Туземцы на улицах обходили Хатако, шепотом обменивались замечаниями и смотрели ему вслед. Он почти не разговаривал ни с кем, да и не мог, если бы и хотел, так как его познания в кизуахели, разговорном языке восточной и центральной Африки, были очень ограничены. Но нерадивые рабочие вздрагивали, когда чувствовали на себе дикий взгляд этого чужеземца с острыми зубами и только одним ухом…

Иногда по вечерам хозяин звал его на веранду, усаживал рядом с собой и разговаривал с ним на религиозные темы. Он рассказывал об Аллахе, сотворившем мир, о Магомете, его пророке, и о законах, которые он дал людям и завещал в книге, называемой Кораном. Хатако внимательно слушал. Но когда араб сообщил, что правоверному запрещено употреблять в пищу человеческое мясо, его интерес потух.

Однажды с раннего утра к дому торговца стали стекаться люди. Начальство поручило ему организовать сафари в Восточную Африку.

— Это люди идут с одним англичанином в страну, где диких зверей больше, чем людей. Белый собирается охотиться на зверей, а также делать с них картинки. Хотел бы ты тоже с ним пойти? — спросил араб.

— Да, но я не хочу носить на голове ношу! — быстро ответил Хатако.

Араб, улыбаясь, кивнул головой.

Путешественник явился на следующий день. Это был маленький худой человек с большой бородой и спокойными глазами. Араб показал ему участников сафари, а в конце, после нескольких пояснительных слов, — Хатако. Англичанин беглым взглядом окинул людей. На стоящем перед ним человеке, почти голое тело которого дышало силой и первозданной дикостью, взгляд его задержался дольше и с меньшим равнодушием. Глаза дикаря спокойно и с сознанием собственного достоинства встретили его взгляд.

— Спик инглиш? Но? Унаю а кизуахели (говоришь ли ты по-кизуахели)? — спросил он коротко.

— Кидого, бана (немного, господин), — ответил низким голосом людоед.

— Ты, кажется, не из пугливых! Будешь моим оруженосцем. На охоте ты должен быть всегда при мне — но не убегать! Понимаешь?

— Ндио (да), бана! — сказал спокойно Хатако, вскинул в виде приветствия свою дубинку к голове и сел.

— Ты не должен садиться в присутствии белого, — поспешно заметил ему надсмотрщик носильщиков. Но Хатако медленно закрыл глаза, как это делают львы, и молча отвернулся.

Англичанин засунул руки в карманы и обратился к арабу:

— Странный малый! Кажется, он не слишком кроткого нрава, но на него можно положиться. Хорошо, мы посмотрим. Отправляемся завтра. Груз лежит внизу на пристани. В полдень двинемся в путь, — сказал он, уходя.

На следующее утро араб взял Хатако на рынок. Он купил ему короткие брюки защитного цвета, такую же куртку и шерстяное одеяло за треть той цены, которую бы взяли с Хатако. Он подарил ему хороший карманный нож.

Дома он полностью рассчитался с ним и выплатил остаток жалования за четыре месяца. Хатако положил деньги в свой кожаный мешочек; его радовал звон серебра. Он молча кивнул и ушел, но, уже спустившись со ступеней веранды, обернулся, одним прыжком взлетел наверх, схватил желтые руки араба и прижал к груди.

У дома англичанина его ожидал бой (мальчик-слуга). Он передал ему три ружья в кожаных чехлах. Одно из них — тяжелая винтовка на слонов, носорогов и буйволов, второе — магазинное ружье, третье — ружье для стрельбы дробью.

— Ты должен их всегда носить с собой. Ты должен смотреть, чтобы они не упали и не намокли, и никогда не должен их вынимать из чехла без моего разрешения или бана Вермонти. Я научу тебя, как их чистить. Ты, вероятно, не имел еще оружия в руках, потому что ты, как я вижу, шенци тубу (настоящий дикарь), — важно сказал бой.

Он был житель Ламу, умен, проворен, дерзок, плутоват и очень гордился как своей светлой кожей, так и своей магометанской верой и знакомством с европейцами.

— Я понимаю твой лай, шакал. Быть может, когда-нибудь я сдеру с тебя шкуру. Но кажется, что она не дорого стоит, — сказал спокойно Хатако, принимая оружие.

