— Да, я самец, — согласился юноша, не понимая, что этот факт может иметь общего с дипломатическими переговорами или с его опытом в прошлом.

«Где же тогда твоя направляющая–мысли?»

Шэнн не понял, что означает это выражение, и задумался.

— Я сам себе направляющий–мысли, — ответил он наконец со всей уверенностью, на какую был способен.

Шэнн снова встретился с жёлто–зелёным взглядом, но на этот раз почувствовал изменение. Часть их самодовольства испарилась, его ответ оказался камнем, брошенным в тихую заводь, и круги по воде возмутили зеркальную гладкую поверхность.

«Рождённый–меж–звёзд говорит правду!» — это добавила обитательница Колдуна, с которой он впервые встретился на острове.

«Кажется, это так», — сдержанное согласие. Шэнн понял, что ему позволили «подслушать» это.

«И кажется, о Читающие–по–иглам, — заговорила средняя за столом, — что не все живущие следуют нашим обычаям жизни. Но это возможно. Самец, думающий за себя… без направляющей–мысли; возможно, он даже видит сны! Или может понять скрытую в них истину! Странный, должно быть, его народ. Об этом деле, о Разделяющие–мысли, мы должны говорить со Старейшими».

Впервые одна из сидевших за столом пошевелила головой, её взгляд сместился с Шэнна на черепа в стенах, скользнул и замер на одном из них.

Шэнн был готов к любому чуду и не удивился, когда костяной обитатель ниши выскользнул оттуда и уверенно проплыл по воздуху, чтобы приземлиться в правом углу стола. Когда он опустился на стол и застыл, жёлтые глаза посмотрели на другую нишу, и в этот раз из ниши почти у самого пола выплыл потемневший от времени череп, скользнувший к левому углу стола.

По странному хранилищу промелькнула ещё одна тень, и последний череп лёг на середину стола, между первыми двумя. Младшая из здешних обитательниц поднялась с коврика и принесла чашу из зелёного кристалла. Одна из старших взяла чашу обеими руками, качнула ею в сторону каждого из трёх черепов, а потом посмотрела на землянина, подняв чашу на уровень глаз.

«Мы метнём иглы, самец–который–думает–без–ведущего. Может быть, тогда мы увидим, чего стоят твои сны — станут ли они силой, послушной тебе, или сомнут тебя за твоё безрассудство».

Её руки покачали чашу из стороны в сторону, и та ответила тихим шорохом изнутри, как будто содержимое чаши перекатывалось по дну. Затем одна из её товарок потянулась к чаше и легонько стукнула снизу по дну. На стол посыпался серебристый дождь крошечных цветных иголочек, не больше дюйма каждая.

Шэнн, с изумлением глядевший на это действо, увидел, что крошечные иголочки, несмотря на кажущуюся случайность броска, образовали на пустой поверхности стола сложный цветной узор. Он удивился, как можно было проделать такой умелый трюк.

Все трое сидевших за столом склонили головы, рассматривая узор из иголочек. Их младшая помощница тоже вытянула шею, с трудом сдерживая любопытство. Как будто занавес опустился между Шэнном и чужаками, ощущение связи с ними, не покидавшее его с того момента, как он попал сюда, мгновенно исчезло.

По столу скользнули пальцы, сметая иглы обратно в чашу. Блеснули драгоценные камни, обвивавшие руку от кисти до плеча. Четыре пары жёлтых глаз снова уставились в Шэнна, но занавес, которым они отгородились, не поднимался.

Младшая взяла чашу из рук старших, и сжала её в руках, не отводя ничего не выражающих глаз от Шэнна. Затем шагнула к нему. Одна из сидевших за столом, протянув руку, остановила её.

На этот раз Шэнн не смог скрыть испуг — наконец–то он услышал первый звук, который был не его собственным голосом. Череп на левом краю стола, самый старый среди призванных из ниш, судя по жёлтому оттенку, шевельнулся: его нижняя челюсть двинулась, открылась и защёлкнулась обратно. Раздался слабый скрип.

Та, которая хотела остановить младшую, отдёрнула руку. Затем её пальцы сложились, и вполне понятным жестом она поманила Шэнна. Шэнн послушно подошёл, посматривая на этот оживший череп и не решаясь стать рядом с ним, хотя тот больше не предпринимал попыток заговорить.

