— Я купил их. Пришлось долго торговаться, но я сбил цену со ста до семидесяти серебряных, — произнес я с гордостью.

— Да, надо быть полным идиотом, чтоб пойти выбирать клинки, ничего в этом не понимая. Тебе повезло — клинки попались неплохие, но чтоб больше такой дурости не делал. Зачем тебе два-то? Ты хоть одним научись пользоваться. Ты же наверно задницу левой рукой не сможешь подтереть, не то что мечом работать.

— Просто они мне понравились, — насупился я.

— Мальчишка, что с тебя взять? — вздохнул мастер.

— И запомни, — продолжил Нурп, глотнув вина, — никто не должен знать, что я принес тебе клятву. Отныне будешь называть меня мастер, и во всем меня слушаться. Жить переедешь ко мне. Я составлю для тебя две методики обучения: дневная и ночная. Сон твой придется сократить до минимума. Днем будишь наращивать человечески мускулы и скорость, ночью изучать технику. И чтоб мне не жаловался на усталость и боль, сам напросился.

Оказывается, мастеру было не шестьдесят, как я сначала подумал, а пятьдесят два, просто жизнь его помотала. Я уже неделю жил у него. Неделя сущего ада. Гонял меня старик, не щадя ни меня, ни себя. Спал я едва три часа в сутки. Ночью отрабатывал удары, днем занимался физической подготовкой. Удивительное дело: раны на мне заживают в течение часа, а мозоли я натер, так они саднят и днем и ночью, а заживать и не думают, и мышцы болят, будто их рвут на части. Часами я отрабатывал одно движение. Мастер говорит: «Мышцы должны реагировать раньше головы. Ты должен отрабатывать все приемы так, чтоб использовать их на уровне рефлексов». Вот и старался, как мог, сжимал зубы, но никогда не произносил так просившихся на язык слов: «Хватит, перекур». Днем, во время отдыха от физических нагрузок мастер учил меня метать ножи и стрелять из арбалета, к концу неделие у меня даже началось иногда получаться довольно сносно, во всяком случае, Нурп перестал кривить лицо и хвататься за голову при каждом моем броске или выстреле.

Через восемь дней после начала занятий я совершал обычную пробежку по двору, как услышал стук в ворота. Ополоснувшись из ведра, стоявшего у колодца, пошел открывать.

— Добрый день, господин Пришлый, — поздоровался, стоявший за дверью человек.

— И вам того же, — ответил я.

— Я городской посыльный. Зарабатываю тем, что разношу сообщения. Вам просили передать следующие послание: Господин Карл ла Изар де Урт, просил передать: «Ваша информация по банде Ахта полностью подтвердилась, прошу вас явиться завтра утром за наградой в дом управления стражей». Также вам сообщение от госпожи Ламисы ла Хук де Ур: «В честь освобождения нашей северной дороги от ужасной банды разбойников устраивается званый вечер. В качестве почетного гостя, и как героя событий, на вечер приглашается господин Пришлый. Вечер состоится дома у несравненной госпожи Ламисы ла Хук де Ур по адресу: Светлый переулок дом шестнадцать».

Произнеся все это высоким голосом, человек поклонился и побежал дальше по своим делам, не дожидаясь ответа.

Деньги — это хорошо. Хоть сейчас мне и не приходится тратить их на проживание в гостинице, но лишними они точно не будут. Мне еще надо разыскать человека со шрамом над глазом, а через него выйти на лучника. Тогда уже можно подумать, как устроиться в этом мире по комфортнее, а, может, и попытаться что-то в нем изменить. На званый вечер тоже сходить охота, посмотреть, как тут высший свет развлекается. Только с мастером поговорить надо.

— На званый вечер, значит, пригласили, — в задумчивости протянул мастер, сложив руки в замок. За обедом я поведал учителю об утреннем событии. — Наверно скучно им среди своих стало, вот и решили разбавить компанию твоим присутствием. Ну, а ты сходи, ежели желание есть. Я по молодости тоже на подобные вечера хотел попасть. Даже довелось побывать несколько раз. Ничего там нет хорошего. Ходют все как петухи разряженные, разговоры заумные ведут, корчат из себя не пойми чего.

— Ладно, схожу, гляну, может, вынесу для себя чего полезного, — пробубнил я, пережевывая кусок мяса.

