Китайская историографическая традиция с ее склонностью — как то было свойственно всей древнекитайской ментальности — к пентамании в рамках привычной магии чисел обычно постулирует существование пятерых гегемонов-ба, причем состав этой пятерки заметно варьирует в разных текстах. Не вдаваясь в детали и тем более в споры, заметим, что реальных и всеми признанных гегемонов было только два. Конечно, в критические моменты свое слово пытались сказать и другие, чье политическое могущество временами возрастало, особенно когда Поднебесная оказывалась в состоянии политического вакуума.

Можно напомнить о претензиях сунского Сян-гуна, который после смерти циского Хуань-гуна пытался восстановить порядок в царстве Ци и заодно во всей Поднебесной. Аналогичную роль примерно в это же время пытался сыграть и влиятельный циньский Му-гун, благодаря усилиям которого цзиньский Вэнь-гун занял отцовский трон и в конечном счете стал гегемоном. Свои претензии на формальное верховенство в Поднебесной не раз выдвигали чуские правители, упорно интересовавшиеся ванскими треножниками как символами власти в Поднебесной. Наконец, в 482 г. до н. э. уский Фу Ча добился от чжухоу признания своего верховенства и санкции на это чжоуского вана, а спустя полтора-два десятилетия после этого примерно того же добился и юэский Гоу Цзянь, разгромивший царство У.

Стоит, впрочем, заметить, что ни один из перечисленных выше правителей формально не получал от вана статуса гегемона, во всяком случае наиболее достоверные и аутентичные из наших источников об этом не упоминают. Да и в реальности ни одного из них считать гегемоном нельзя, ибо все они только претендовали на верховенство при удачном для них раскладе политических сил, но ни один из них не внес сколько-нибудь заметного вклада в укрепление могущества Поднебесной или хотя бы в стабилизацию политической обстановки в чжоуском Китае. Словом, несмотря на настойчивые упоминания многих серьезных источников, включая такие каноны, как «Мэн-цзы» [101, с. 497], именно о пятерых гегемонах-ба, на деле их было только двое. Впрочем, сказать так было бы не совсем точно.

Выдающихся правителей, имевших от чжоуского вана личный формальный статус гегемона, было только двое. Однако помимо этого фактический статус царства-гегемона после смерти Вэнь-гуна надолго, свыше чем на столетие, был закреплен за самым сильным из царств Чжунго, за Цзинь. Правители Цзинь один за другим руководили делами Чжунго, созывали совещания чжухоу, наводили, если требуется, должный порядок, создавали и вели в бой коалиции войск, карали ослушников, восстанавливали лишенных власти правителей, включая и вана, на их тронах, обеспечивали соблюдение должного уважения к сыну Неба и т. д. и т. п. Правда, сами по себе цзиньские правители, будь то Лин-гун, Чэн-гун, Цзин-гун или Ли-гун, не были заметными фигурами и от их имени чаще управляли их весьма способные министры, такие, как Чжао Дунь и его преемники. Но дело от этого не страдало, и все, начиная от чжоуских ванов, положением дел в Поднебесной в общем и целом были удовлетворены.

Поэтому и сам столь, казалось бы, ясный в китайской историографии статус гегемона-ба на деле оказывается более сложным, чем принято думать. Он имел двойственный характер или, во всяком случае, менял свое содержание в зависимости от обстоятельств. На передний план выходили влиятельные гегемоны из числа властных и сильных правителей, и они олицетворяли собой всю систему гегемонов, нелегитимных правителей Поднебесной. Однако за ними, и в частности за цзиньским Вэнь-гуном, находилось поднятое к вершинам могущества именно им царство Цзинь, которое на протяжении более чем столетия обладало статусом царства-гегемона. И только с ослаблением этого царства начали вновь появляться серьезные, хотя и в общем-то неудачливые претенденты из У и Юэ на обладание личностным статусом правителя-гегемона.

