И указал унести к себе, В. Г., в хоромы: сабля полоса булатная, ножны покрыты бархатом червчатым, в золотой оправе, сабля египетская булатная, черень турецкое дело, сабля полоса булатная, ножны покрыты гзом алым, сабля полоса стальная немецкая, пять сабель полосы стальныя с мелкими досками.

Те сабли за ним, В. Г., взнёс из Оружейной Большой казны спальник Павел Фёдорович Леонтьев.

Писано августа 197 (1688) года, в 20 день...»

Советы генерала Петра Ивановича Гордона были для юного царя, с восхода до заката занимавшегося в поле перед Преображенским, ценны и значимы. Царь принимал их со всем вниманием. Однажды «шпанский немец» сказал государю с поклоном:

   — Ваше царское величество, ваша потешная рота пока не есть солдатская рота, в ней не хватает военной музыки, флейтистов и барабанщиков. У меня в Бутырском полку есть изрядные музыканты, знающие, как исполнять на флейтах и барабанах команды и воинские марши.

   — Спасибо за добрый совет, Пётр Иванович. Сейчас велю князю Борьке Голицыну — пусть составит указ по музыкантам. Получишь его, так в сей день и вышли мне в Преображенское твоих людей.

   — Сочту за честь, ваше царское величество...

И действительно, царский указ о том состоялся в тот же день, 7 сентября. Из новоприборного солдатского Бутырского полка в Преображенское было взято хорошо обученных пять флейтщиков и пять барабанщиков. А потом ещё пять маленьких барабанщиков, из подростков, взятых в полк из государевых сел. Через несколько дней Пётр I поблагодарил генерала:

   — Твои барабанщики чудеса творят на воинских играх. Дашь команду — сразу лее её отбивают как горох. А флейтщики — так те моими любимцами стали. Одарил каждого рублём в первый же день. Я их всех повелел одеть в кафтаны воинские из сукон аглицких голубых.

   — Мой государь, премного благодарен за такое милостивое слово. Будет потешных больше, так ещё пришлю обученных музыкантов...

В другой раз генерал Патрик Гордон после показанного для него учения потешных заметил самодержавному правителю «всея Руси» самым серьёзным образом:

   — Ваше царское величество! Сегодня всё было прекрасно на потешной войне, когда вы разбили своих муштрованных солдат на отряды. Но на любой войне и без войны каждый воинский отряд, даже самый маленький, должен иметь свою святыню — знамя. Или красивый прапор.

   — Дельный совет, любезный ты мой Пётр Иванович. Сей день же прикажу составить царский указ на то знаменное дело...

Действительно, петровское царское повеление было отдано в тот же сентябрьский день. Приказной писец со слов думного дьяка старательно вывел гусиным пером на листе бумаги:

«...По указу Великих Государей и Царевны Софьи Алексеевны велено к нему, В. Г. Петру Алексеевичу, сделать 25 прапоров камчатых, которые присланы от него, В. Г., из походу из села Преображенского, написать живописным письмом в средине орлы двоеглавые, в откосах змеи, кругом коймы золотые».

Как известно, на любой войне — настоящей или потешной, учебной, — оружие ломалось изрядно. Царь Пётр Алексеевич в таких случаях страшно гневался, колотя шпагой плашмя таких виновников пребольно. Однажды генерал Патрик Гордон обратил его внимание на следующее:

   — Ваше царское величество, мушкет ломается по старости даже лучших немецких или английских мастеров. Но есть маленький секрет, как управиться с поломками оружия у царских потешных.

   — Какой же? Сказывай!

   — Надо в Преображенском при потешных иметь оружейных дел мастеров. Пусть занимаются починкой доброго ещё оружия.

   — Где князь Голицын? Пусть сейчас же пишет мой царский указ и везёт его в Кремль дьякам...

Так появился ещё один петровский государев указ о «воинских потехах». Он гласил:

«В. Г и В. К. повелел прислать к нему в село Преображенское мастеров ратных дел для его воинских походов. А именно туда посланы из Мастерской палаты:

Лучного дела мастер Алексей Кондратьев.

Ствольного дела мастер Роман Камаев.

Станочного дела мастера Кузьма Родионов и Василий Федотов.

Железного прорезного дела мастер Сафой Яковлев.

Лучник Емельян Деревягин.