Бой этого не ожидал. Когда он открыл рот, чтобы ответить, в глазах дикаря сверкнул такой огонь, что он счел за лучшее промолчать.

— Хэлло, ты здесь?! — крикнул новый хозяин Хатако, выходя на крыльцо. — Оставайся пока с носильщиками. Пока что я не нуждаюсь в оружии. Нам предстоит еще проделать долгий путь на корабле и по железной дороге, прежде чем мы попадем в страну зверей. Но каждый вечер ты будешь приходить ко мне чистить оружие в моем присутствии.

В сафари участвовали сто пятьдесят человек. С громкими песнями проходило шествие через весь город к пристани. Друзья и родные провожали уезжающих. Голые ребятишки с толстыми животами, с веселыми криками бежали и кувыркались впереди отряда. С веранд, покрытых банановыми листьями, раздавались громкие напутствия черных женщин. Посетители чайных домов, одетые в белое знатные туземцы, сидевшие на скамьях в тени манговых деревьев, вытягивали шеи. Проходя по запруженному людьми и животными рынку, носильщики быстро отделились от каравана, чтобы купить напоследок кто дыню, кто рюмку рисовой водки или что-либо из жирных сладостей, с которых поднимались рои мух. Предводители отряда возвращали лакомок бранью и ударами палок. Каждому из уходящих люди кричали веселое напутствие, только Хатако не воспринимал ничего, кроме боязливо-удивленных взглядов.

В порту главный предводитель отряда сделал перекличку и распределил тяжести. Сафари погрузили на три больших лодки. Под резкие звуки рогов и визгливые крики людей лодки отчалили. Отойдя от берега, они подняли паруса и быстро поплыли по изумрудной поверхности озера. Голубые горы медленно исчезали на западе, а впереди вставали покрытые банановыми рощами берега Уганды.

Караван сошел на берег в Киберо, и в продолжение десяти дней шел по стране, какой Хатако еще в жизни не видел. Здесь не было ни лесов, ни пустынных степей. Вся земля, равнины, долины и даже склоны гор почти до самых вершин представляли собой одно большое поле. Здесь в изобилии росли бананы и сахарный тростник, маис, рис, бобы и тыквы. Почва была жирная и плодородная. Многочисленные реки орошали местность, а маленькие канавы подводили их воду туда, где она была нужна.

За эти десять дней Хатако увидел больше деревень и людей, чем встречал в продолжение ста дней странствования по лесам и степям Конго. Караван останавливался на ночлег только на рыночных площадях деревень. Пища в этой стране была дешева и всюду ее можно было достать, но за дровами приходилось далеко ходить, и они стоили очень дорого.

В Менго они достигли берега большого озера — Виктория Ниянца. В порту стояла большая лодка, на которой был дом. Короткий столб белого цвета возвышался посредине и пускал дым. Когда их привели на палубу, Хатако сразу же осмотрел все ее закоулки. Товарищи объяснили ему, что лодка движется посредством огня, который горит в ее животе. Он слушал это без всякого удивления; ему было ясно, что белые могут придумать и сотворить все, что угодно.

Они отчалили и вскоре потеряли из виду землю. Они видели, как вечером солнце погружалось в воду, а наутро снова поднималось из воды. Около полудня они заметили цепь маленьких островков и приветствовали их радостными криками. Ночью шум в животе корабля прекратился. Он был в порту Кизуму, что в британской Ост-Африке.

Внезапно на мачте вспыхнул белый свет прожектора. Хатако с интересом прищурился, но он не смог разглядеть, как устроена лампа. Дела белых не были доступны его пониманию.

Они стали сносить тюки с корабля через площадь и затем грузить их в большие мрачные повозки. Много таких повозок стояло цепью одна за другой, колеса их опирались на узкие стальные дорожки. Спереди была громадная черная штука с толстым круглым брюхом и двумя яркими лампами на груди. Она была горяча, шипела и выпускала пар и дым. Хатако понял, что она движется при помощи огня и при этом тянет за собой повозки.

Когда погрузка закончилась, им велено было наполнить свои бутылки водой и потом войти в другие повозки, в которых были окна и скамейки для сиденья. Толчок — и поезд покатил в темноту ночи все быстрее и быстрее…