Поводы для него были самые разные. Сыма Цянь, например, приводит такой случай. Одна из жен Хуань-гуна, родом из Цай, расшалившись, стала раскачивать лодку, чем напугала не умевшего плавать мужа. В гневе Хуань-гун вернул жену отцу, а тот, в свою очередь рассердившись, отдал ее в жену кому-то другому. Именно поэтому в 656 г. до н. э. Хуань-гун и Гуань Чжун во главе чжухоу направились походом на юг, напав сначала на Цай, а затем пойдя против Чу. Когда чуский Чэн-ван (правители Чу уже давно и довольно демонстративно именовали себя ванами, хотя в табели чжоуской иерархии они обычно обозначались знаком цзы, что примерно соответствовало средневековому европейскому титулу виконт) попытался узнать о причине вторжения, Гуань Чжун жестко заметил, что еще великому цискому Тай-гуну было дано официальное право надзирать за порядком в этом районе Поднебесной, что чусцы перестали платить положенную дань чжоускому вану, а это сказывается на возможности вовремя и в должной полноте приносить жертвы, и, наконец, что в свое время из похода на юг не вернулся чжоуский Чжао-ван, за что Чу тоже должно ответить.

Как видно, поводы для военной экспедиции звучали веско. Но чусцы повели себя умело. Не возражая против верховного права надзора за порядком и пообещав впредь исправно присылать в домен вана должные подношения, правитель Чу решительно отказался нести ответственность за исчезновение Чжао-вана с его армиями, заявив, что в те отдаленные времена чусцев в этом районе еще не было («Спросите об этом у берегов реки», — не без ехидства заметил он). В общем, дело было улажено миром [114, 4-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 139 и 140–141; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 47–48]. Но после этого Чу начало еще активнее вмешиваться в дела южных царств Чжунго. Дальнейшее развитие событий свидетельствовало о приближающемся закате яркой звезды циского гегемона. Негромкий, но твердый голос южного Чу прозвучал для чжухоу как своего рода знак недовольства и внутреннего сопротивления. Первым это почувствовал сам Хуань-гун.

В 651 г. до н. э. в Куйцю он в очередной раз пригласил чжухоу на торжественный сбор, на сей раз по случаю своего семидесятилетия. Вообще-то такие совещания созывались им достаточно часто — за четверть века с небольшим их состоялось девять; на три из них правители съезжались на боевых колесницах, т. е. они так или иначе были связаны с военными либо карательными экспедициями, а на шесть — на парадных колесницах [85, с. 85–86; 29, с. 120]. Съезд чжухоу в Куйцю стал для них едва ли не центральным событием. Это была своеобразная кульминация могущества Ци, но одновременно и новая проба сил в изменившихся обстоятельствах. С одной стороны, громко раздавались голоса льстецов и клятвы верности. Сам недавно взошедший на чжоуский престол Сян-ван (651–619 гг. до н. э.) прислал со своим сановником кусок жертвенного мяса и ряд других подарков, официально освободив юбиляра от положенного при приеме таких подарков церемониала (следуя мудрому совету Гуань Чжуна, Хуань-гун все же совершил необходимый церемониал). С другой стороны, среди чжухоу слышались разговоры о высокомерии циского правителя, причем тон задавал тот самый сановник вана Цзай Кун, который привез официальное соизволение вана об освобождении от церемониала, обязательного при приеме подарка от сына Неба. Этот же сановник на обратном пути, повстречав опаздывавшего на съезд цзиньского Сянь-гуна, посоветовал ему не только не торопиться, но вообще не ехать в Куйцю, мотивируя свой совет недобродетельностью Хуань-гуна, который будто бы только и думает о том, чтобы захватить побольше земель и к тому же использовать в своих интересах смуту в Цзинь [85, с. 106; 29, с. 143–144; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 48–49].

