетливо выделялись крупнокалиберные пулеметы. Миша пустил своего коня галопом и, напевая:

поскакал вперед.

Я понял — начался бой за местечко Щорсы.

Вслед за Деминым поспешил и Юра Колесников, чтобы уточнить обстановку. А через пять минут Миша Демин был убит.

Пройдя вперед, я увидел плачущего Колесникова.

— Миш… только что… Видел, как он упал лошади. Подбегаю, он еще жив. Возле него разведчики. Миша открыл глава, обвел взглядом товарищей и сказал: «Ребята, что же это делается?» И тут же потерял сознание…

Не сбылись мечты Михаила Родионовича Демина. Не стал он ни геологом, ни артистом.

Бой разгорался. Здесь мы встретили упорное сопротивление фашистского гарнизона. Как выяснилось, в местечке оборонялись казачьи части кавалерийской дивизии белогвардейского генерала-Краснова, укомплектованные сынками и внуками белогвардейцев, выброшенных за пределы нашей страны Октябрьской революцией и гражданской войной.

После двухчасового боя нам удалось сломить сопротивление противника и зацепиться на окраину местечка. Но на помощь красновцам подошла новая немецкая часть. Кроме того, в тылу казачков гитлеровцы выставили заградительные отряды.

Не желая нести напрасные потери в уличных боях и понимая, что гарнизон врага обречен, Вершигора приказал обойти Щорсы с севера, вынудить противника к отходу и покончить с ним на открытой местности. Однако довести дело до конца нам не удалось. На следующий день к Щорсам подошли механизированные части Советской Армии и полностью уничтожили весь гарнизон врага.

Советские войска наращивали удары. Гитлеровцы несли огромные потери и откатывались на запад. Они то цеплялись за каждую речушку, за каждое селение, за каждый холмик, вгрызались в землю и отчаянно сопротивлялись — все равно, дескать, подыхать, то сдавались целыми пачками. Вынужденные отходить, немцы для прикрытия в качестве смертников оставляли власовцев и дивизию белогвардейского генерала Краснова. Однако по мере усиления ударов Советской Армии возрастала растерянность в рядах фашистов. И, удирая, гитлеровцы оставались верны себе: старались как можно больше навредить. Специальные отряды «поджигателей» на автомашинах и броневиках шныряли по проселкам, жгли деревни и села, чинили расправы над мирными жителями, угоняли последний скот или расстреливали его.