– Ваше Святейшество желали меня видеть.

– Очень желал бы, – хмуро откликнулся папа, – но в иных обстоятельствах.

Николас напустил на себя удивленно-обиженный вид.

– Что-то случилось, Ваше Святейшество?

– Я ожидал, что вы мне сами об этом расскажете, генерал.

– Но я…

– Ваше Преосвященство! Вы не забыли, что я четверть века был – повторяю, был – членом ордена Иисуса? И все театрально-психологические экзерсисы мне знакомы достаточно хорошо?

– Но всё же…

– Что ж, коль вам угодно играть так, извольте, генерал. Что за кровавые интриги, достойные времен Борджиа и Медичи, вы затеяли? Отряды боевиков, похищения и – страшно даже произнести – убийства!

– Святой отец, вас ввели в заблуждение! Я даже не понимаю, о чем речь!

– Генерал, не заставляйте меня делать вас еще и клятвопреступником. Я знаю, что вы готовы и крест поцеловать, убеждая меня в том, что это навет. Молчите!

Папа гневным жестом поднял ладонь.

– Молчите! И слушайте. Вы немедленно свернете все ваши «операции» в Европе, за которые было бы стыдно даже ЦРУ, и вернете всех своих людей в Рим: чтобы отмаливать грехи, монастыри здесь найдутся для каждого из них.

– Слушаюсь, Ваше Святейшество, – Николас низко склонил голову.

– И наконец. Вам, конечно же, известно, что в 2016 году состоится Генеральная конгрегация ордена. Убрав за собой всё кровавое месиво, вы напишете прошение об отставке в связи с преклонным возрастом. Утвержденное мной, оно будет представлено Генеральной конгрегации. В оставшиеся два года вы номинально – подчеркиваю, номинально – остаетесь генералом ордена. Лишних домыслов и слухов нам не надо.

Папа помолчал, нервно барабаня пальцами по поверхности стола.

– Адольфо, Адольфо, – с неожиданной грустью произнес Франциск. – Во что мы превратились, кем стали… – Выпрямившись на стуле, понтифик посуровел. – Ну, идите, идите, генерал. Вам еще много предстоит сделать.

Николас низко, в пояс поклонился, развернулся и на внезапно одеревеневших ногах покинул кабинет.

Уже в машине он похлопал телохранителя по плечу.

– Рауль…

– Да, генерал.

– У тебя есть одноразовый с предоплатой?

– Si. – Охранник протянул боссу сотовый телефон. Тот, взяв мобильник, закрыл стекло, отделявшее его от передних сидений.

– Роберто, – произнес он в микрофон аппарата. – Адольфо Николас. Оставь церемонии, прошу тебя, не до того. Мне нужны последние четыре дня. Нет. Не все, кто звонил. Конкретный человек. Звонил ли понтифику за эти дни кардинал Кшыжовский. Конечно, напрямую папе он звонить не стал бы. Скорее, через Гёнсвайна или Ксереба. Да, он мог и не назваться своей фамилией. Но для этого ты и располагаешь фонотекой идентификации голосов. Ответ мне нужен сегодня. Хоть до полуночи, Роберто. Можешь звонить на открытую линию. Мне нужно всего одно слово: Si. Или No.

Джеймс Ричардсон стоял в толпе встречающих, держа табличку с надписью в опущенной руке. О посадке самолета из Израиля уже объявили, и первые пассажиры просачивались в зал прилетов, получив в паспорт штамп о прибытии. Джеймс поднял табличку с надписью «М. Айнштайн» на уровень груди. Прибывшие шли группами и по одному, высматривая родственников и знакомых, обнимаясь с ними и направляясь к ленте выдачи багажа. Некоторые, однако, выходили прямо к стоянке такси и автобусов-шаттлов. Люди с одной лишь ручной кладью, не обремененные багажом.

Было несложно определить, откуда прибыл рейс. Шумные, загорелые, яростно жестикулирующие люди, среди которых там и сям мелькали экзотические фигуры хасидов в длинных черных лапсердаках и плоских меховых шапках. Не столь уж, впрочем, экзотические для Лондона, где можно было встретить кого угодно.

