Таким образом, разница между цинами и дафу не проходила четкой гранью между различными слоями аристократов, как обычно принято считать. Не исключая вовсе различий между узким слоем цинов и большой группой аристократов дафу, заметим, что цины были теми же дафу, но имевшими высокую должность, а также и чаще всего свой удел-клан. Поэтому мы вправе считать узкую группу цинов, т. е. сановников, генералов и министров, прослойкой высшей владетельной знати, а всех остальных аристократов просто дафу. Это значит, что вся родовая наследственная знать, включая и ее высшую прослойку, цинов, принадлежала к сословию аристократов-дафу.

Выше уже обращалось внимание на то, что цинами могли стать и становились выходцы из различных кругов наследственной знати. Чаще всего это были близкие родственники правителей. Но могли быть и представители иных фамилий, в том числе и захудалых, уже фактически потерявших право принадлежать к сословию дафу. Когда в 661 г. до н. э. цзиньский Сянь-гун аннексировал три владения и два из них дал своим офицерам, колесничему Чжао Су и копьеносцу Би Ваню, родоначальникам соответственно кланов Чжао и Вэй, они не были даже дафу. Специальным распоряжением Сянь-гун ввел их в число дафу [114, 1-й год Минь-гуна; 212, т. V, с. 123 и 125]. Такое бывала, видимо, все же не слишком часто. В большинстве случаев уделы-кланы создавались высокопоставленными аристократами и родственниками правителей, о чем уже шла речь. Стоит также принять во внимание, что практически во всех царствах было немало выходцев из аристократических кланов других царств. Некоторые из них получали высокие должности и становились цинами. Это вело к тому, что в числе цинов и соответственно глав влиятельных кланов в каждом из царств времен Чуньцю оказывались и родственные, и неродственные по отношению к правящему дому. Больше того, некоторые специалисты считают, что именно этот фактор играл весьма важную роль в исторических судьбах царств.

Специалисты, исследовавшие феномен наследственной знати в чжоуском Китае периода Чуньцю, обращали особое внимание на то, какими были по происхождению аристократы, занимавшие наиболее важные должности в царствах, каково было соотношение министров из правящего дома и других знатных кланов и как все это выглядит в динамике. Главный вывод одного из наиболее известных среди них, Сюй Чжо-юня, сводится к тому, что с течением времени сыновья правителей, т. е. выходцы из его клана, играли все меньшую роль в политической жизни царств, тогда как министры и сановники из числа неродственной правителю знати — большую [200, с. 27–32].

Этот вывод, опирающийся на скрупулезные подсчеты с соответствующими таблицами, едва ли может быть оспорен. Однако не вполне ясен принцип, на который он опирается. Почему принимаются во внимание лишь сыновья правителя? А разве его братья, племянники, даже внуки — не близкая родня? Показательно, что начинается параграф, в котором демонстрируются итоги подсчетов, именно с упоминания о братьях и сыновьях (так он и озаглавлен), а речь в нем идет только о сыновьях. Быть может, имеется в виду, что братья основывали свои кланы? Но это удавалось далеко не всем из них. Словом, складывается впечатление, что избранный для учета критерий не вполне корректен и соответственно итоговый вывод не слишком убедителен.

Предпочтительнее в этом смысле исследование Б.Блэкли, в котором анализируется роль родственных и неродственных правителю кланов с итоговым выводом, сводящимся к тому, что деятельность тех и других была в равной мере деструктивной [150]. И хотя выкладки Блэкли тоже подтверждены обстоятельными подсчетами и сопровождены множеством таблиц, его вывод вызывает определенные сомнения. Дело не в точности подсчетов, но в справедливости их интерпретации.

