— Голландской дивизии СС «Викинг», — с гордостью ответил пленный.

— Дивизия полностью здесь?

— Нет, лишь один полк. Остальные в другом месте.

— Какие части, кроме вашей, принимают участие в бою?

Пленный самодовольно начал перечислять номера уже знакомых нам 1, 22, 26 и 115-го полицейских полков, танковой роты.

— Эти части в полном составе участвуют сегодня в бою? — спросил Вершигора.

— Почти. Незначительная часть сил оставлена на охране железных дорог и других объектов, — ответил пленный, улыбнулся и добавил: — Но и тех, которые действуют, достаточно, чтобы покончить с вами раз и навсегда. Мы имеем точные данные, что у вас не более трех тысяч человек, из них около трехсот раненых… Предлагаю свое посредничество. Могу от имени командования гарантировать жизнь всем партизанам. Вы сражались отважно — это делает вам честь. Дальнейшее ваше сопротивление бесполезно. Напрасная трата человеческих жизней. Сейчас вы окружены тройным кольцом. У вас иного выхода нет, кроме как сложить оружие или погибнуть в бою.

— Вы так думаете? — спросил Вершигора, пристально рассматривая выхоленного гитлеровского офицера с самоуверенным и нахальным взглядом голубых глаз.

— Уверен!

— Но у нас есть еще один выход: разгромить врага, прорвать кольцо блокады…

— Не уверен, что вам это удастся. Вернее, уверен, что не удастся.

— С нами уже не раз пытались покончить, но не сумели. Вам надо было поговорить с офицерами двадцать шестого полоса. Это наши старые знакомые по Карпатам… Мы в свою очередь гарантируем вам жизнь, если вы укажете уязвимые места в группировке немецких войск, — сказал Вершигора и улыбнулся.

— Ничего смешного в вашем положении не вижу, — серьезно сказал пленный. — Слабых мест нет. Прорваться невозможно. Да если бы были такие места, я бы все равно никогда не указал их.

— В таком случае найдем выход без вашей помощи, только тогда вы не можете рассчитывать на сохранение жизни.

— Поживем увидим, — неопределенно проговорил пленный гитлеровец.

— Чего вы с ним разговариваете?! Видать, заядлый фашист. Расстрелять его, — вмешался я в разговор.

— Не горячись, Иван Иванович, — сказал Вершигора, а потом обратился к пленному: — Вот майор предлагает расстрелять, но я этого не сделаю. Дам вам возможность лично убедиться в том, что мы найдем выход… Уведите его, — приказал комдив часовому.

— Видали, каков гусь? — сказал Петр Петрович, когда увели пленного офицера. Вершигора зашагал по комнате, по привычке засунул руки в карманы брюк. — Действительно, в нашем положении мало веселого… Офицер неглупый, мало таких нам попадается за последнее время, самоуверенных. Что ж, посмотрим. Передайте Бакрадзе, держаться до вечера!

Я возвратился в полк. Первым меня встретил взволнованный Тютерев.

— Два лучших пулеметных расчета, гады, уложили, — зло сказал он. — Один раздавили гусеницами танка. А Белов расстрелял все патроны, израсходовал гранаты и из пистолета пустил пулю себе в лоб. Смерть предпочел плену. Погибли Патрикей и командир отделения Митя Ежиков.

Эта весть потрясла меня. Пулеметчика Белова я знал давно как отважного воина. Воевал храбро и погиб как герой.

Партизаны дрались мужественно, однако положение второго батальона продолжало оставаться критическим. Атаки немцев следовали одна за другой. Вот-вот могла рухнуть вся оборона, и тогда для противника открывался путь к штабу дивизии и тылам, почти не имевшим прикрытия.

— Колесников, скачи к командиру дивизии и попроси помочь артиллерией, Что-то она молчит, — сказал Бакрадзе.

Юрий скрылся за домами.

К командиру дивизии Колесников влетел разгоряченный и сразу запальчиво выкрикнул:

— Артиллерию! Немедленно артиллерию на участок Бакрадзе!

— Бакрадзе артиллерию просит? — спокойно, даже удивленно, спросил Вершигора. — Не может быть! К вам эскадрон ушел.

— Вот именно, Бакрадзе! Если он просит, значит, иного выхода нет, — настаивал Колесников. — А эскадрона мы не видели.

