— Теперь понятно, почему нам не удалось расколоть этот орешек, — торжествовал Вершигора, довольный принятым решением. — Ну как, Иван Иванович, кто остался в дураках? Эх ты, стратег!

— Сдаюсь. Вы оказались хитрой лисой, — сказал я. — Но с такими дурными немцами мы больше не встретимся. Зачем им потребовалось войска снимать с юга, когда достаточно сил в лесу?

— Надо понимать психологию врага. Они рассудили правильно. Наших сил враг наверняка не знает. Переполоху мы наделали немало. Допустить партизан в лес — значит подвергнуть опасности не только склады, но и штаб. Узнай мы точно, что это за штаб и где он находится, попробовали бы пощупать его, навели бы на цель нашу авиацию. Немцы учли это и решили — лучше нас туда не пускать. К тому же они боялись нагоняя от старшего начальства. — Вершигора вдруг подмигнул мне и, отвалившись в седле, засмеялся: — Немного и мы помогли немецкому командованию. Колонну в сторону леса начали вытягивать засветло специально, в качестве приманки для воздушной разведки… Решение повернуть на юг созрело еще днем. Поэтому-то кавдивизион оставался в Рожковке. Больше того, Усач заранее, по моему указанию, разыскал надежного проводника, который ведет нас сейчас, а Войцехович разработал новый маршрут.

Я слушал, а сам думал: «Ай да Борода, ну и Петр Петрович, задал задачку фрицам!..»

Стремясь как можно дальше оторваться от немецкой группировки, несмотря на грязь и усталость людей и лошадей, наша дивизия всю ночь без остановки проселочными дорогами шла на юг, не встречая сопротивления противника. А в нескольких километрах восточнее, по шоссе на север спешили вражеские колонны автомашин с пехотой и артиллерией.

Каждый шаг отдалял нас от могил боевых товарищей, сложивших свои головы на поле брани.

Меня не покидала мысль о юном бесстрашном партизане Вале Косиченко. Много тяжких испытаний выпало на его долю за короткую жизнь. Но как бы трудно ни было, он никогда не роптал, без показного лихачества, добросовестно исполнял свой тяжкий долг, долг воина — народного мстителя. И всегда выходил победителем. Какое мужественное сердце надо иметь, чтобы все это выдержать!

Косиченко воевал честно и погиб с чувством выполненного долга. Совесть его перед товарищами чиста.

И подумалось мне тогда: непобедим тот народ, у которого каждый — от пионера до человека преклонного возраста — герой…

Забегая вперед, скажу, что Валя Косиченко посмертно был представлен к ордену Отечественной войны I степени. Это его четвертая награда.

Наступило утро 21 марта. Партизанская дивизия, не встречая на своем пути противника, все дальше уходила на юг. Несмотря на страшную усталость и плохую дорогу, партизаны были веселы. Еще бы! Так ловко обвести вокруг пальца не кого-нибудь, а опытных волков из дивизии «Герман Геринг».

— Представляю фашистов, когда утром, не дождавшись нашего наступления, обнаружат, что наш и след простыл! — смеялся Саша Ленкин.

— Да, силенок гитлеровцы поднакопили, — отозвался Тютерев. — Задержись мы там до утра — досталось бы нам на орехи.

В середине дня головная походная застава первого полка подошла к шоссе Высокое — Пружаны, западнее Видом ли, и неожиданно была обстреляна. Колесников не растерялся, повел в наступление роту. Противник был частью уничтожен, остальные разбежались. Один гитлеровец был захвачен в плен. От него узнали, что на нашем пути встретилась немецкая пограничная застава. Эта весть удивила партизан. Ведь границу мы уже пересекли на Буге. Оказывается, здесь, в полутора десятках километров севернее Бреста, гитлеровские власти установили новые границы Восточной Пруссии.

— Ничего себе кусочек прихватили! Белостокское воеводство и часть Брестской области, — возмущался Колесников.

Форсировали шоссе и подошли к селу Лешнев. Здесь вновь встретились с заставой. На этот раз с противником расправились кавалеристы при поддержке артиллерии.

