В ожесточенном бою противник потерял тридцать шесть танков. Только нашими бронебойщиками и минерами уничтожено восемь танков, бронемашина и пять автомашин. Остальные танки были подбиты артиллерией 95-й артбригады и 15-й Сивашской стрелковой дивизии, а также штурмовиками.

Появление такого большого количества танков было для нас загадкой. И лишь спустя некоторое время нам удалось установить истину.

В то время как советские войска, не встречая особого сопротивления противника, прорвались далеко на запад, заняли Семятыче и даже в нескольких местах форсировали Западный Буг, немцы подтянули на рубеж Белосток, Бельск, Брест крупные силы. С утра 23 июля в район Вельска бросили 1-й танковый корпус в составе дивизий «Мертвая голова», «Великая Германия» и «Викинг». Удар этой группировки частично пришелся и по нашей дивизии.

К утру 24 июля 1944 года первая Украинская партизанская дивизия отошла в село Витово на западной опушке Беловежской пущи.

Доктор Зима не отходил от меня. Он все время балагурил, рассказывал всякие смешные истории, стараясь отвлечь мое внимание от раны. Только теперь я понял, почему раненые партизаны души не чаяли в докторе Мирославе. Кроме того, что он мастер своего дела, он еще и золотой человек. Сколько энергии и теплоты в душе этого неугомонного доктора!

— Иван Иванович, выдался благоприятный случай всерьез заняться вашей раной, — сказал Мирослав Зима на следующий день. — Вы согласны, правда?

— Разве требуется мое согласие? — спросил я.

— Конечно, нет.

— Зачем же спрашиваете? Делайте, что хотите, только ногу спасите, — процедил я сквозь зубы.

— Вот и прекрасно, дорогой мой пациент. Теперь я командую — вы подчиняетесь. Так берегитесь! — пошутил доктор.

Его шуточные угрозы не были лишены смысла. Дело в том, что у нас не было никаких обезболивающих и замораживающих средств. Меня раздели, положили на широкую скамью, и Зима начал расчищать рану, полосуя ножом по живому телу. Пришлось скрежетать зубами и терпеть. Работая, Мирослав засыпал меня вопросами и за короткое время узнал почти всю мою жизнь.

После операции навестить меня пришли Вершигора и Войцехович.

— Как же это ты, Иван, сын собственных родителей? Придется отправлять тебя в партизанский госпиталь, — сказал Петр Петрович и тут же постарался успокоить меня — Ты не волнуйся. Рейд окончен. Мы уже не партизаны, а регулярная часть Красной Армии.

— Жаль, мне с вами не придется дойти до Берлина, — сказал я.

— Да и нам вряд ли удастся. Получен приказ Строкача— вести дивизию на Украину…

— Еще успеешь, — успокоил меня Войцехович. — Мы в этом рейде поработали хорошо. Уничтожили свыше двух тысяч гитлеровцев, несколько сот захватили в плен. Одних танков подбили более тридцати.

— Когда же на Украину? — спросил я.

— Завтра двинем. Для тебя марши будут мучительными. Мой совет — ехать прямо в Киев, — предложил Вершигора.

Я не возражал. Войцехович приказал Колесникову, временно заменившему меня на должности начальника штаба полка, заготовить необходимые документы. Бакрадзе снабдил продуктами на дорогу. Заместитель командира кавдивизиона Саша Годзенко подарил мне на память трофейные часы.

В этот же день я распрощался с полком и боевыми товарищами.

Путь предстоял не близкий: из Беловежской пущи почти через всю Белоруссию, потом по Украине до Киева. Предполагалось весь этот путь проделать на тачанке. К длительным переходам мы привыкли.

Сопровождали меня ездовой Иосиф Илларионович Борисенко и медсестра Ольга Александровна Рябченко. Дорога большей частью проходила лесами, могли встретиться мелкие группы немцев, отбившихся от своих частей и во множестве блуждавших в поисках прорыва на запад, поэтому мы ехали с автоматами. Это оказалось кстати. Километров через десять мы увидели, как группа гитлеровцев, человек десять — двенадцать, перебегала через дорогу. Борисенко обстрелял их. Подняли стрельбу и мы с медсестрой. Больше для острастки. Они боя не приняли и скрылись в чаще. Видимо, посчитали, что мы едем не одни, а, скорее всего, им было не до нас.

