Победитель вытер со лба капли пота, подобрал свое оружие и оружие обоих воинов, затем, не бросив ни взгляда, ни слова пленникам, повернулся, чтобы идти. Но, сделав несколько шагов, он остановился, покачнулся и провел рукой по глазам. Голод терзал его, как клинок меча, он переворачивал, пожирал его внутренности и разжигал в нем дикое, жадное желание. Когда он снова подошел к пленникам, в глазах его вспыхивало беспокойное пламя. Он порылся в плетеных мешках, висевших у них через плечо, но ничего не нашел. Взгляд, которым он ощупывал их нагие тела, наполнял их сердца невыразимым ужасом: такие голодные и беспощадные глаза они видели у диких собак в пустыне. За его дрожащими губами блестели острые белоснежные зубы, коричневая рука судорожно хваталась за рукоятку ножа. Пленники уставились на него выпученными глазами, их нагие тела дрожали будто под порывом холодного ветра… Но вот он закрыл глаза и медленно отвернулся. Пробормотав несколько отрывистых слов, он покачал головой и ушел…

Около большого дерева, по обе стороны тропинки, кусты были поломаны слонами. Под деревом курился голубой дымок. Хатако свернул с тропинки и медленно, бесшумно прокрался лесом к дереву. Он поднял нос, принюхался и осторожно посмотрел через огромные корни — над огнем варилась в котелке еда. Его ноздри расширились, быстрыми, жадными движениями он облизал губы, затем закрыл рот, и на его коричневом лице вся жизнь сосредоточилась в сверкающих голодным пламенем глазах.

У огня сидели двое мужчин. Они помешивали пищу в котелке и вполголоса переговаривались. В лесу царило молчание. Вдруг под приподнявшейся ногой затрещал сук и между сидящими у огня, как камень, упал человек; вытянутыми руками он с быстротой молнии схватил их за волосы и резко столкнул лбами.

Они упали, как куклы, не издав ни единого звука. Быстрыми и проворными движениями Хатако связал им руки и ноги, затем набросился на котелок. Он схватил его и, чтобы быстрее остудить, вылил содержимое на щит одного из воинов. Он нетерпеливо подул, поспешно запихал себе в рот целую пригоршню и снова полез рукой в дымящееся варево.

Но он не успел еще раз набить рот, как треск ветвей заставил его обернуться.

У дерева стоял воин. Быстро оценив ситуацию, он поднял копье и бросился на Хатако. Но Хатако успел отскочить в сторону и спрятаться за дерево. Здесь он сорвал с плеча ружье и прицелился.

В то же мгновение зазвенело брошенное копье, и воин с громким криком обратился в бегство. Он бежал слоновьей тропой, за ним длинными прыжками гнался аскари. Он несколько раз поднимал ружье, но каждый раз деревья скрывали от него беглеца.

Погоня продолжалась, но вот раздался крик ужаса, воин вскинул руки в воздух и внезапно исчез.

Аскари, беспокойно озираясь, еще бежал за ним, но вдруг отпрянул назад. Резко оборвав бег, он не удержался на ногах и упал навзничь на землю. Под тяжестью его тела затрещали и обломились ветви и сучья. Внизу виднелась темная пропасть — волчья яма для слонов.

Уцепившись судорожно сжатыми пальцами, он висел над пропастью. Его мускулы и сухожилия страшно напряглись, по лбу струился пот. Он не смел вздохнуть полной грудью. Его руки, крепкие, как стальные крючки, постепенно подтаскивали тело, пока ноги не оперлись о твердую землю.

Хрипя от напряжения и страха, стоял он, сжав руками виски, и всматривался в яму, где его караулила смерть. Смерть, против которой протестовало все его существо, ужасная смерть там, под землей, в лишенной воздуха и света зловонной мрачной яме, не та другая смерть, которой он не страшился, не смерть под солнцем или при свете небесных звезд…

Он осторожно поднял палкой ветви, прикрывавшие отверстие западни, заглянул в глубину и его темно-коричневое лицо посерело. Как зубы в пасти крокодила, торчали со дна бесчисленные заостренные колья, и на их смертоносных концах извивалось в предсмертных муках стонущее существо. Он поспешно встал, огляделся, вынул из-за пояса тяжелый нож и срезал у края дороги длинный, раздвоенный на конце шест. Он побежал с ним обратно к яме, наклонился над краем, но застыл без движения и долго смотрел вниз. Потом медленно выронил из рук свой шест: жизнь уже успела покинуть разорванное человеческое тело…