В разгар боя над колонной появился немецкий «костыль». Его обстреляли. Самолет-разведчик уклонился и улетел на север. Через полчаса прилетели бомбардировщики. Самолеты начали делать разворот для удара по колонне, в это время, откуда ни возьмись, появилась туча, закрыла солнце. Повалил густой липкий снег. Белой пеленой заволокло небо. Немцы вынуждены были улететь ни с чем.

— Небесная канцелярия на нас работает, — смеялись партизаны. — Наверное, дед Ковпак ходатайствует в нашу пользу.

— А ты скажи: почему, как только нам тяжело, — всегда вспоминаем Сидора Артемовича? — спросил меня Тютерев и продолжал: —Вчера, когда нас прижали возле моста — ни взад ни вперед, — слышу, один боец говорит: «Эх, плохи наши дела, Сидор Артемович». — «Что ты там бубнишь?» — спрашиваю. «Да так, вспомнил Карпаты. И здесь не легче…» Боец рассуждает со своей колокольни. Там, мол, было трудно, но тогда с нами шел дед Ковпак. А как сейчас? Я понял настроение товарища и постарался успокоить. Не зря же Ковпак и Руднев два года обучали нас партизанской тактике. Да и Петр Петрович — голова. Как видишь, и на этот раз оказался хитрее фашистских генералов.

— Большое дело, когда солдат верит в своего командира, — вставил незаметно подъехавший Василий Александрович Войцехович.

— Опытный боец понимает, что командир видит дальше, перед ним все карты открыты, — сказал Юра Колесников.

— Был в третьей роте Колька Мудрый. Хороший боец, — припомнил Войцехович. — Так он говорил: «Откуда у меня, Кольки Мудрого, храбрость берется? От командиров. Я сижу и лясы точу или же храпака задаю. А в это время Ковпак и Руднев не спят. Они маракуют, шевелят мозговыми извилинами, как мне, Кольке Мудрому, и другим моим товарищам жизнь сохранить. Поэтому и иду я в бой, не оглядываясь назад, смело, верю в успех. Знаю, что командиры меня не подведут. И я за них готов жизнь отдать, потому что они нужны не только Кольке Мудрому, хотя, как сказал писатель, жизнь дается один раз».

…Колонна начала втягиваться в Олешковичи. Налетевший ветер разорвал тучи. Появились просветы. В эти-то просветы из-за облаков вынырнули «юнкерсы». Пролетая на малой высоте, они начали бомбить. Первые бомбы упали на огородах и не принесли вреда ни партизанам, ни жителям. В селе скопилось до двухсот подвод и около тысячи партизан. Не сделай летчики промаха, мы понесли бы большие потери.

Бомбардировщики начали разворот для второго захода. И снова нам на выручку пришел густой, большими хлопьями снег. Под прикрытием метели колонна быстро рассредоточилась. Обоз замаскировался в роще западнее села.

Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. На этот раз бомбардировщики получили раздолье и обрушились на село. Как из мешка посыпались противопехотные бомбы. Напоминая колбасы, полетели «зажигалки». Возникли пожары. Партизаны и жители кинулись тушить.

Разгрузившись, бомбардировщики снизились и начали обстрел из пулеметов. Падали убитые и метались по селу раненые лошади. Радистки Нина Янчин и. Мария Погребенко подхватили тяжело раненного бойца из поврежденной бомбой повозки и укрылись за ветряком. Девушек заметил немецкий летчик и начал за ними охотиться. Пролетая над самыми крышами домов, делая круги вокруг ветряка, фашист пытался расстрелять их с малой высоты. Спасаясь от пуль, радистки носили раненого вокруг ветряной мельницы… Этот поединок продолжался до тех пор, пока фашист не израсходовал патроны. С досады, что не удалось прикончить девушек, он высунулся из кабины, пальнул вниз из ракетницы и улетел за новым грузом.

С одного из самолетов сбросили какой-то предмет, который со страшным воем приближался к земле. Люди попадали и с ужасом в глазах следили за загадочной «бомбой». Послышался глухой удар о землю. Ждем взрыва. Но взрыва не последовало. Первым к загадочному предмету, с мерами предосторожности, подобрались саперы. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что «бомбой», нагнавшей столько страха, была… пустая продырявленная металлическая бочка из-под бензина.