Самопальные: Яков Осипов, Яков Дёмин, Иван Полежаев.

Гребенщик Пётр Шешенин.

Извозщики, крестьяне с Коломенского, Васька Микулин и Мишка Кривой...»

Патрик Гордон был участником военного совета в походной палатке юного государя, поставленной на лужайке перед царским дворцом. Вопрос решался важный — по артиллерийскому делу. Пётр Алексеевич, как всегда, с большой благодарностью выслушал дельный совет командира солдатского Бутырского полка.

   — Ваше царское величество, ваши потешные — пехотные солдаты. Надо отделить бомбардиров пушечного дела от солдат. Так в Преображенском будет бомбардирская рота, пусть пока ещё числом маленькая, но отдельная, со своим поручиком.

   — Мы, ваша милость, давно так решили. Я сам буду в бомбардирской роте службу несть рядовым бомбардиров. Пишите царский мой на то указ для бояр...

Так на свет появилась «Роспись стряпчим конюхам», которым петровским указом на всю оставшуюся жизнь суждено было стать артиллеристами или иначе бомбардирами будущего Преображенского лейб-гвардии полка. Высочайшим указом в число царских пушкарей записали стряпчих-потешных, «которые при потешных лошадях» были. То есть царских конюхов:

«Тимофея Ушакова. Сафона Волохова. Дмитрия Неелова. Сергея Бухвостова. Филиппа Сомова. Павла Антипьева. Матвея Васильева. Ивана Блиновского. Ивана Бурцева. Екима Воронина...»

Пётр Алексеевич самолично страсть как любил всякое дело, связанное с «огненным зельем», то есть с порохом. Но пуще всего — стрелять из любых пушек и мортир. Потому в ратных трудах Преображенские бомбардиры за одно лето так поизносились, что пришлось писать по ним специальный высочайший указ. Но он стал лишь ответам на челобитную пушкарского поручика.

В ней говорилось, что «платишком холопи ваши ободрались и сапоженки пообносились». Царь-государь со всем монаршьим вниманием отнёсся к внешнему виду своих любимых бомбардиров и повелел выдать им на кафтаны «сукна (г)амбургского» и кожи на пошив сапог и денег на их пошив.

Приходилось генералу Петру Ивановичу Гордону держать в своих руках и поимённые списки петровских потешных. Его, знатного шотландского дворянина, больше всего поражала родовитость тех юношей в иноземном платье, которые под предводительством такого же юного и пылкого с настоящими, уже не деревянными мушкетами штурмовали не за страх, а на совесть полевые фортеции перед селом Преображенским:

«Князь Пётр Михайлов Долгорукий.

Князь Алексей Борисов Голицын.

Князь Михаил Иванов Куракин.

Князь Юрий Юрьев Трубецкой.

Князь Михаил Юрьев Одоевский.

Князь Владимир Михайлов Долгорукий.

Князь Фёдор Иванов Троекуров.

Князь Яков Иванов Лобанов-Ростовский.

Князь Никита Иванов Репнин...»

Все они были у государя Петра Алексеевича комнатными стольниками. Все стали его верными солдатами, связав свою судьбу с его, государевым, делом. Патрик Гордон, хорошо помнивший свою юность и начало воинской, наёмной, службы ландскнехта, не переставал удивляться такому аристократическому составу первых преображенцев и семёновцев. Шотландская дворянская лейб-рота королевской шведской армий, в которой ему довелось служить, не шла ни в какое сравнение.

По долгу службы генерал был знаком со многими потешными. Прежде всего с молодыми друзьями царя, которым суждено было стать через десяток лет прославленными в Северной войне генералами и адмиралами, военными губернаторами и сенаторами. Но не только с ними.

Патрик Гордон, например, был хорошо знаком с первым российским солдатом Сергеем Леонтьевичем Бухвостовым, дослужившимся из рядовых бомбардиров-преображенцев до старшего офицерского чина майора-артиллериста. Сохранился по сей день его портрет, писанный «Академии Наук ландкартным мастером Михайлой Михеевым».

Пётр I так любил бомбардира Сергея Бухвостова, человека гренадерского роста и огромной физической силы, что частенько саживал его за царский стол. Преображенец, сперва рядовой, а потом капрал и сержант, порой сидел и рядом с иноземным генералом. Но Гордон не обижался, зная, каким почётом тот пользуется у государя.