— Прекрасная мысль! — сказал он. — Оставьте здесь вашу свиту. Нам понадобится лишь пара лошадей. О мой царевич, поедем-ка мы в Хорезм!

Так мы и сделали. Достигнув Хорезма, мы поселились на постоялом дворе, где нас сочли обыкновенными путешественниками. Наутро после приезда мы отправились осматривать городские улицы, мечети и прочие постройки, но из всех достопримечательностей особенно удивились одной: невысокая стена ограждала обширный участок земли; над нею на равном расстоянии друг от друга вздымались башни. Стоило нам войти за ограду, как нас оглушило множество голосов; было так шумно, что мы сначала подумали — уж не служит ли эта странная стена преградой, отделяющей безумцев от прочих горожан, голоса доносились из высоких и узких башен, и среди других ясно выделялся один, непрестанно твердивший арабские стихи в честь прекрасной возлюбленной. Один из местных жителей услышал, как мы с Хусейном обсуждали назначение этих высоких башен, и вмешался в нашу беседу:

— Вы, я вижу, действительно чужие в этой стране, если не знаете, что все находящиеся здесь юноши — безумцы, лишившиеся рассудка от одного взгляда на дочь нашего султана. Иногда она выходит без покрывала поиграть неподалеку отсюда, но горе тем, кто собирается глазеть на нее! Если ее увидишь хоть раз, то начнешь чахнуть от тоски по ней и в конце концов потеряешь разум. Вот таких-то безумцев и заключают в башни.

— Посмотрите, — сказал я своему наставнику, — вот те юноши, кажется, помешались совсем недавно!

— Именно так, — подтвердил хорезмиец, — и скорее всего сегодня.

Услышав это, я бросился вперед. Хусейн крикнул мне вдогонку:

— Куда ты?

И я ответил, что спешу взглянуть на султанскую дочь: она скорее всего сейчас играет поблизости. Покуда хорезмиец рассказывал моему наставнику какие-то подробности относительно здешних обычаев, я пробирался вперед с криком:

— Идем же, Хусейн! Посмотрим на тех, кто только что помешался от страсти! Следуй за мной!

Мой опекун старался от меня не отстать, заклиная именем пророка Мухаммада не подвергать себя опасности и не смотреть на дочь султана в том случае, если эта удивительная красавица действительно окажется рядом.

Пока мы проталкивались туда, где обычно играла прекрасная Разие — так звали дочь султана, я успокаивал Хусейна:

— Оставь ты смешные страхи! Мало ли что трубит молва о ее красоте! Уж мне-то не грозит опасность влюбиться в нее с первого взгляда!

Но мой наставник в ответ только вздыхал. Наконец мы услышали голос глашатая:

— По приказу султана сообщаю всем жителям этого города, что его дочь Разие Бегум играет сегодня на своем излюбленном месте. Знайте, что, какое бы несчастье отныне ни приключилось с теми, кто выйдет смотреть на нее в это время, — страдания их падут на их же голову, как следствие собственной неосторожности. Да слышат мужчины!

Когда мы добрались наконец до нужного места, то увидели там одних стариков, да и те держались на почтительном расстоянии. Я смело двинулся вперед, несмотря на то что, жалея меня, они пытались преградить мне дорогу. Но увы! Мое невезение привело меня сюда слишком поздно. Она уже закончила игру и набросила на лицо покрывало, прежде чем мы успели приблизиться на расстояние, достаточное для того, чтобы ее рассмотреть. Я успел заметить лишь очертания ее стана и сказал Хусейну:

— Какое несчастье, что мы не пришли сюда пораньше! В следующий раз, когда она по обыкновению явится на это место, чтобы поиграть, я непременно увижу ее. И пусть взгляд этой красавицы будет даже еще более опасен, чем ты воображаешь.

Но на следующий день по всему городу было объявлено, что дочь султана отныне перестанет появляться на людях. Это известие очень обрадовало моего воспитателя и глубоко огорчило меня. Однако я не отступился от мысли достичь желаемого и стал обдумывать всевозможные хитрости, которые могли помочь делу. В конце концов я взял кое-какие драгоценности и отправился на поиски того садовника, который служил самому султану. Когда я его наконец разыскал, то вручил ему пятьсот золотых монет и изложил свою просьбу. Но едва он услышал, чего я прошу, как сунул кошель с деньгами обратно мне в руки.