За первый день проехали километров тридцать, добрались до Пружан и поняли: не доехать нам на тачанке до Киева. Езда доставляла много страданий. Рана не давала покоя. Сдали тачанку вместе с лошадьми военному коменданту. Он пересадил нас на попутную машину. На вторые сутки мы были уже в Слуцке.

Более чем за два года войны мне впервые приходилось ехать на машине. Да еще по освобожденной советской земле, опаленной пожаром войны. Много троп и дорог исхожено мной и моими товарищами-партизанами. Где крадучись, тайком, а где напролом, с шумом и грохотом. На каждом шагу подстерегала опасность. Постоянная готовность и настороженность были нашими спутниками и вошли в привычку. И теперь было как-то необычно и в то же время радостно вот так, свободно, среди дня, под палящим июльским солнцем мчаться на перекладных, сознавая, что впереди тебе ничто не угрожает, ждет безопасный спокойный отдых.

Однако все здесь живо напоминает о недавно отгремевших боях. Превращенные в руины города и села, изувеченные машины, разбитые орудия и танки, которые еще не успели увезти трофейные команды, штабеля гитлеровских мин, обезвреженных советскими саперами, ребра сгоревших вагонов под откосом — результат «рельсовой войны» партизан, — все это возвращает к действительности, напоминает, что война еще не окончена, она только отступила на запад…

Многострадальная белорусская земля! Двойным огненным шквалом прошла по ней война. Да и тогда, когда фронт отодвинулся далеко на восток, здесь ни на минуту не прекращалась борьба. Гитлеровцы на своей шкуре испытали силу гнева советских людей.

Освобожденная земля! Израненная, истерзанная, но не покорившаяся врагу, белорусская земля обновлялась. Повсюду чувствовалось оживление. В поле трудились крестьяне. В городах, разрушенных фашистами, расчищались развалины. Люди устраивали жизнь. Жизнь торжествовала победу над смертью. Это радовало и переполняло сердце гордостью за наш народ. Но сколько усилий потребуется, чтобы залечить раны, стереть с лица земли шрамы, оставленные войной!

От Слуцка до Калинковичей пришлось ехать со многими пересадками: в товарном вагоне, на паровозе, на тормозной площадке, на дрезине и, наконец, на санитарном поезде.

Б Киев приехали вечером. Там ждала санитарная машина. Из машины я попал прямо под душ. Когда же через полчаса, неуклюже опираясь на костыль, поддерживаемый Борисенко, вышел из бани, меня ошарашила команда:

— Для встречи начштаба, смирно!

Ко мне на костылях скакал улыбающийся Вася Алексеев. За его спиной в строю застыли раненые. Человек тридцать. На костылях и с палочками, с затянутыми в гипс руками и с повязками на головах они представляли странную картину.

Вася еще не успел отрапортовать, а раненые не выдержали, веселой гурьбой кинулись ко мне… Оказывается, они узнали о моем приезде и вышли встретить. Меня тронула такая встреча. И здесь, в госпитале, я был среди своих друзей-ковпаковцев.

В госпитале мне тоже пришлось изрядно поволноваться и перенести еще одну операцию. Через несколько дней после приезда, моя рана вдруг начала сильно кровоточить. Меня сразу положили на операционный стол. К счастью, на дежурстве оказался профессор Дудко. Он не одну сотню партизан вернул к жизни.

Операцию делали под общим наркозом. Оказалось, осколком снаряда перебило кровеносный сосуд. Я потерял много крови, ослаб. А когда немного окреп, кровь пробила себе путь и хлынула снова. Случись это в пути — смерть неминуема.

Более двух месяцев я провалялся на госпитальной койке. В госпитале же меня застал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении партизан. Звания Героя Советского Союза были удостоены: Вершигора П. П., Войцехович В. А., Бакрадзе Д. И., Брайко П. Б., Кульбака П. Л., Ленкин А. Н., Тутученко С. П. Кроме того, Петру Петровичу Вершигоре присвоили внеочередное воинское звание генерал-майора. Несколько сот партизан и партизанок награждены орденами и медалями. Наградили и меня орденом Ленина. Через некоторое время звания Героя было присвоено Цымбалу А. К.