Но вот выстрел прервал мучительную тишину. Грохочущий отзвук прокатился по скалам, и бешеная пальба пробудила новое, долго не смолкающее раскатистое эхо.

Безмолвие ночи мгновенно сменилось ревом и воем голосов, призывавших к нападению и к отчаянной обороне. Страшная паника охватила расположившихся на привал людей. В сознании своей беззащитности пленные с воплями ужаса прятались за аскари, залезали под носилки кричавших и стонущих раненых, прыгали в воду и отчаянно искали спасения в чаще кустов и деревьев. Аскари с ревом врезались в рассыпавшуюся толпу, они рубили, кололи и беспорядочно стреляли по разбегавшимся, как крысы, темным фигурам, а на них самих тем временем градом сыпались выстрелы с крутого берега. Долгий пронзительный свисток белого человека дал сигнал к сбору и положил конец дикой сумятице, оглушительному реву голосов и ружей, безрассудному бегству и бесполезному преследованию.

Через мост с бешеной быстротой промчался человек. Вслед ему полетел град свинца. Среди оглушительного дикого рева едва мог разобрать отрывочные хриплые слова донесения:

— Вана, авангард натолкнулся на отряд Шигалла Ромбо — их много! Два аскари убиты!

Вой хлынувшей на мост толпы заглушил его слова. Призрачные тела, искаженные лица, раскрашенные белыми и черными полосами под развевающимися пучками перьев, сверкающие стальные копья и клинки ножей выплывали из мрака. Воины Шигалла бросились на аскари, как свора диких собак, смешались с ними в ожесточенной рукопашной схватке. Началось дикое побоище. С беспощадным остервенением, с упрямством отчаяния бились люди в мрачной узкой долине реки. Рев, стоны, крики бешенства и боли, глухие удары, стук и звон копий, треск выстрелов вырывались из кипящего моря сражающихся. Люди с глухим шумом валились на землю, корчились и извивались в последней схватке, свившись в клубок, скатывались в воду и с предсмертным криком исчезали в шумных водах потока.

Новые орды дикарей, хлынув из леса, бросались через мост или переправлялись вплавь через реку и с кровожадным воем обрушивались на тающую кучку аскари. Некоторые, не находя противника, как опьяненные кровью леопарды, набрасывались на носилки с ранеными и в безумной жажде убийства вонзали ножи и копья в беззащитных страдальцев. Умирающие с хрипом корчились на скользких, залитых кровью камнях; их топтали ногами другие, продолжавшие битву. Впившиеся друг в друга тела натыкались на шесты от носилок и чудовищными клубками валились на землю.

Удар чьей-то ноги разбил фонарь фельдшера, и горящее масло пролилось на смазанную жиром курчавую голову валявшегося на земле дикаря. Воя от безумной боли, он вскочил с объятой пламенем головой и, пылая как живой факел, кинулся в гущу сцепившихся клубком тел. Сражавшиеся с криками расступились, а он отчаянным прыжком бросился в бурлящий, пенистый поток, поглотивший его страдания и его самого.

Между корнями дерева с диким упорством и ожесточением, как львы, сражались белый унтер-офицер и старый фельдфебель. Решив защищаться до последней капли крови, они разили наступавших врагов. С искривленным ртом и смертельно-бледным лицом белый быстрыми ударами отражал подобранным им дшаггским мечом направленные на него сверкающие острия копий, а раненый и упавший на колени фельдфебель колол врагов штыком.

На носилки Хатако свалился раненый насмерть аскари и скрыл его своим телом от хищных взоров убийц. Из темных глухих лесов своей родины, по которым он бежал в огненном бреду лихорадки, миема, очнувшись, вернулся к грозной действительности этой кровавой ночи. Горячим стеклянным взором он всматривался в этот хоровод смерти, бешеным вихрем кружившийся вокруг него. Смеясь, он обнажил свои белые зубы и уперся коленом в придавившее его тело, от которого только что отлетел последний трепет жизни.

— Бугван, проснись, старина! — закричал он. — Смотри, мазан пляшут вокруг слона!

Ему было весело как никогда. Он поднял руки, чтобы отбивать ладонями такт, но раненые мускулы плеча не повиновались ему и он закричал от боли и глухого бешенства.

— А, это ты, гепард Мели! Ты все еще жив? Хочешь укусить?

