Они смотрели на открывающуюся дверь, на них упало чуть света из операционной — дверь осталась открытой. Оттуда были слышны различные звуки, которые не давали никаких зацепок. Губы Ольги задрожали сильнее. Кристина крепко сжала кулаки.

Справа от Сеноя встал хирург, и по тому, как посмотрели на него девушки, выглядел он как заправский мясник. Решив всё же убедиться в том лично, ангел повернулся в сторону доктора. Вопреки его ожиданиям крови на его одежде почти не было, лишь небольшие следы на виске — он вытирал пот окровавленными руками или манжетами рукавов.

Доктор был немолодой, на вид ему было за пятьдесят, виски были чуть седыми. Глаза его не выражали абсолютно ничего — ни надежды, ни траура.

— Вы родственники? — Потревожил он тишину, ставшую к тому моменту звенящей, содрогавшуюся от грохотания обеспокоенных сердец.

Сеной бросил быстрый взгляд на Ольгу — в её глаза он увидел то, чего не увидишь даже в большой религиозный праздник в храме, и не суть какая религия. В них была молитва — истинная, чистая.

— У него никого нет, кроме нас. — Спокойно ответил Сеной, переведя глаза на Кристину. — Он сирота.

Доктор покивал, чуть опустив взгляд в пол. Но лишь на миг. Затем он вновь поднял глаза и, посмотрев Ольге в молящие об ответе очи, отрицательно покачал головой.

— Слишком большая потеря крови. Он продержался столько… люди столько не смогли бы. Простите.

На этом он медленно отвернулся от них и тихим шагом пошёл прочь, куда-то за поворот коридора. Шёл он медленно, в очередной раз утерев отработанным движением висок, на котором вновь появился пот. Всегда появляется, когда приходиться объявлять родственникам или друзьям, что их близких больше нет. И к этому нельзя привыкнуть. Главное, что он довольно быстро понял, будучи ещё молодым хирургом — нельзя утешать, только констатация и прочь.

Каждый раз, вот так уходя после подобного объявления, он слышал позади сначала тишину, а потом, когда уже сворачивал за угол, его догоняло эхо падающих на пол бессознательных жён, матерей или дочерей, их вырывавшийся из груди плач, проклятия, мольбы и вопрошания к небесам. Слышал эхо сдержанных вздохов мужчин. Настоящие мужчины не плачут — плачут истинные, которые не стесняются и не боятся собственного горя.

Он сделал пару шагов, свернув за угол. И вот оно — эхо потери. Как всегда…

— Чего ты там сочинил-то?

— Чего?

— Ты шевелил губами перед боем — там, у храма. Муза была?

— А. Ну да, была.

— Ну? Чего сочинил-то?

Шекспир взглянул на девушку, сидевшую на полу, хотя удобных кресел рядом было достаточно. В руке она сжимала пропитанную нашатырным спиртом вату — когда она всё же посмотрела на Вихря, то упала в обморок. Его перекладывали с носилок, и он в очередной раз закричал, перед тем как впасть в беспамятство от непереносимой боли.

Зверь была бледна, глаза покраснели и смотрели только в противоположную стену.

Шекспир припомнил пришедшие строки:

Зверь шмыгнула носом.

— В тему…

— Как обычно.

По коридору послышались шаги — шёл Морев. Подойдя, он оценил состояние сидящей на полу девушки и вопросительно посмотрел на Шекса — тот дал понять, что её лучше не трогать. Морев кивнул и сел рядом с парнем в ожидании момента, когда выйдет кто-то из докторов и прояснит будущее Вихрова.

Ждать пришлось ещё минут сорок. Вышла женщина, когда она сняла маску, оказалось, что она довольно молода — возможно, до тридцати. Из-под головного убора торчал чёрный локон, который она то и дело сдувала, но не убирала.

— Что там с ним? — Поднялся Морев, не дожидаясь вступлений, и дабы ускорить процесс общения, показал удостоверение капитана СБ. Доктор кивнула, поняв, что родственников здесь явно нет, а говорить надо кратко и по делу.

