Вот, значит, кто-то остался.

— Но никто из работников посольства, — проговорила Тэна, лихорадочно ища способы образумить фанатика, — не держал шергели.

— Этого ты не можешь точно знать, — возразил ей голос.

— У них есть свои партнеры! И даже… и даже нэли! — Тэна припомнила Джека.

— Тем хуже для них. Ни одни полуразумные не должны связываться с такими созданиями, как сторохи, — был холодный ответ.

— Вы все равно ничего не добьетесь. Ну ладно, вы перевели посольство и окружающую территорию в параллельный временной поток. Но воздух у них там так быстро не кончится, а когда пройдет ураган, кто-нибудь обязательно сообразит, что из посольства все пропали. Да и вас будет заметно. Вы же никак не замаскированы!

— Она правда считает нас такими идиотами? — спросил другой голос, уже из-за спины Тэны.

И первый голос снисходительно произнес:

— Ну, откуда же ей знать… — а потом добавил, уже обращаясь к Тэне. — Мы ведь не ограничились только выключением их из реальности. Мы хотим показать всему миру, чего стоят сторохи, чтобы вы перестали их привечать. Это дикари, способные только вцепляться друг другу в глотки.

— Но они вовсе не таковы, — Тэна старалась говорить спокойно и убедительно, что с каждой секундой становилось все труднее, ибо мешок сильнее и сильнее прилипал к лицу, и где-то в груди поднималась первобытная паника удушья. — Они способны на сотрудничество! Они ведь создали цивилизацию…

— Одно название, что цивилизация, — презрительно сказали сзади.

Первый голос подтвердил:

— И в самом деле. Мы докажем, что это наносное. Немного ингибиторов — и они откроют свое истинное лицо.

— Вы кого-то отравили? — спросила Тэна, холодея. — Кого?

«Господи и все его подвижники — только не Тима! Пожалуйста, только не Тима!»

— Не знаю точно, кого, — сказал первый голос. — Все они на одно лицо. Да это и неважно. Остальным теперь точно не поздоровится.

Раньше Тим не подозревал за Айрин такой эмоциональности. Но, с другой стороны, обстоятельства…

В несколько шагов она пересекла коридор и бросилась ему на шею. Найджел бесшумной рысью следовал за ней.

Вдруг Джек тихонько зарычал сзади, и даже со своей ограниченной чувствительностью Тим почуял: псу что-то не нравилось. Что-то очень, очень не нравилось…

Скорее повинуясь интуиции, чем сознательной мысли, Тим отстранился — и удар ножом пришелся по боку его куртки. Однако другой рукой Айрин уже выхватила пистолет.

Сбоку прыгнул Найджел — Тим услышал лай, рык и грохот: кто-то, то ли Баум, то ли Бергман, вскрикнул. Он знал, хотя и не видел этого, что собаки, сцепившись клубком, покатились по полу. Найджел был крупнее, видимо, злее; но Тим сейчас не мог позволить себе отвлечься на них, потому что пистолет Айрин был направлен ему в грудь, а его собственный пистолет он только что убрал в кобуру. Глупость, конечно, и та же Данилова наверняка не допустила бы этой ошибки…

Прежде чем он сообразил, что делать, Айрин ослепительно улыбнулась ему, отвела пистолет в сторону и выстрелила между Тимом и стеной. Сзади закричали — теперь точно Баум, потому что идиш. Тим этот язык не понимал, но различал на слух.

Кто-то упал.

Айрин развернулась и исчезла за поворотом коридора, прежде чем Тим успел-таки достать свой пистолет. Найджел косматой черной тенью метнулся за ней.

Тогда Тим обернулся.

Лена Баум с удивленным лицом сползала по стене, оставляя на ней красный след, и силилась что-то сказать, а оброненные ею сумки с одеялами и аптечкой валялись на полу.

Ее муж пытался поддержать женщину и нес какую-то чушь. Первым порывом Тима тоже было схватить Лену, но что он мог сделать? Он нихрена не понимал в медицине, уж точно меньше Баума, однако ему было ясно, что Айрин зацепила Лену почти в центр грудной клетки — смертельно. Если бы под рукой была реанимационная бригада или криокамера, еще можно было бы что-то придумать, а так…

Его больше интересовал Джек: тот тяжело дышал, на одном боку у него краснело.

— Дружище, ты как? — Тим схватил пса за шею, провел по бокам, ощупывая.