— Бессовестный! — сказал он. — Ты хоть подумал о том, что подвергаешь опасности не только себя, но и меня?

Такой вопрос нисколько меня не смутил.

— Помогите мне, как родному сыну, — повторил я ему свою просьбу и снова вручил кошель, — помогите мне увидеть ее, или я умру от горя!

Тут в нашу беседу вмешалась жена садовника. Она прониклась сочувствием ко мне и уговорила мужа оказать мне содействие. Кроме того, я подарил садовнику в придачу к деньгам еще и несколько алмазов. Это решило исход дела.

— Ты сразу понравился мне, — сказал садовник, — а теперь я придумал способ удовлетворить твою просьбу, не подвергая опасности ни твою, ни свою собственную жизнь.

И он рассказал мне, что собирается использовать одну уловку, весьма надежную и простую. Узнав, в чем дело, я одобрил его план. Пришлось потерпеть, изменяя внешность, чтобы сделаться более похожим на подмастерье. Садовник хотел выдать меня за своего помощника; для этого он переодел меня, а на голову натянул пузырь. В конце концов вид у меня стал такой, что даже самая пылкая женщина осталась бы вполне равнодушной. В этом-то виде и застал меня Хусейн, которому не терпелось узнать, что я затеваю; он пришел в дом к садовнику и очень удивился нашему маскараду. Я посмеялся над его удивлением, да и он развеселился.

— Ничего не поделаешь, сударь! — сказал ему садовник. — Придется теперь отвести его в сад. Вы, как я понимаю, приходитесь этому молодцу братом? Ступайте домой, а я сообщу, как ему удастся эта затея.

Потом он провел меня в сад, принадлежавший султану, и дал в руки лопату. Через некоторое время к нам подошли евнухи и, увидев мое лицо, обезображенное пузырем, похвалили его:

— Ты хорошо сделал, что нанял такое страшилище!

Вечером садовник, думая, что я сильно устал, отвел меня к мраморному бассейну, возле которого на траве были расстелены шкуры диких зверей, стояли блюда с угощением и была приготовлена лютня. Мы поели, выпили вина; мой хозяин повеселел и попробовал сыграть на лютне. Хотя мелодия мне не понравилась, я ее похвалил. Он передал лютню мне, и я исполнил одну из красивейших песен Абд-аль-Мумина. В это время поблизости от нас в саду находился главный советник султана. Привлеченный красотой песни, он тихо приблизился к тому месту, где мы ужинали. Когда я закончил, он подошел ко мне, и я приготовился уйти.

— Останься, — попросил он, — и расскажи мне, кто ты.

Я не знал, что ответить ему. Садовник заметил мое замешательство и сказал:

— Господин мой, этот человек — мой помощник. Он очень искусен.

Советник приказал мне сыграть и спеть еще и, видимо, остался очень доволен моим исполнением.

— Султан, — заметил он, — не имеет среди своих музыкантов равного этому. У него верная рука и прекрасный голос, и, если бы не его больная голова, я немедленно пристроил бы его на хорошее место!

Тут он покинул нас, а наутро сказал султану, что видел в его саду настоящее сокровище: чудо-музыканта. Тот отвечал:

— Я сегодня же схожу посмотреть на него. Пусть там приготовят стол с угощением и пришлют музыкантов для пира.

Когда султан и его свита пришли в сад и сели за угощение, мне велели выйти и показаться. Я появился с корзиной цветов в руках, в набедренной повязке из белого полотна. Я поставил цветы к ногам султана, а сам тотчас отступил с величайшим почтением. Султан бросил на меня взгляд и воскликнул:

— Как ты противен, шельмец! Убирайся!

Старый садовник сказал ему:

— Государь, это мой слуга.

Султан поверил ему и спросил, не я ли так хорошо играл на лютне прошлым вечером: Шуты, явившиеся в сад вместе со свитой, вообразили, что он спросил обо мне в насмешку, и один из них схватил меня за руку, желая заставить потанцевать. Он думал, что я насмешу всех собравшихся своими неуклюжими движениями, а ему выпадет честь выдумать новую забаву. Я же схватил этого шута покрепче и так дернул, что он, а не я, вызвал смех собравшихся. После этого я танцевал так хорошо, что совсем его посрамил, и султан со свитой осыпал меня похвалами.