— Не видели, так услышите. Артиллерии вам дать не могу, — серьезно ответил Вершигора.

— Как хотите, но я без орудий отсюда не уйду. Положение тяжелое… Там ждут, — Колесников снял кубанку, сел на стул, давая понять, что не уйдет.

— Тяжелое, говоришь? М-да. Ну что ж, если так настаиваешь, — проговорил командир дивизии, почесал пятерней бороду, задумался, посмотрел на Войцеховича, затем на командира артиллерийской батареи Тюпова, улыбнулся и приказал: — Пошлите одно орудие.

Командир артбатареи удивленно уставился в глаза Верши-горе, намереваясь что-то ответить, но Петр Петрович не дал ему и рта открыть, отрывисто бросил:

— Выполняйте!

Тюпов растерянно козырнул и побежал к орудиям. Через несколько минут четверка кряжистых лошадей вскачь промчалась по улице, увлекая за собой семидесятишестимиллиметровое орудие. Впереди на быстроногом жеребце летел сияющий Юра Колесников.

— Берегитесь, фашисты! — выкрикнул он. — Сейчас получите.

По цепи понеслись радостные возгласы партизан: «Артиллерия! Артиллерия!»

Упряжка выскочила на пригорок, развернулась на месте. Артиллеристы проворно сняли орудие с передка. Лошадей укрыли за ближайшими сараями. Повеселевшие партизаны следили за четкими действиями орудийного расчета.

— Приготовиться к контратаке! — приказал Бакрадзе.

Приказ повторил Тютерев, а затем командиры рот, взводов, отделений. В воздух взвилась красная ракета — сигнал контратаки. Прогремел орудийный выстрел. Пехота поднялась и дружно бросилась на врага. Пулеметный и автоматный шквал дополняли гранатные взрывы и хлопки выстрелов из бронебоек. В тылу врага послышалось «Ура!» — это Александр Годзенко с эскадроном пробрался лесом и зашел гитлеровцам в тыл.

Противник не выдержал натиска партизан и отступил. Положение было восстановлено. Последующие попытки врага ворваться в село успешно отражались ковпаковцами…

После удачной контратаки Колесников подбежал к артиллеристам и спросил:

— Орлы, почему вы только один раз стрельнули? Поддали бы жару, мы бы с фашистами расправились похлеще.

— А чем? — в свою очередь спросил Вася Алексеев. — У нас был всего один снаряд. Берегли на всякий случай.

— Как один? — оторопел Юра.

— Вот так, — проговорил заряжающий горьковчанин Ершов.

— Командир дивизии знает об этом?

— Конечно, знает.

— Знал и послал! — сказал растерянно Колесников. Ему вдруг вспомнилась хитрая улыбка Вершигоры, удивление и растерянность Тюпова. Выходит, командир дивизии послал орудие просто для поднятия духа партизан.

— Вот так да-а! — протянул Юра, вытирая кубанкой обильно выступивший на лбу пот. — Все равно молодцы, ребята. А о том, что снарядов нет, — ни гугу. Понятно?

— Чего уж там, ясное дело! — невесело загудели артиллеристы.

Как бы то ни было, а находчивость Вершигоры помогла партизанам одержать верх над сильным противником.

Об этом случае почти никто из партизан не знал. О нем стало известно лишь после того, как с самолетов сбросили нам новую партию боеприпасов.

Перед вечером прибежал связной Гриша Филоненко с радостной вестью. Второй и третий полки отбили все атаки противника и отбросили его от сел Вепшец и Зажечье.

— Все поле усеяно трупами фашистов. Танки горят, — весело выкладывал новости Филоненко.

— Откуда тебе известно? — спросил я связного.

— Сам слышал, когда докладывали командиру дивизии, — ответил он. — Подполковник приказал держаться до темноты, а затем будем прорываться…

О победе второго и третьего полков через несколько минут знали все партизаны. На душе стало легко и радостно.

— А мы что-хуже их? Выстоим! — говорили повеселевшие ребята.

Перед вечером прибежал старшина Боголюбов и сообщил, что исчез пленный немецкий летчик, которого мы захватили со сбитого самолета в селе Мосире.

— Как же ты его проморгал? — спросил я.

— Кругом кипел бой. Бомбежка… Не до пленного. Начали готовиться к маршу, тут я и кинулся. Смотрю — подвода без ездового. Я сюда-туда, а немца и след простыл…