Сейчас они глубоко счастливы. На их добродушных честных лицах и в больших глазах, похожих на глаза верного пса, сияет непритворная радость; они все время улыбаются, показывая свои белые зубы. С торжественным видом подходят они один за другим к тем пассажирам, которые во время плавания интересовались ими и их маленькими делами, и с трогательной благодарностью пожимают им руки.

— Конго, не хорошо!.. — говорят они, отплевываясь, и, сопровождая эти слова жестом, которым стараются убедить слушателя, повторяют: Ашанти очень, очень хорошо, господин! — После чего в сотый раз начинают описывать таинственную Кумасси и Акру, перед которой мы находимся и которая в их глазах является одним из семи чудес мира.

Пра (большая туземная лодка), которая должна забрать рабочих, только что пристала. Большие волны равномерно ударяют хрупкое суденышко о борт огромного парохода. Гребцы, отталкиваясь веслами, стараются, насколько можно, ослабить удары.

Нужно спешить. И без того уже много времени потеряли в Форкадосе. Капитан, в нетерпении, нервным голосом торопит с посадкой. Неужели из-за этой дюжины черномазых придется снова опоздать и платить штраф.

— Ну, живо, живо! — кричит помощник капитана, распоряжающийся посадкой.

Торопливо, в беспорядке, черные пассажиры спускаются по трапу и с громкими возгласами рассаживаются в Пра. Но вот один из этих бедняков, оглушенный всей этой спешкой, руганью и пинками матросов, спотыкается. К счастью, ему удается уцепиться за поручни, но он выпустил свой багаж, один из тех обитых железом сундуков, окрашенных в ярко-красный цвет, которые продаются на базаре в Боме. И сундук, громыхая по ступенькам трапа, падает в воду между пароходом и подпрыгивающей на волнах пирогой. Несколько рук протягиваются, чтобы спасти злополучный сундук; им почти удается сделать это, так как он держится на воде… как вдруг набегает неумолимая волна. Сдавленный между двумя бортами, сундук раздавлен и разбит вдребезги… Куски разноцветной материи, белые одежды вперемежку с разными мелочами плывут по воде, а мешок с золотыми фунтами идет ко дну, как камень.

Ошеломленный рабочий глядит с парохода на это несчастье. Все, что он сберег в течение трех лет, цена пролитого им пота, фунты, накопленные грош за грошом, все его достояние находится в воде. В воде нарядный плащ ханга, который он вез для своей мамми.

С испуганным лицом, с расширенными от горя и ужаса глазами он наклоняется над водой. Затем, внезапно, крупные слезы, как у ребенка, начинают течь по его лицу, ставшему синевато-серым, и он со стонами падает ничком на палубу. Несчастный бедняк…

— Пошел вон, проклятый негр! — грубо кричит унтер-офицер и с раздражением сталкивает несчастного в лодку, которая тотчас отваливает и сразу же исчезает из виду, поглощенная мраком. В темноте, среди шумного моря, виден только бледный огонек фонаря, подпрыгивающий по волнам.

Машина снова начинает работать. Винт крутится, вспенивая воду. Раздается протяжный свисток. Вперед, в дальнейший путь.

— Слава богу, без опоздания! — бормочет с облегчением капитан.

Стоя на коленях на носу пироги, лейтенант Мергене приложился из своего винчестера. Он целился долго, не обращая внимания на нетерпеливые возгласы своего спутника, — «Стреляйте же скорей».

Наконец, не торопясь, выстрелил. Эхо выстрела долго отдавалось в лабиринте многочисленных островов, покрытых пышной и почти непроходимой растительностью, темно-зеленая масса которой отражалась в водах реки. Легкий дымок поднялся в прозрачном воздухе.

— Попал! — воскликнул довольный своей удачей белый, заряжая ружье. — Ну-ка, навались на весла, Суэди! — приказал он находившемуся на корме капита, который сильным взмахом весел сразу двинул вперед легкую лодку.

— Не так скоро, черт возьми! — крикнул лейтенант. — Не подходи слишком близко. Ведь ты видишь, что он еще шевелится! — добавил он. — Или же хочешь, чтобы мы попробовали супу, болван?

