Он вздохнул и менторским тоном начал пояснять, — Смотри, след ровный, края не оплыли. Вода что в каблуке скопилась, мутная…
— так вчера дождь был.
— Тогда бы земля размытая была бы, и края оплыли бы, а так за ночь подсохнуть успела. И ежели водица в следе грязная, означает недавно прошел, а вот чистая, значится путник, был тут вчера вечером, после дождя.
Ну. Про чувяк и лапоть молвить не надобно? Али повторить?
— Не надо.
— Пойдем тогда, пока наши ушли недалече.
Скорым шагом припустили вдогонку и, когда обогнали лошадей, нагруженных вьюками, пошли нормально.
— Ежели торопится кто, след получается… — договорить десятник не успел, подбежавший стрелец проговорил, запыхавшись:
— Ляхи на дороге… конные, много… с полверсты до них, лошади идут шагом… меня упредить послали.
Илья свистнул, привлекая внимание отряда, и громко крикнул, — Айда с дороги, уводи лошадей подальше и не дай бог, заржут, я те яйца обстругаю тупой косой.
На тропе прокатилась волна суетливого движения. Затрещали ветки кустов, ломаемые нашим обозом, и — через пару минут — никого не видно. Только один дуб стоит посередке и варежкой хлопает в раздумье — умные налево, красивые направо. А куда ж ему, добру молодцу, двигать?
Потом все-таки решил, что быть на линии огня как-то неправильно и ломанулся вслед за всеми. Поспел вовремя, десятник раздавал команды и стрельцы шустро ныкались, занимая позиции. Мне выделили пенек, из-за него просматривался краешек стежки — дорожки, и велели не высовываться.
Улегся, зарядил винтарь, просунул ствол между ветками молодой поросли, растущей перед моим укрытием, стал ждать.
Нет ничего хуже — ждать и догонять. Терпения пролежать неподвижно хватило ровно на одну минуту. И началось… Тут надо почесать, там лесную тварь, не вовремя на щеку усевшуюся, прихлопнуть, пониже поясницы поскрести… Именно сейчас приспичило и так засвербело в носу… Аж слезы навернулись на глаза. Пришлось сдергивать шапку с головы и, уткнувшись в неё, чихать.
Обернувшийся Илья погрозил кулаком и, проведя характерным жестом поперек горла, указал пальцем на меня.
Понял. Молчу. Не шевелюсь.
Послышался тихий свист — идут.
Взял ружье наизготовку, прицеливаясь туда, откуда может показаться враг. Ждем-с.
Ни черта не видно.
Кто там едет? Сколько их едет?
А впрочем, что я себе голову забиваю? Такая война не мое призвание, она вообще не мое дело, пусть Илюха командует.
Сквозь шелест ветра в ветвях берез послышался глухой звук — мерный стук копыт по утрамбованной земле.
Пригибаю голову и стараюсь не смотреть на выезжающих к засаде поляков. Илья, когда объяснял премудрости лесные, говорил — не смотри на татя пристально, он как зверь тебя учует и бросится
Это потом, когда все кончается, мы становимся умными…
А сейчас я, не отрывая взора, смотрю на едущего первым поляка. Он сидит на коне с грацией прирожденного всадника, вольготно расположившись в удобном седле (мне до таких высот… Эх, ни когда не научусь) Лицо круглое, молодое, нос с легкой горбинкой и полные, слегка припухшие, губы под тонкой щеточкой усов. Густые брови, почти сросшиеся на переносице, и темные, смолисто-черные глаза… На голове шапка с синим верхом и красной опушкой, сбоку торчит перо какой-то птицы. Лях едет и спокойно осматривает придорожные кусты, поляну, медленно проплывающую мимо, уходящую вдаль дорогу.
И тут наши взгляды встретились…
Он вскинул руку, указывая на меня, и открыл рот, чтоб закричать…
Отдача мягко толкнула в плечо, а глазастого юнца ударом тяжелой пули опрокинуло на круп, он только и смог всплеснуть в воздухе руками и кулем свалится под копыта своего коня. И даже металлический нагрудник не помог — свинец и не заметил преграды на своем пути.
Со стороны стрельцов послышался нестройный залп из двух десятков стволов, гулким эхом прокатившийся под кронами деревьев. Послышалось испуганное ржание коней и несколько лошадей с пустыми седлами, взбрыкивая на ходу, проскакали мимо меня. Закричали люди, вразнобой грохнуло еще несколько выстрелов и наступила тишина.
