— А немцы обрушили на нас такой огонь, что головы поднять невозможно, — сказал Колесников. — Единственная надежда на Кульбаку и Брайко.

— Мы навострили уши, с надеждой прислушиваемся к бою второго и третьего полков, но замечаем, что они, должно быть, смазывают пятки, — вставил Деянов. — Вот тебе, думаю, нанесли согласованный удар всеми полками.

— Фашисты пытались зажать нас на бугре. Оставаться на месте было опасно. Теперь рассчитывать на помощь не приходилось. Видно, нашим товарищам было не легче. Надо уходить, говорю Юрию. Начали пробираться среди посевов. Противник заметил и снова преградил нам путь. Здесь уже медлить нельзя было. Эх, думаю, была не была! Подаю команду «в атаку!». Поднялись во весь рост, открыли огонь, проложили путь гранатами и вырвались из окружения. Гитлеровцы кинулись было за нами, но мы успели добежать до речки. Подпустили их поближе и накрыли гранатами. Они залегли, а мы тем временем бросились в речку, — закончил рассказ Бакрадзе.

— Но на этом дело не кончилось. Фашисты почти целые сутки гонялись за нами. Дважды пришлось переходить речку Сервечь, пока напали на ваш след и переправились через Неман… Нам-то ничего, а раненым досталось, — дополнил рассказ командира полка Колесников.

— Я тебе говорил, что Давид Ильич не пропадет, — улыбаясь, сказал Войцехович.

Так закончился тридцатишестичасовой бой первой Украинской партизанской дивизии с превосходящими силами частей четвертой и девятой немецких армий. Противник потерял в этом бою десять танков, две танкетки, пять бронемашин, тридцать автомашин с боеприпасами и более трехсот солдат и офицеров. Кроме того, несколько танков были повреждены.

Продвижение вражеских войск было задержано почти на двое суток.

Темной июльской ночью партизанская дивизия пробиралась Налибокской пущей вдоль восточного берега Немана. Двигались на север в сторону местечка Щорсы. Там мы намеревались захватить переправу через Неман. Колонна шла привычным размеренным маршем. Впереди, как всегда, Клейн со своими разведчиками. Первый полк шел за кавалерийским дивизионом.

Я с полковыми разведчиками ехал в голове полка. Рядом со мной — командир взвода Бычковский. Сегодня его взвод был в резерве. Мы ехали и тихо разговаривали. Послышался топот скачущих коней. К нам подъехали Юрий Колесников и дивизионный разведчик Миша Демин, по прозвищу Миша Ария.

Прошло полгода, как я ушел из разведроты, но меня все еще тянуло к боевым друзьям. При каждом удобном случае я заглядывал к ним. Но в последнее время получилось так, что никак не удавалось навестить разведчиков. Отвлекали бесконечные бои, длинные переходы, да и разведчики тоже редко собирались вместе. Поэтому я обрадовался встрече с Деминым.

Мишу я знаю давно. Высокого, никогда не унывающего и отчаянного разведчика любили за веселый и покладистый нрав, а главное, за песни, неисчислимое множество которых он знал. Демин мечтал стать артистом. Даже когда в 1938 году поступил в Московский геологоразведочный институт, он вечерами учился в театральной студии. Миша — компанейский парень. Каждый считал за честь идти с ним на задание. Особая дружба его связывала с онежским пареньком Пашкой Лучинским и острогожцем Алексеем Журовым. Низенький, толстый, почти кругленький Пашка Лучинский рядом с Мишей выглядел малышом. Зато Лешка Журов — длинный, но худой, как жердина. Все трое были в одном отделении, вместе ходили на задания. Неразлучные они были и во время отдыха. Достаточно было кому-то из них подсесть к костру, как появлялись остальные, и тут же звенела песня. Миша пел тенором, Леша— баритоном, Павлик подпевал неопределенным голосом, несмело.

Демин первым в соединении узнавал новые фронтовые песни. Просто непонятно, какими путями он их раздобывал. Иногда он пел арии из опер. Особенно нравилась ему ария Ленского. Ее исполнение и дало Мише прозвище — Мишка Ария.