И действительно, гиппопотам яростно бился, разбрызгивая вокруг себя окрашенную кровью воду, которая падала вниз в виде розоватой пены. С разинутой пастью и выставленными вперед клыками, с выступавшей зеленоватой слюной — остатком прерванного обеда — громадный зверь устремлялся теперь прямо на пирогу.

— Пол-оборота, Суэди! — заревел Мертене.

Легкая и подвижная лодка почти на месте проделала указанный маневр. Быстро работая веслами, чернокожий гребец добрался до ближайшего берега. Чудовище следовало совсем близко за лодкой; однако за несколько метров до нее круто повернулось.

Выпрыгнув легко на землю, лейтенант послал гиппопотаму вторую пулю, на этот раз смертельную. Изрыгая целые потоки черноватой крови, зверь с глухим хрипением опустился на дно, на глубину трех метров.

В то время как следовавшие на другой пироге бои[33] разбивали палатку, а гребцы приготовлялись вытащить на берег тушу, пока ее не унесло течение, оба белых уселись на берегу, под тенью гигантского зонтикообразного папоротника.

По временам глухой рокот туземного барабана, отдаваясь до бесконечности вдоль излучин реки, достигал до их слуха, несмотря на шум, поднятый туземцами, старавшимися вытащить из воды убитого зверя. Они подвели под его задние ноги огромную лиану и тащили тушу толчками, равномерно покрикивая, под команду одного из своих товарищей, который гортанным голосом давал отрывистые указания.

В это время от противоположного берега отчалила пирога. Выделяясь большим черным пятном на фоне светлой воды и покачиваясь на все стороны под ударами весел, тяжелая лодка то исчезала, то появлялась между островами. Сверкавшее на солнце ожерелье, одетое на шее одного из сидевших в ней, казалось яркой точкой на темной завесе зелени.

Внезапно, когда пирога была уже совсем близко, ярко-красный плащ сидевшей на корме негритянки, которая теперь встала, бросил на зеленоватую воду красный отблеск. А вслед за ней из-за борта лодки появились, улыбавшиеся своими белыми зубами, физиономии двух негритят, до этих пор лежавших на дне лодки. Потом появилась собака, опиравшаяся на борт передними лапами, и радостно залаяла. И вся эта публика — гребцы, женщины, дети и собака, — спрыгнули в воду, как только пирога ткнулась носом в берег. Они прибыли сюда, чтобы принять участие в пиршестве, которое учуяли с того берега.

Между тем стало совсем темно. При свете громадного костра, освещение которого усиливали еще примитивные факелы, сделанные из пальмовых волокон, чернокожие продолжали разделять на части огромную тушу, которую они наконец вытащили на берег. С покрытыми жиром и кровью руками, с ногами, путавшимися во внутренностях, похожих на клубок синеватых змей, четыре человека, вооруженные широкими и длинными, как сабли, ножами, вырезали одинаковые полосы из спины и боков гиппопотама, сквозь обнаженные ребра которого виднелась красноватая пустота. Окрашенные также в красный цвет лезвия ножей бросали яркие отблески на лужи черноватой крови, освещенной резким светом факелов. От берега бежали по реке золотисто-желтые полосы, пересекавшие темную и непроницаемую поверхность воды. При капризном свете колеблющегося пламени по временам выделялась чья-то черная глянцевая спина, мускулистая и сильная рука, в конце которой сверкал нож или железный наконечник копья.

Туземцы из соседней деревни, перебравшиеся понемногу с противоположного берега для участия в пиршестве, испуская дикие крики и размахивая руками, окружили остатки гиппопотама. Им, впрочем, отдавали худшие куски. Совсем рядом с белыми две старые и истощенные ведьмы, с оскаленными зубами, ссорились, вырывая одна у другой кусок окровавленного мяса. Каждая из них своими худыми и узловатыми руками тащила в свою сторону синеватые волокна мяса, похожие на струны скрипки. Детишки с вздутыми животами и тонкими ногами возились в кровавой грязи между ног живодеров, стараясь вырвать из туши дрожащие внутренности. По временам один из трудившихся с покрытым потом и запачканным кровью лицом, с блестящими от желтоватого жира руками, бросал на минуту свою работу, чтобы выпить одним духом целую тыквенную бутылку малафу, которую ему протягивала какая-нибудь черная Геба.