Послышался командирский свист, и тропа наполнилась радостными голосами стрельцов. Вслед убежавшим лошадям пробежала пара человек и скрылась за поворотом.
Я сидел на своем пеньке, в обнимку с ружьем, и пытался унять дрожь в коленях. Не от страха, от избытка адреналина, но трясло, словно осину на ветру. Боялся. Если встану и пойду — будут бегать и скакать, крича при этом всякие глупости. Лучше уж здесь, на коряге, пережду когда отпустит.
Не ребята, стреляйте сами, мне бы просто взорвать али спалить чего, мину поставить, бомбу на коленке слепить. Оно как-то спокойней выходит. Есть время все обдумать, взвесить, а тут…
Нет, я не спорю, надо уметь стрелять и во врага, а не только по банкам в тире.
Некстати вспомнилось, Силантий говорил: — Эх, Федька, Поставь свечку в церкви, выпей зелена вина своего и завались Милке под бочок, а дурное из головы выброси…
Помолчал немного и добавил глухим голосом: — Иначе самого вороги порешат.
Конец душевным метаниям положил десятник, он подошел, остановился напротив, качнулся с пятки на мысок, правую руку заложил за пояс, а левой похлопал меня по плечу.
— Ты зачем стрелил так рано?
— Поляк первым ехавший, меня увидел и уже кричать хотел, вот я его и…
Илья переспросил, с удивлением в голосе: — Узрел? Так ты ж влежку лежал. Ежели бы я…
Пришлось перебить и виноватым тоном покаяться: — Я глазами с ним встретился, тать меня посередь куста и разглядел. Вылупился я на него, словно юнак на титьки девичьи…
Он покачал головой:- Плохо, да впредь умней будешь, а пока горевать не стоит… Немцев…
— А рази это не ляхи?
— Двое али трое, остатние немцы как есть, восемь их было
Зеленое недоразумение подняло голову и спросило с недоумением:- И на них потратили два десятка патрон?
Озвучил этот вопрос и получил развернутый ответ: — пораненых добили. Немчура, который последним ехал, прыткий оказался, сбежать хотел, с коня сиганул рыбкой и в кусты, да так там и остался.
На дороге вовсю шел праздник мародера — весело, с шутками и прибаутками, народ потрошил наемников.
Снимались сапоги, вытряхивались котомки, мешки и всяческие сумки, пристегнутые к седлам. Один кадр, ухватившись за штанины, стаскивал с трупа портки.
Но что меня порадовало больше всего, мой поляк лежал смирно и не пытался никуда убежать. Я хихикнул нервным смехом:- а этого чего пропустили?
— Так это… Его ты застрелил…
— И что?
— Как чего, а сапоги…
— Илья! Бл… Я покойников с детства боюсь, тем более таких свежих. Только пистоль с мушкетом возьму да порох, остатнее парням отдай.
— И саблю?
— Её тем более — я быстрей себе кровь пущу, чем ворога зацеплю. И не смотри так, учится рубить саблей не буду. Поторопи этих мародеров, думаю надо рвать когти отсель, пока нас здесь за шиворот не взяли.
Когда стрелец отошел, добавил ворчливо:- Это вам мясникам не привыкать, всяческим железом махать.
Мода нынешняя — классная штука: внутренних карманов нет, только накладные, и то не везде. У данного индивидуума наблюдается только пояс и небольшая сумка, подвязанная кожаными ремешками. Стараясь не касаться тела и не смотреть покойничку в лицо, срезал ножом обнаруженный трофей. Расстегнул на груди, и снял перевязь с мерками для пороха и кармашками для пуль.
За спиной послышался топот копыт. Оглядываюсь на звук, это стрельцы догнали и ведут за собой сбежавших коней.
— Ермолка, нагнали коников?
— Та они дурные, через кусты бросились, а поводья на сук намотало, добро хоть недалече убегли…
Переговариваясь, они вели свою добычу мимо меня и я обратил внимание на одного мерина — как раз на нем и ехал покойный лях. Вытянутая, сухая морда, белый ромб на рыжей шкуре посередке лба и правое ухо обрублено наполовину.
— Ну-ка, погодь, мил человек, — остановил стрельца и, подойдя ближе, зашел на правую сторону. Так и есть. Из большой кобуры, пристегнутой к седлу, торчала рукоять длинноствольного пистолета со здоровенной круглой блямбой противовеса.