Вечером, выспросив у мастера как дойти до нужного дома, направился на званый вечер. Оделся в полюбившиеся уже мне кожаную куртку и штаны, на пояс прикрепил кинжал, подаренный мастером — мечи на таких вечерах носить не принято. Поплутав немного по улицам и переулкам центра города, наконец нашел нужный дом. Сдерживая нахлынувшее волнение, постучал в ворота. Дверь открыл одетый в строгий костюм человек с каким-то посохом.

— Прошу вас, господин Пришлый, вас уже ждут, — произнес он деловым тоном.

Я прошел вперед по коридору и попал в огромный зал полный пестрого народу.

— Господин Пришлый — охотник за головами, собственной персоной, — проорал за моей спиной человек с посохом и бахнул этой палкой об пол.

Я чувствовал скованность и не знал, куда себя деть. Но тут ко мне подскочила какая-то дамочка и повела к одному из столиков. Столики были высокие и стульев за ними не наблюдалось. В дальнем конце зала находилось что-то на вроде сцены, на которой какой-то молодой человек со скорбным видом читал стихи.

— Это вы тот знаменитый охотник за головами? — щебетала она, — я столько о вас слышала.

— Ах, где мои манеры? Я совсем забыла представиться, — вдруг взмахнула она руками.

— Я хозяйка этого дома — Ламиса ла Хук де Ур, — сделала книксен дама.

— Рад знакомству, госпожа, — ответил я ей полупоклоном, — мое имя вы уже знаете.

— О-о-о… мы знаем только ваше прозвище. Прозвище это же так вульгарно. Как же нам вас называть? Может, расскажите о себе?

— Да, да, расскажите, — поддержала ее толпа, к которой мы успели подойти.

Когда я вошел, весь здешний бомонд был разбит на компании от двух до восьми человек, которые с кубками в руках о чем-то между собой беседовали. Сейчас же все столпились вокруг меня, и только поэт продолжал что-то уныло мямлить со сцены. Толпа получилось приличная. Мужчины смотрели на меня с высокомерной неприязнью, женщины с любопытством, но в их взгляде все равно ощущалось чувство превосходства. Никто из них не считал меня себе ровней. Ну как же? Они одеты в шелка от именитых швейных мастеров, а я в обычную кожу. Возможно они не прочь провести со мной ночку ради эксперимента или пригласить в качестве развлечения на званый вечер, как того поэта на сцене, но это не значит, что я вошел в их круг.

— Если мое прозвище режет ваш слух, можете звать меня — Рус. Извините, но я плохой рассказчик. К тому же я немного скован, позвольте мне немного освоиться здесь.

— О да, конечно, мы на вас так сразу налетели. Чувствуйте себя как дома, — произнесла Ламиса, и все опять рассосались по своим компаниям, на время утратив ко мне интерес.

Я взял кубок с вином и начал прохаживаться по залу, всматриваясь в лица, прислушиваясь к разговорам. Я хотел понять этих людей. Видно на этот вечер пришла здешняя золотая молодежь. Люди старше тридцати встречались редко. Лица побелены и накрашены не только у женщин, но и у мужчин. Руки холеные, не державшие в руках ничего кроме кубков. Наигранная мимика лиц, не раз, наверно, тренированная перед зеркалом. Они пришли сюда не только развеяться, но и потренироваться в их, непонятной мне игре. Этот притворно громкий смех, в месте, где нужно смеяться над убогой шуткой. Этот наигранный ужас при рассказе как кого-то укололи при примерке нового платья. Это, поистине огромное возмущение, если кто-то сказал, что отец не хочет купить ему коня. Это лживое сочувствие при рассказе о сломанном ногте.

Я ходил, и у меня складывалось ощущение, что я попал в театр с плохими актерами. Тут все было пропитано ложью и фальшью. Я привык, что если человек смеется, то ему действительно весело, а он не просто сотрясает воздух. Если человек мне сочувствует, то за моей спиной он не скажет: «Так тебе и надо». Если человек называет меня другом, то он не пойдет в другую компанию обливать меня грязью. В этом зале все было не так. Тут не было реальных чувств. В воздухе витал эгоизм, у каждого на лице можно было прочесть мысль: «Все грязь, один я д'Артаньян». И самое страшное, что многие люди стремятся сюда, стремятся стать такими как они, стать пустыми внутри, зато сверкать внешне. Признаться, ведь и я хотел сюда попасть, стать одним из них. Правда, после этого вечера мое желание куда-то испарилось.