— Жить будет. Сейчас состояние тяжёлое, но стабильное — кома. Есть надежда, что скоро выйдет — парень сильный. Ожог обширный. — Женщина старалась подбирать слова так, что не приходилось переводить с медицинского на русский. Между словами делала паузы, стараясь не отводить взгляда от внимательных и проницательных глаз Морева. — Потребуется регенеративная терапия, хотя внешность на сто процентов вернуть невозможно. Жить будет, — повторила она, — а вот всё остальное пока рано прогнозировать.

— Что вы имеете в виду?

— Поймите — он обгорел практически полностью. Ко всему прочему на нём была кольчуга — она буквально вплавилась в кожу — оставить её нельзя, как вы, надеюсь, понимаете.

Зверь шмыгнула носом, доктор посмотрела на неё. Девушка из последних сил держала себя в руках, прикусив палец и буравя глазами стену.

— На регенерацию уйдут годы — два-три, думаю, при таком поражении. Это всё, что я могу вам сказать. Родственникам сообщите сами?

Влад не ответил, лишь кивнул.

Удовлетворившись ответом, женщина исчезла за дверью, из которой и появилась.

Наступило молчание, прервал его Шекспир.

— Минус шесть, учитель…

— Нет… Он ещё жив. — Зверь всхлипнула. — Я Андрея знаю как облупленного — он не сдастся. Как встанет — опять за старое возьмётся. Так что рано его вычёркивать!

— Я правильно понял — это счёт учеников Люцифера — Анхеля?

— Угу… — Промычала Зверь.

— А Арвинг?

— Его, думаю, можно к нам приписать — если бы не Анхель, мы были бы никем, его бы и вовсе не было. — Предложил Шекспир.

— Ну да… Цепеш, как он там?

Влад вздохнул, посмотрел на неё, затем на Шекспира.

— Он умер… — Едва слышно проговорил он, слова застревали в горле, не желая звучать.

Зверь громко втянула воздух носом и, притянув колени, уткнулась в них. Она плакала не в голос, едва слышно. Морев достал из заднего кармана брюк фляжку, открыл, помолчал и отпил из неё, протянув затем Шекспиру. Тот, взяв, тоже приложился к ней. Посмотрев на девушку, решил не предлагать ей, вернув фляжку Владу. Тот отхлебнул ещё и убрал обратно.

— Что ещё скажешь?

— Крылатые над городом — в бои не лезут, но и не улетают. Чего ждут — неясно.

— Команды ждут — чего же ещё.

— Сеной говорит, что скоро должны прийти Высшие, и там может случиться всё, — он понизил голос до шёпота, — всё, что угодно. Вплоть до полного уничтожения всего мира… Говорит, что Михаил нарушил Закон, а они это пресечь могут круто. В общем, вот, наверное, того и ждём теперь.

— Час от часу не легче. А где тут кормят?

— Хехех! — Сквозь слёзы хохотнула Зверь. — Правильно, Шекс — пошли, пожрём, а то скоро кишки на позвоночнике повесятся. В кои-то веки — ты со своей жрачкой в тему.

Она медленно поднялась — её пошатнуло. Осторожно вдохнула нашатырный тампон, взгляд чуть прояснился, но уверенности в движениях так и не было. Не глядя на Морева, она подставила ему локоть — мол, веди. Тот послушно поддерживал её по пути в столовую.

Там их ждали Сеной и Кристина с Ольгой. Хранитель, не отрывая глаз от Звери, спросил:

— Вихрь?

— Жив… — Кратко ответила она.

— Я уж было подумал… Хорошо тогда.

Ольга сидела, опустив голову, сжимая в руках, казалось насквозь мокрый от слёз, платок. Лица на ней не было, но она держалась лучше, чем Зверь — та и сесть сама не смогла, Мореву пришлось её поддерживать.

Кристина смотрела на Зверь из-под своих круглых чёрных очков. Смотрела с жалостью. Хотя она потеряла друга, с которым росла, она уже час успокаивает Ольгу. Но вот на Зверь ей смотреть сейчас оказалось гораздо тяжелее — она сломлена.

Сколько раз ей приходилось видеть эту безбашенную троицу — всегда она видела в их глазах огонь. Такой огонь, который позже увидела в глазах Арви. Они ждали этой битвы, грезили ей, а она смяла их, сломала, как сухую ветвь об колено. Но почему? Быть может потому, что они надеялись погибнуть все вместе? Она не видела их перед битвой — не могла однозначно подтвердить свою догадку, но сейчас видит не скорбь… Это разочарование.