Гордон, что удивительно для служилого на далёкой европейской окраине иноземца, постоянно следил через своих многочисленных корреспондентов на Британских островах за деятельностью английской Академии наук. Некоторые его письма начинались после традиционного приветствия такими словами:

«А что тебе известно, любимый мой родственник Гордон, о новых открытиях, сделанных королевской Академией наук? Любому твоему слову о том я буду весьма признателен...»

Пётр I сумел по достоинству оценить способности Патрика Гордона как воспитателя войск. Ему сразу же было поручено обучение Преображенского и Семёновского полков, пока ещё потешных, ставших вскоре гвардейскими и кузницей офицерских кадров для сухопутной армии. Именно петровские пехотные полки стали ядром создаваемой русской регулярной армии. Генерал не переставал с известной деликатностью говорить венценосному ученику:

   — Ваше величество, твои потешные — царские лейб-полки. Любой сержант из них сегодня же готов стать поручиком в солдатской роте.

   — А как же с приглашением иноземных поручиков, Пётр Иванович? Ведь у них патенты за семью печатями!

   — Поручики из Европы в большом числе, мой государь, дороговаты для русской казны.

   — Так где же выход, ваша милость? Мне нужна большая армия, доведённая до регулярства. Больше полков — значит, больше нужно подготовленных офицеров.

   — Они будут у вас, ваше царское величество. Для того только надо в Преображенский и Семёновский полки набирать как можно больше русских дворян. Послужат в потешных рядовыми, капралами да сержантами — вот им и офицерская школа будет.

   — Дворян родовитых в потешных у меня записано на сей день немало. Обучать их только зело изрядно надо. Тогда и толк будет.

   — Учёба есть. Полковник Иван Чамберс в нерадивых преображенцев не жалеючи науку палкой вгоняет.

   — Полковник Чамберс хороший начальник. Он военное дело знает отменно и похвалы заслуживает за то всякой.

   — Ты, как всегда, прав, ваша милость. Сегодня же повелю писать о награде полковника Чамберса куском доброго сукна на новый кафтан Преображенский...

Генерал Гордон старался выполнять все высочайшие желания. Ещё до возвращения в Москву из Троице-Сергиева монастыря царь провёл близ Александровской слободы военные учения — экзерциции. Они продолжались целую неделю под руководством генерала Гордона. Он показал государю ученье пехотных солдат, конное ученье и боевую стрельбу.

В экзерцициях принимал участие и солдатский Бутырский полк. Правда не весь, а только его лучшие роты. Новоприборным солдатам в выучке тягаться с потешными было сложно. Но всё же государь не раз отдавал должное полковому командиру:

   — Ваша милость, Пётр Иванович. И когда ты успел обучить своих солдат так лихо сворачиваться в каре? Смотри, конная сотня стольников ещё не успела к ним подлететь, а там уже правильный строй.

   — Мой государь! Мои капитаны да поручики солдат не жалеючи тому учат. Хоть и трудно приходится солдатам, зато на войне такой строй они поставят просто и скоро. Даже под пулями и стрелами.

   — Твоим бутырцам та наука сегодня просто даётся. Они на Крым ходили, ханскую конницу перед собой зрели.

   — Ваше царское величество, придёт время, и потешные через такое пройдут. На них и сейчас любо-дорого посмотреть, лучше всех экзерцируют.

   — Знаю, Пётр Иванович. Вон видишь, цесарский да свейский послы во все глаза глядят на солдатское ученье. Вечером же сядут послания в Стокгольм и Вену сочинять. Последнюю пуговицу на кафтане потешных опишут.

   — А что делать, мой государь. И твои посланники до последнего писаря у них в столицах больше лазутчиков напоминают...

В другой раз генерал Патрик Гордон в селе Преображенском устроил показательное учение своего полка перед преображенцами и семёновцами. 300 человек бутырцев демонстрировали перед государем, его окружением и будущими российскими полками лейб-гвардии ружейные приёмы. Царь был в восторге от выучки гордоновских мушкетёров:

   — Ваша милость, смотрю и дивлюсь — уж как не обучают в Преображенском и Семёновском, а твои солдаты ничем не хуже. Все ружейные приёмы им знакомы.