В силу того, что царство Цзинь на протяжении едва ли не полутора веков было царством-гегемоном, администрации в нем уделялось особое внимание. Это была не столько администрация царства, сколько аппарат власти всей Поднебесной. На практике такое положение означало, что должность главного министра в Цзинь должны были занимать и в реальности занимали не столько представители самых влиятельных кланов, наследственно претендующих на такого рода должность, сколько наиболее способные из числа высших сановников. Вот почему после Чжао Дуня во главе администрации Цзинь стояли то Сюнь Линь-фу, то Фань Сянь-цзы, то Шу Сян или представители иных кланов. Разумеется, это не значит, что все такого рода перемены происходили мирно и без конфликтов, достаточно напомнить о судьбах уделов-кланов Ци, Луань, Чжао после Чжао Дуня и ряда других. Но при всем том во главе Цзинь находились, как правило, люди способные, причем попеременно из разных кланов, что свидетельствует, на мой взгляд, не столько о справедливой ротации власти, сколько о потребностях Поднебесной в достаточно разумной и стабильной администрации.

Оценивая феномен нелегитимной власти гегемонов (циского Хуань-гуна и правителей царства Цзинь) в чжоуском Китае периода Чуньцю, следовало бы еще раз подчеркнуть, что он появился на свет не случайно, а был вызван к жизни драматическими обстоятельствами, связанными с ослаблением реальной власти чжоуских ванов и с ростом феодальных усобиц среди их вассалов и субвассалов. Иными словами, раздробленному и постоянно раздиравшемуся на части конгломерату чжоуских царств и княжестз трудно было бы выжить во враждебном окружении варварской периферии, если бы не силовой прикрывавший их зонт первых двух правителей-гегемонов и затем царства Цзинь, которые в совокупности сыграли решающую роль гаранта целостности Чжунго в тяжелые для чжоуского Китая века.

Исторический вызов, как на том настаивает А.Тойнби [72, с. 106–141], всегда требует адекватного ответа. И если общество в состоянии его дать, оно выживает, если нет — гибнет. Чжоуский Китай периода Чуньцю выжил благодаря феномену гегемонов. И прав Конфуций, утверждавший, что если бы не Гуань Чжун, китайцы стали бы уподобляться варварам. Быть может, это и преувеличение, но акцент сделан совершенно верный. Гегемоны и их помощники, включая Гуань Чжуна, позволили чжоуской цивилизации не только выжить, но и расцвести, заложить надежный фундамент великого будущего.

Для любой развитой феодальной системы важное значение имеют вассально-сюзеренные связи, ибо именно с их помощью крепится вся эта достаточно рыхлая и легко рушащаяся в экстремальной ситуации структура. В чжоуском Китае периода Чуньцю система связей была весьма своеобразной, в чем-то сходной со средневековой японской времен сёгуната. Своеобразие сводилось к тому, что высшей властью и формальным верховенством в стране обладали два официальных лица, чжоуский ван и гегемон-ба. Первый из них был безусловным и легитимным сувереном и потому выступал в качестве сюзерена по отношению ко всем остальным, включая и гегемонов. Однако при этом гегемон-бя, оставаясь верным вассалом вана, был в то же время неоспоримым и весьма властным сюзереном по отношению ко всем прочим правителям-чжухоу.

Любой из чжухоу, во всяком случае в пределах Чжунго, это хорошо сознавал, доказательством чего может служить как беспрекословное повиновение приказам и вана, и гегемона (причем гегемона чаще, ибо именно он руководил делами Поднебесной), так и выплата всеми чжухоу полагавшихся от них взносов на общие затраты, связанные с делами Поднебесной, в казну реально управлявшего этими делами, т. е. гегемона. Можно было поторговаться, как это делал чжэнский Цзы Чань, относительно суммы взноса, но сам факт выплаты был вне споров: именно гегемону-ба платили свои взносы — если угодно, дань — все остальные чжухоу, признававшие свою зависимость от него. На этот счет ни у кого не было ни сомнений, ни колебаний. Что же касается вана, то ему, насколько это можно понять из источников, ни налогов, ни дани или иных материально ощутимых взносов никто не обязан был приносить.