Джек словно бы передавал «ничего серьезного, царапина», но за этой бравадой Тим чувствовал страх. Так что, может…

Да, царапина. Неприятная, нужно бы зашить, но к счастью, только царапина. Почему же Джек боится?

Впрочем, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Джек боится Найджела. Волкособ был значительно крупнее служебной овчарки, вполне вероятно, что лучше тренирован: Последние годы Тим регулярно водил Джека на специальную площадку, но Найджел-то фактически состоял на действительной! К тому же, Найджел был, кажется, моложе: Джеку сравнялось восемь лет. Для джековой породы (элитная служебная № 4) не возраст: они живут до двадцати лет, и только последние три-четыре года становятся слишком стары, чтобы активно драться; чаще всего собаки в этом возрасте обучают щенков. Но Найджелу было, кажется, года четыре, он бурлил нерастраченной энергией юности.

— Опыт, партнер, — пробормотал Тим. — Жизненный опыт тоже должен чего-то стоить.

Но сам он этой уверенности не испытывал: его тоже охватил страх за Джека, который Тим постарался запихать поглубже. Им всем сейчас стоило бояться за себя. В этом адском лабиринте, мешанине из лестниц и коридоров, теперь бродила как минимум одна прекрасно тренированная сумасшедшая (или диверсантка? или и то и другое?).

— Все, — безжизненно произнес Баум, на сей раз на английском, а не на идише. — Умерла. Умерла, пока вы там со своей собакой… — голос его поднялся до визга.

— Он мой друг, — ответил Тим, поворачиваясь и глядя на безжизненную Лену, сидевшую, посаженную у стены. — И он жив. А мы горевать будем потом, сейчас некогда. Берите аптечку. Бергман, вы берите одеяла, холодает, они могут нам пригодиться. И пойдемте. Будьте вдвойне осторожны: теперь у нас нет врача.

— Теперь у нас ничего нет, — сказал Баум и добавил что-то на идише. Что-то про бога, кажется.

В детстве часто играют вот так: закрывают кому-то глаза и заставляют ходить кругами. Холодно, горячо… Иди сюда, нет, сюда. Перепрыгни: здесь препятствие. Теперь нагнись, тут ветка…

Суть игры в том, чтобы доверять другим. С самого раннего возраста малыши учатся понимать друг друга, полагаться друг на друга.

Интересно, какие игры у сорохов?

Этот черный мешок на голове совсем не походил на игру. Он уже промок изнутри от ее дыхания и пота и все время угрожал прилипнуть к носу. От того, что Тэна не могла хотя бы поднять связанные руки и поправить его, в ней поднималась неодолимая паника. Только огромным усилием воли ей удавалось не дать этой панике прорваться слезами или дрожью в голосе.

— Вы заблуждаетесь на их счет, — Тэна старалась говорить спокойно, но знала: по-настоящему ей не удается подавить боязнь, она транслирует ее на всех частотах. — Вы их не знаете.

— Это вы заблуждаетесь, — Первый опять повысил голос. — И вы зря боитесь. Мы вас не тронем. Мы просто не хотим, чтобы вы видели наши лица или сняли слепок нашей психики.

Тэна ничего не ответила.

— Я чувствую, что вам неудобно, — продолжил Первый. — Простите за эту меру. Но я сейчас…

Раздался шелест одежды — он протянул руку и поправил мешок, отлепив его от лица. Тэна инстинктивно глубоко вдохнула: в легкие вошел неприятный запах грязеотталкивюащей пропитки. Ну точно, кто-то новую обувь покупал, а мешок остался.

Было странно думать, что до атаки на посольство один из этих людей зашел в обувной магазин.

— Вы не понимаете сорохов, — повторила Тэна. — Вам кажется, что вы что-то докажете, если вы вкололи кому-то наркотик! Но подумайте сами. Ингибитор подавит их социальные нормы, их общественные устои, высвободит подсознательную агрессию. Но то же самое можно проделать с любым разумным существом. Со мной. С вами.

— Да, — благосклонно согласился голос. — Но под социальными нормами и общественными устоями у нас останется то, на что они опираются: основа психики любого разумного существа. Стремление к миру, к компромиссу. Шемин-мингрели, салафодиаки, тераны, даже такие неразвитые расы, как арлашоки — все мы будем драться только тогда, когда исчерпаны все другие варианты. Сорох обратится к насилию в первую очередь. Это у них в крови.