   — Ваше величество! Я так рад, что мой полк отмечен похвальным царским словом. Это для меня великая честь.

   — Как же ты обучил такому мастерству бутырцев, мой генерал?

   — Да как — каждый день они у меня в руках мушкеты держат. Сержанты и ротные поручики с капитанами строгость в обучении имеют. Да и Крымские походы чему-то научили солдат. Там зевать им не приходилось. Или ты выстрелишь из ружья, или тебя стрелой наградят.

   — Ты часто поход на Крым вспоминаешь на учениях, Пётр Иванович. Отчего так?

   — Мой государь, учение, даже самое строгое, не есть экзамен для солдата и его начальника. Экзамен будет в военном походе, на войне. И самый что ни на есть строгий. Цена ошибки — жизнь царского солдата. Иначе для чего учу я бутырцев ружейным приёмам?

   — Хорошо сказано. Завтра пришли десяток сержантов в роты преображенцев и семёновцев. Пусть в ротах ружейные приёмы солдатам из молодых ещё раз покажут.

   — Будет исполнено, ваше царское величество...

Во время одного из кавалерийских учений близ слободы Лукьянова Пустынь Пётр Иванович, бывший в молодые годы прекрасным рейтаром и драгуном, на скаку свалился с лошади и сильно повредил руку. Царь был сильно обеспокоен таким происшествием:

   — Пётр Иванович мой любезный, сильно ли руку зашиб? Вот мой лекарь — ему велено тебе ни в каких лекарствах не отказывать. Что надо — сейчас пошлю конного в Москву, в Аптекарский приказ.

   — Ваше величество! Я так благодарен вам каждый раз за монаршью заботу, за честь, оказываемую мне. А что касается руки — то это только пустяковый ушиб. Не более.

   — Хорошо, если так. Всё же дай лекарю руку твою посмотреть. Кабы не было чего плохого...

Гордон пересилил боль и вновь стал руководить различного рода военными показательными учениями. Он знал, что из окружающих монарха никто лучше его не справится с такой непростой ролью. Целый день стоявшие подле генерала флейтисты и барабанщики сигналили его команды конным партиям противных сторон. Под вечер устали страшно все — и люди, и кони. А больше всего «шпанский немец» Пётр Иванович.

Показательный кавалерийский бой близ слободы Лукьянова Пустынь надолго запомнился Петру I. Он и в последующие годы не раз напоминал полковникам поместных дворян и драгун:

   — Послать бы тебя, полковник, под Лукьянову Пустынь. Была бы она тебе той наукой, которой тебе сегодня недостаёт, мой любезный...

Не менее трудно давались генералу и царские застолья. Записи гордоновского «Дневника» начала 1690 года рассказывают об одном из них так. 19 января Гордон около 11 часов прибыл в царский дворец и оттуда сопровождал Петра I в подмосковное имение боярина Петра Васильевича Шереметева. Там они были угощены превосходнейшим обедом, после которого отправились в одну из летних царских резиденций, сожгли несколько фейерверков, возвратились опять к боярину Шереметеву, где их вновь великолепно угостили, и затем уже отбыли в Москву.

Эта поездка к боярину Петру Васильевичу Шереметеву в составе царской свиты оказалась для Гордона удачной и выгодной во всех отношениях. Итогом её стало государево разрешение служилому иноземцу выписать из-за границы беспошлинно вина и другие «предметы».

Можно только представить лица российских таможенников, когда на английском корабле из туманной Британии в Архангелгород пришло купеческое судно, груженное винами всех известных и неизвестных в Москве названий и иных товаров. Велико же было удивление встречающих собирателей государственной пошлины со всех иноземных грузов, когда им было сказано, что товары генерала Петра Ивановича Гордона налогооблажению не подлежат. И был показан царский указ за красной сургучной печатью.

Гордон пишет в «Дневнике» 20 января, что от «дебоша», то есть от умопомрачительной попойки предыдущей ночи, вынужден был лежать в постели весь день до вечера совершенно разбитым. Царь довольно часто, узнав о подобной болезненности генерала-иностранца, присылал к нему личного лекаря, который помогал Гордону «протрезветь» и явиться вечером к государю на новое застолье.