В главразведке Демина, Журова и Лучинского называли «три друга». Партизанский весельчак, танцор и пародист Вася Демин, однофамилец Миши, в честь троицы песню «Жили два друга» переделал на «Три друга — разведчика» и, подражая Утесову, исполнял на вечерах партизанской самодеятельности.

У разведчиков были свои любимые песни. Чаще всего пели «Трех мушкетеров». Только вместо слов «мушкетеры» пели «разведчики». А Демина, Журова и Лучинского «перекрестили» в «трех мушкетеров».

запевал Журов,—

подхватывали товарищи. Тут уж и Павлик Лучинский не стеснялся, пел во весь голос.

Как-то друзей встретил Гриша Дорофеев из третьей роты и сказал:

— Мушкетеры, а не создать ли нам партизанский ансамбль песни и пляски? На фронт приезжают артисты, к нам им прилететь нелегко. А мы что, рыжие?

Идея Гриши понравилась, поддержали. Создали самодеятельное общество, получившее название «общества веселых чудаков». Каждому участнику присвоили клички. Среди них были вполне приличные: Гуцул, граф Бамбула, граф Черный Глаз… Но были и такие, от упоминания которых партизаны валились со смеху.

Много забавных, поистине радостных минут доставили партизанам доморощенные артисты. Непременными участниками всех концертов были Демин и Журов. Лучинский по своей скромности выполнял роль сочувствующего зрителя.

Дружба этой троицы крепла. Идя в разведку, каждый знал, что товарищ не спасует, не подведет. Как-то, еще во время рейда из Брянских лесов за Днепр, надо было разведать город Лоев, раздобыть лодки и паром для переправы подразделений. Выполнение этой задачи поручили главразведке и третьей роте.

Отделение Фетисова, в котором воевали Демин, Журов и Лучинский, прошло вдоль Днепра около десяти километров, но на восточном берегу не нашло ни одной лодки. Выручил один старик. Он извлек из-под хвороста старенький челн и отдал разведчикам.

Ребята взвалили этот челнок на плечи и принесли к реке, спустили на воду. Челнок на воде держался, но во многих местах пропускал воду. Разведчики позатыкали щели и решили переправиться на западный берег. Когда же начали усаживаться, поняли, что челнок всех не удержит. Надо было кому-то остаться на восточном берегу.

— Демин, ждите нас здесь, — сказал Фетисов.

— Ни за какие тысячи! — взъерепенился Миша и первым влез в челн. — Что я, хуже других?

— Пусть остается Лучинский, — подсказал Чусовитин.

— И не подумаю. Тоже нашли козла отпущения, — обиделся Пашка.

Фетисов мог приказать любому, и тот бы выполнил приказ. Но командир отделения надеялся, что найдется охотник, который согласится остаться. Охотника не нашлось.

— А если Павлик поплывет за лодкой?.. Он архангельский мужичок — морозоустойчивый и плавает хорошо, — предложил Миша.

— И поплыву, но не отстану от отделения, — решительно сказал Лучинский и быстро начал раздеваться.

— Ты что, спятил? Река у берегов замерзла. Ветер пронизывает до костей! Знаешь, что может от этого получиться? Я пошутил, — сказал Демин.

— Не дури, Павлик, — пытался уговорить его Фетисов.

Однако Лучинский уже снял сапоги, френч, брюки. Все это свернул в узел и перетянул брючным ремнем. В одном белье, как лунатик, бултыхнулся в ледяную воду. Крякнул, подплыл к челну, бросил в него узел и уцепился за корму. Ноги и руки сводило, но отступать поздно. Друзья уселись, оттолкнули челн от берега, и Чусовитин из всех сил заработал единственным веслом.

Павлик усиленно болтал ногами, стараясь не окоченеть окончательно. Потом даже укусил себе руку, чтобы избавиться от подкрадывающейся судороги. Стало легче. Однако ног он почти не чувствовал. Все сознание его сосредоточилось на одном: лишь бы не оторваться от челна.

Демин снял брючный брезентовый пояс и петлей прихватил руку Лучинского. На всякий случай, чтобы не дать другу утонуть. Ребята гребли по очереди, меняясь. Павлик направлял челнок к противоположному берегу и старался подталкивать сзади.