Если иметь в виду, как это подразумевается при глобальном анализе Блэкли, и распад царства Цзинь на три части, и переход власти в Ци в руки клана Чэнь (Тянь), вывод в целом можно понять и даже принять. Но ведь оба эти события произошли уже в период Чжаньго и выходят за пределы интересующего нас, как и Блэкли, исторического времени. Если же ограничиться строго рамками Чуньцю и сделать акцент на динамику процесса, а не на его конечный результат, то окажется, что в реальности вреда от близкородственных кланов с точки зрения внутренней стабильности царств было все-таки заметно больше. Можно напомнить о междоусобных столкновениях в Цзинь до Вэнь-гуна, о борьбе за престол в Ци после Хуань-гуна, о событиях в Лу после раздела влияния в этом царстве тремя кланами, да и о многих других аналогичных событиях.

Словом, создается достаточно обоснованное впечатление, что таблицы Блэкли могут быть интерпретированы в том смысле, что по меньшей мере для власти правителей, — а скорее всего и для благополучия царств — родственные кланы были опаснее, нежели неродственные. И по меньшей мере в Цзинь, где с этим явлением столкнулись раньше всего, именно так оно и воспринималось: в Цзинь вообще не было могущественных уделов-кланов, основанных родственниками правителя, тогда как аутсайдеров там привечали со времен Сянь-гуна. Но обращая внимание на это, не стоит преувеличивать значимость проблемы как таковой. Сила и слабость чжухоу в период Чуньцю зависела отнюдь не от соотношения сил между родственными и неродственными кланами (в этом смысле Б.Блэкли, фиксируя свой нейтральный вывод, вполне прав). Гораздо больше она зависела от соотношения сил между властью правителя и совокупной мощью всех кланов.

Субуделы в царствах и княжествах были вотчинами довольно большого размера, подчас возникавшими на базе аннексированных владений чжухоу. Кроме того, с течением времени они могли увеличиваться за счет расширения территории царства или княжества. Иногда они, особенно первые из них, появившиеся в середине VIII в. до н. э. в Цзинь и Чжэн, составляли значительную часть царства с крупным городом, соперничавшим со столицей царства. Наследственный характер субуделов-вотчин означал, что земли их как бы выпадали из той территории, что находилась под непосредственным управлением правителя. С этих земель налоги взимал не правитель, а владелец удела. Естественно, это уменьшало и власть, и доходы правителя.

В начале Чуньцю, когда субуделов было немного, это возможно, еще не очень ощущалось чжухоу с экономической точки зрения, хотя сразу же дало о себе знать в плане политическом (смуты в Цзинь и Чжэн). Однако позже, когда число новых субуделов начало возрастать и занятая ими территория царства соответственно заметно увеличиваться, ситуация стала изменяться. Субуделы и вообще новые земли стали жаловаться реже и обычно лишь в исключительной ситуации. Можно напомнить в этой связи, что, когда двое вэйских сановников в 559 г. до н. э. изгнали вэйского Сянь-гуна, новый правитель Вэй, младший брат изгнанника Шан-гун, пожаловал Суню земли в Сю [103, гл. 37; 71, т. V, с. 117].

Однако прекращение практики создания новых субуделов больно ударяло по интересам чжухоу. Дело в том, что перед ними стояла задача обеспечить многочисленных близких родственников, в первую очередь сыновей. Это было очень не просто сделать. Те из чжухоу, кто по натуре не был слишком сентиментален либо был готов сделать все, чтобы избавить своих самых близких и любимых детей от возможных посягательств со стороны менее любимых и тем более не слишком близких родственников, обычно поступали достаточно жестко. Блестящий пример в этом смысле — все тот же цзиньский Сянь-гун, не остановившийся перед тем, чтобы изгнать из царства старших сыновей и уничтожить многочисленных принцев старшего поколения. Аналогичным образом, если верить Сыма Цяню, поступил в 522 г. до н. э сунский Юань-гун, уничтоживший часть своих сыновей, заподозрив их в заговоре [103, гл. 14 и 38; 71, т. III, с. 201, т. V, с. 136].