Никто, однако, не обращал внимания на Ричардсона и его табличку. Но Джеймс не слишком тревожился по этому поводу и не спешил поднимать надпись над головой. Она была хорошо видна проходящим и на уровне груди рослого мистера Ричардсона. Внезапно он почувствовал нечто вроде толчка. Сила взгляда – иногда она так работает. Он поискал глазами в толпе и сразу же понял, откуда шел сигнал: глядя не на табличку, а прямо в глаза Джеймса, к нему широким величественным шагом шел не просто пассажир, пусть даже и экзотический, но внушительного вида патриарх, словно сошедший со страниц Библии. Ростом он был на полголовы выше Джеймса, седые длинные волосы волнами ложились на его плечи, седая борода была, однако, аккуратно подстрижена. Одет он был в темный плащ, на плече – дорожная сумка. Он шел, рассекая толпу, но ни разу никого не толкнув. Люди сами поспешно уступали дорогу великану.

Подойдя к Ричардсону, он приподнял широкополую шляпу и густым баритоном произнес:

– Марк Айнштайн.

И протянул Джеймсу руку, которую тот пожал, подивившись богатырской силе библейского старца.

– У вас есть багаж? – поинтересовался Джеймс.

– Все мое при мне, – усмехнулся Айнштайн. И они направились к выходу.

У автомобиля приехавший придержал руку Ричардсона, открывавшего заднюю дверцу, и негромко попросил:

– Мне хотелось бы ехать впереди. Давно не видел Лондона.

– Как пожелаете, мистер Айнштайн. – Джеймс открыл переднюю пассажирскую дверцу и пропустил гостя вперед. Тот вытянул ноги и блаженно вздохнул:

– А-а-ах, есть где развернуться. В самолете колени приходилось поднимать чуть ли не к подбородку. – И он рассмеялся.

Рассмеялся и Джеймс, представив этого великана в салоне эконом-класса. Усаживаясь за руль, Ричардсон не удержался, чтобы не спросить:

– Отчего же вы не купили место в бизнес-классе? Все расходы, как я понял, брал на себя баронет?

– Странный поворот судьбы, – хмыкнул Айнштайн. – Обычно сложности возникают с покупкой билетов эконом-класса. На этот же рейс был полностью распродан бизнес-класс. Израильтяне, – хохотнул он. – Должно быть, очень богатый народ. Но, во всяком случае, очень непредсказуемый.

Джеймс вслушивался в речь старика – на вид ему было прилично за семьдесят, но кожа была гладкой, и ни на лице, ни на руках не было старческих пигментных пятен – и недоумевал, гадая, таким ли должен быть израильский акцент. У него было несколько знакомых евреев, но произношение Айнштайна было совершенно иным: уверенным и одновременно жестким. Английский язык его был безукоризненным.

– Баронет уже предупредил меня о том, что берет на себя все расходы, – добавил израильтянин. – Судя по этому авто, он вполне может себе это позволить.

Четвертый терминал был почти рядом с Грейт Уэст Роуд. Выбравшись на нее, Ричардсон мягко придавил педаль акселератора и, достав из кармана мобильник, отзвонился боссу:

– Сэр, мистера Айнштайна я встретил. Уже едем. Думаю, не более получаса. Если не застрянем в траффике.

Артур услышал урчание «Роллс-Ройса», и, когда зазвенел дверной колокольчик, уже открывал дверь, жестом приглашая гостя в дом. Баронет не смог сдержать удивления при виде седого гиганта.

– Сэр Артур? – спросил тот, протягивая руку.

– Просто «Артур», если не возражаете, – ответил МакГрегор, едва не поморщившись от боли: рукопожатие у почтенного старца обладало мощью домкрата.

– В таком случае, просто «Марк», – улыбнулся гость. – Мне, кстати, так привычнее. У нас в Израиле обычно обращение на «ты».

– Как вам будет удобнее, – сказал Артур, чуть отступив в сторону и давая возможность Эли поздороваться с Айнштайном.

– Эли, – негромко произнесла она, слегка присев.

– Марк. Несказанно рад знакомству с такой красавицей. – Израильтянин пожал ее руку гораздо мягче, чем до того ладонь МакГрегора. – Вы, как я понимаю, были ассистенткой профессора Лонгдейла… Мои соболезнования, мадам.

– Вообще-то, мадемуазель. Но лучше просто Эли. Что до соболезнований, смерть Лонгдейла, конечно, большая утрата, но мы не были так уж близки. И ассистенткой я работала у него тогда, когда возникала необходимость.

– Эпизодически? – уточнил Айнштайн.