Он напряг мускулы, с хрустом выгнул дугой тело, чтобы сбросить с себя тяжесть. Струя липкой крови потекла при этом с шеи мертвеца ему на лицо, его слова перешли в бессмысленное бормотание, бессильные руки, дрожа, ощупывали труп…

Вдруг юношеский голос, звонкий, как труба, покрыл беспорядочный шум:

— Сабли наголо! Бегом вперед!

Над полем сражения зависла гробовая тишина.

Она длилась всего мгновение, затем они поняли! Как стая рыб, спугнутая брошенным в воду камнем, рассыпались дикари и с непостижимой быстротой исчезли между деревьями леса, в бурлящих водах реки, в ущельях и расселинах каменистого берега.

Когда аскари из крепости под командованием молодого лейтенанта с гулким топотом перебежали через мост, они нашли только убитых и тяжелораненых.

— Огня! Зажечь факелы! Санитары! Живо за работу! — выкрикивал звонкий юношеский голос. — Лехнер! Господин обер-лейтенант Лехнер! Иенес! Вейс! — все нетерпеливее раздавался над полем сражения голос, дрожащий от ужаса и отчаяния. Только на последнее имя из темноты отозвалось слабое:

— Здесь!

Тогда в ослепительно ярком свете вспыхнувшего магния из мрака вынырнули хрипящие, шатающиеся фигуры в лохмотьях, залитые потом и обрызганные кровью, с безумно горящими глазами.

Молодой человек в офицерской форме стиснул зубы и превозмог непреодолимое желание закрыть глаза. Он громким голосом отдавал приказания. Все, у кого были руки, энергично взялись за работу. И немало нашлось работы на кровавом поле смерти…

Между высокими корнями деревьев поднялся, шатаясь, европеец, перешагнул через неподвижные тела и, ослепленный светом, ощупью подошел к лейтенанту. Его грудь прерывисто вздымалась, лицо было бело как мел, в дрожащих руках он держал дшаггский меч, с изогнутого конца которого на землю медленно стекали капли крови.

— Унтер-офицер Вейс из Паре вернулся, господин лейтенант, не знаю, со сколькими аскари! — проговорил он тихо.

— Хорошо, Вейс, хорошо, садитесь! Вы ранены? Нет? Это чудо! Бедняга, бедняга!

Голос лейтенанта задрожал. Но он овладел собой и скрыл волнение и душевную муку под потоком обыденной речи.

— Подождите-ка! Вот вам! — он откупорил свою фляжку. — Влейте-ка сначала в свою лампу, она, кажется, тускло горит! Так, а теперь, во-первых: Лехнер и Иенес убиты, верно?

— Да, господин лейтенант, — казалось, что унтер-офицер вот-вот разрыдается, — и остальные, по-видимому, тоже…

Молодой офицер опустил голову.

— Ну, Вейс, мы солдаты и мы в Африке! Теперь расскажите обо всем!

Долго беседовали оба европейца, между тем как на поле сражения мелькали огни факелов и умелые руки отделяли живых от мертвых. Раненых напоили, перевязали и смастерили для них носилки. Трупы убитых дикарей просто сбросили в реку, а тела аскари уложили в длинный ряд под деревьями. Звонко застучали о каменистую землю лопаты и сабли.

Вскоре была вырыта братская могила.

— Тайяри (готово), бана лейтенант, — доложил черный унтер-офицер. Европейцы встали со сложенной для них тучи хвороста.

— «Браунинг» дал ему я. Это чертовски смелый парень! То, что он сожрал сердце Мели, этой черной скотины, ведь, в сущности ерунда! Но я боюсь, что наш начальник иначе отнесется к этому делу. В таких вопросах он страшно щепетилен. Я хочу поздороваться с этим людоедом. Надеюсь, санитар не ошибся и он, действительно, жив, — сказал лейтенант.

Сопровождаемый унтер-офицером, он зашагал по освещенному факелами полю. Но вот что-то упало сверху, с глухим ударом шлепнулось на спину наклонившегося аскари и покатилось в кусты.

— Ну, кто это там бросается тыквами? — проговорил опешивший лейтенант и с тревогой посмотрел вверх.

Аскари вытащил из кустарника упавший предмет.

— Аллах! — воскликнул он, уронил находку и, вытирая руки, с испугом вытаращил на нее глаза.

— Что это такое? Покажи-ка мне! — лейтенант ногой подкатил шар поближе к огню, и оба европейца содрогнулись от ужаса. Это была голова человека. Над почерневшими сморщенными щеками сияли пустые орбиты глаз, из смеющегося рта выглядывали блестящие белые зубы.