Чаша с иглами была протянута ему. В мозгу не возникало никаких слов, но тем не менее он понял, чего они хотят от него. Кристалл, из которого была сделана чаша, был не холодным, как ему казалось; на ощупь он напоминал живую плоть. А внутри в беспорядке лежали цветные иголочки, наполняя чашу примерно на две трети.

Шэнн попробовал вспомнить, как бросали иглы чужачки. Сначала они предлагали чашу черепам. Черепа! Но он–то не может говорить с черепами. Всё ещё прижимая к груди чашу, Шэнн поднял голову и посмотрел на звёздную карту под куполом пещеры. Вон, вон там Рама, а левее и немного вверху система Тайр, вокруг которой кружится застывшая планета, на которой родился он сам. С той планетой у него не связывалось добрых воспоминаний, но всё же он был её частью. И землянин поднял чашу к бледному огоньку, который обозначал тусклое солнце Тайр.

Криво улыбнувшись, юноша опустил чашу, а потом вдруг, повинуясь безотчётному импульсу, протянул её ещё и к черепу, тому самому, который пробовал что–то сказать. И тут же понял, что это произвело на чужачек несомненное и острое впечатление. Сначала медленно, потом быстрее он принялся покачивать чашу из стороны в сторону. Иголочки закружились, смешиваясь друг с другом. Покачивая чашу, он расположил её над столом.

Младшая, протянувшая ему чашу, ударила по донышку и снова брызнул дождь иголочек. К изумлению Шэнна, они и в этот раз легли узором, и не таким узором, какой выпал раньше. Глухая завеса между ними исчезла, его разум снова вступил в контакт.

«Быть тому! — сидевшая в центре протянула к иглам свою четырёхпалую руку с пальцами без суставов. — Что сказано, сказано».

Ещё одна формальность. Он уловил согласные ответы остальных.

«Что сказано, сказано. Сон — спящему. Если спящий прочтёт свой сон, будет жизнь. Если сон уведёт спящего по неверной тропе, придёт смерть.

Кто возьмётся оспаривать мудрость Старейших? Мы только читаем их послания, которые они посылают нам из милости. Они требуют от нас странного, самец, — открыть для тебя дорогу посвящения к завесе иллюзий. Ни разу ещё самец не ступал на этот путь, ибо их сны бесцельны, и они не могут отличить истину ото лжи и страшатся открыть свои сны перед истиной. Ну, что ж, иди — если сможешь!»

В последних словах промелькнула искорка насмешки, насмешки и чего–то ещё, сильнее чем раздражение, но слабее, чем ненависть. Во всяком случае, не очень дружелюбное чувство.

Она протянула руку и Шэнн увидел лежащий в её медленно сжимающейся ладони диск, точно такой же, какой ему показывал Торвальд. У юноши хватило времени только, чтобы испугаться, а потом снова наступила темнота, темнее, чем самая тёмная ночь.

И снова свет, на этот раз зелёный, странно дрожащий свет. Стены с рядами черепов исчезли, вокруг него вообще не было ни стен, ни зданий. Шэнн шагнул вперёд, и его ботинки увязли в песке, таком же мягком бархатном песке, который окружал остров в пещере. Но землянин был уверен, что теперь находится не на том острове, и даже не в той пещере, хотя над его головой всё ещё высился какой–то купол.

Источник зелёного дрожащего света располагался слева. Почему–то юноша боялся повернуться и посмотреть в ту сторону. Если он посмотрит, то должен будет действовать. И всё–таки Шэнн повернулся.

Завеса, пелена переливающегося зелёного цвета. Ткань? Нет, скорее туман или свет. Завеса, спускающаяся сверху, с такой высоты, что не видно глазам, пелена, сквозь которую он должен пройти.

Шэнн шагнул вперёд, хотя каждая клеточка его тела отчаянно протестовала. Но он не мог остановиться. Когда он вошёл в этот свет, машинально вскинул руку, чтобы защитить лицо. Его окружило тепло, а этот газ — если это был газ — не оставил на коже никаких следов влаги, хотя и был похож на туман. Это оказалась вовсе не завеса — потому что пройдя достаточно далеко вглубь, он всё ещё не увидел конца. Шэнн тыкался вслепую, не видя вокруг ничего, кроме странных зелёных волн, то и дело приседая на колено, чтобы пощупать песок под ногами и хоть так убедиться в реальности опоры под собой.