Он глубоко вздохнул и, качаясь, отступил назад. Его снова охватила слабость. Голод терзал его с бешенством хищного зверя. Его корчило от боли, колени начинали дрожать, дурман голода застилал мозг кровавым туманом. Он выпрямился, взвыл, заскрежетал зубами и одним прыжком вновь очутился у края ямы. Дрожащей от слабости рукой он снова схватил шест, просунул его под мертвое тело, хрипя, втащил наверх тяжесть и с неудержимой жадностью бросился на добычу. Несколько быстрых взмахов ножа — и, зажав в кулаке кусок мяса, он скрылся в чаще леса.

Тени деревьев стали длиннее. С болотистой земли поднялся туман и серой пеленой завис в сером воздухе сумерек. Ветер с воем налетал на укутанные мглой верхушки деревьев, с которых сыпались холодные брызги.

С поросших мхом спутанных корней старого дерева встал промокший и озябший Хатако. После того как он утолил свой бешеный голод, он не в силах был противостоять усталости и заснул. Он стряхнул капли воды, вытер насухо ружье и с изумлением огляделся. Он не знал, как долго он спал. Кто знает, не означает ли окружающий полумрак наступление ночи, последней ночи перед новолунием! А что должно случиться в новолуние?

Еще не освободившись от сна, его мысли пытались разобраться в том, что случилось за последние часы. Он вспомнил Мели, короля дшагга. Его планы угрожали гибелью всем немецким аскари и офицерам килиманджарской области. А тот, к кому обращены были слова короля, это был Ибрагим, его старый друг — араб, с которым он давно-давно и на расстоянии многих дней пути отсюда встретился в лесах Конго и за которым последовал дальше к озеру Альберта и в дикое ущелье у ледяных ворот страны духов. Ибрагим не мог знать, что человек, спасавшийся от погони воинов Мели, с давних пор пользовался его защитой. На этот раз старик не мог ему помочь, и ему пришлось спасаться своими силами, пришлось бороться с воинами Мели и с мучительным голодом. Но тому последнему дшагга, который отогнал его от горшка с кашей, тому пришлось утолить голод Хатако собственным телом…

Он ощупал свой живот, и на его лице появилась мрачная улыбка. Он поступил правильно; без пищи он не смог бы идти дальше. А он должен был идти дальше, потому что надвигалась ночь, последняя ночь перед новолунием. Эта мысль заставила его вскочить на ноги и забыть про всякую усталость.

Он снова направился к большому дереву. Ступив несколько шагов, он повел носом — в воздухе пахло дымом. Вскоре он разглядел пламя, красным пятном прорезавшее густой туман. Он понял, что его пленники освобождены и снова поджидают его.

Прячась между стволами деревьев, он стал с трудом прокладывать себе путь через сырые, мрачные заросли. Затем он снова вышел на тропинку.

Быстрым шагом он спускался под гору по скользкой, сильно вытоптанной дороге. Довольно долго он не встречал никаких препятствий. Туман сгустился, дневной свет погас. Он шел, не видя дороги. Он задевал за ветви, а раз даже упал, споткнувшись о корень или камень. Он старался идти совсем неслышно и при каждом невольном шуме злобно кусал себе губы, останавливался и прислушивался. Но кругом царила мертвая тишина, как если бы весь мир потонул в тумане. Стволы деревьев, тут и там выступавшие из серого тумана, принимали жуткие очертания; казалось, что это вставшие из могил мертвецы с мольбой поднимают кривые руки. Куски волокнистой коры развевались как сгнившие лохмотья одежды.

Хатако дошел до прогалины. Над ней, словно рожденные подземным пламенем, колыхались густые клубы тумана.

Он нерешительно сделал несколько шагов. Две человеческие фигуры с криком набросились на него. Из тумана, им ответили другие голоса. Удар копья рассек ему куртку и ремень ружья, другой удар пришелся по фляжке, и копье, отскочив, ранило его в бедро; бросившись с быстротой молнии на землю, он избежал вражеского меча.