Был ли этот демарш советника вана, имевшего высокий титул чжоу-гуна, — чем-то вроде самодеятельности, вызванной обстоятельствами? Едва ли. Тем более что повода для недовольства Чжоу поведение Хуань-гуна не давало. Отказавшись от дарованной ему привилегии, он был сама лояльность. Скорее всего, поведение чжоуского сановника означало, что новый ван сам был полон амбиций и явно побаивался стареющего гегемона. И видимо, для таких опасений были некоторые основания. Ведь циский Хуань-гун был честолюбив, как это вполне определенно явствует из его сетований, помещенных в 32-й главе труда Сыма Цяня:

«Я ходил походом на юг и, дойдя до Чжаолина, принес жертвы ван горам Сюншань; на севере я ходил походом на племена шань-жунов в царствах Личжи и Гучжоу; на западе я ходил походом на царство Да-ся, преодолев зыбучие пески. Связав лошадей и подвесив повозки, я поднимался на горы Тайхан и, достигнув гор Биэршань, вернулся. Среди чжухоу нет таких, кто ослушался бы меня. Я приезжал на съезды князей трижды на военной колеснице и шесть раз на обычной колеснице, девять раз я объединял владетельных князей, упорядочив Поднебесную. Чем же отличаются в этом [от меня] жившие в прошлом [основатели] трех династий, получившие мандат [Неба] на власть? Я хочу принести жертвы Небу — фэн — на горе Тайшань и жертвы Земле — шань — на холме Лянфу» [103, гл. 32; 71, т. V, с. 49]. И на этой позиции Хуань-гун стоял достаточно твердо, пока Гуань Чжун все-таки не убедил его хотя бы в том, что жертвы, о которых циский гегемон мечтает, невозможны без получения из дальних стран полагающихся по такому случаю редкостных вещей, изделий и животных. Очень похоже на то, что такого рода настроения Хуань-гун высказывал не раз и не только Гуань Чжуну, так что в домене Чжоу о них знали. И видимо, многие уже догадывались, что в отношениях Хуань-гуна с чжоуским ваном не все ладно.

Показательно, что, когда в домене в 649 г. до н. э. вспыхнул мятеж Шу Дая, воспользовавшегося поддержкой жунов и ди, Хуань-гун не выступил против варваров, но, напротив, принял у себя бежавшего в Ци мятежника, а Гуань Чжуна послал к вану с примирительной миссией [103, гл. 4; 71, т. I, с. 205]. Гуань Чжун был встречен в столице вана, как о том уже шла речь, на высшем уровне, едва ли не как великий национальный герой. Видимо, ван ценил умиротворяющую роль министра, сдерживавшую амбиции Хуань-гуна. Однако в просьбе простить мятежного брата Шу Дая он решительно отказал (так же ван поступил и в 647 г. до н. э., когда просьба была повторена). Сын Неба явно указывал стареющему гегемону его место.

В 645 г. до н. э. умер Гуань Чжун, дав перед смертью Хуань-гуну несколько советов о том, кого и почему не следует использовать на службе вместо него. Этими советами Хуань-гун пренебрег. В 644 г. до н. э. ван в последний раз официально обратился к Хуань-гуну с просьбой о помощи против жунов — и Хуань-гун помощь оказал. А в 643 г. до н. э. Хуань-гун умер, причем избранные им вопреки советам умирающего Гуань Чжуна помощники не сумели сохранить порядок в доме Ци. Еще у постели умирающего пятеро его сыновей схватились в борьбе за отцовский трон. Они выясняли отношения, забыв об отце настолько, что из покоев, где лежало непогребенное тело умершего, могильные черви расползлись по всему дворцу [103, гл. 32; 71, т. V, с. 50–51]. Могущество Ци на этом рухнуло, а само царство перестало играть ведущую роль в политических делах Чжунго. На смену цискому гегемону-ба, однако, почти сразу пришел другой, на сей раз из крупнейшего в чжоуском Китае царства Цзинь.

Именно царство Цзинь по многим причинам должно было стать — и в конце концов надолго стало — сильнейшим в Поднебесной. Достаточно рано, по меньшей мере с VIII в. до н. э., удел Цзинь, о возникновении и ранней истории которого шла речь в первом томе, превратился в крупное и многонаселенное царство, располагавшееся к северу от домена вана, по ту сторону Хуанхэ. Излучина Хуанхэ была естественной границей, отделявшей это царство от царства Цинь, находившегося на западном берегу излучины реки и потому формально, не говоря уже о полуварварском его населении, не входившего в состав Срединных государств, Чжунго.