— Потешных мало, всего тыщи с три наберётся. А нам народ подсобит. Пол-Москвы топоры точит на боярское царство-то.
— А государыня-матушка царевна Софья Алексеевна где? С нами ли она, как было ею обещано?
— С нами царевна, с нами. Томится по сей день в Новодевичьем. Придём к Москве и вызволим её. Посадим на царство.
— Верно, братцы. Будет у нас государыня по древнему обычаю. Она нам все прежние вольности подтвердит.
— Она про то и сказывала нам через посланную сенную девку. Вот вам на то крест.
— Верим без креста. Вот тогда будет нам, стрельцам московским, воля великая, а жизнь богатая и привольная во всяком деле...
Боярину-воеводе Шеину удалось собрать в Москве всего 3700 ратных людей и 25 пушек. Основу этих сил составили Преображенский и Семёновский, солдатские Бутырский и Лефортовский полки. Служилых поместных дворян московского чина набиралось мало, стояло лето, и все они сидели в своих деревеньках. Бояре почти всех ратников и всю артиллерию передали под командование генерала Гордона. Для защиты Кремля оставалось всего две-три сотни вооружённых людей.
Главным же действующим лицом в подавлении стрелецкого бунта 1698 года по воле судьбы оказался «служилый иноземец» Патрик Леопольд Гордон. В своём «Дневнике» он дал в хронологии самое достоверное описание тех событий:
«Июня 8. Распространился слух, что четыре стрелецких полка в Торопце склонны к бунту. Были посланы лазутчики узнать об их намерениях.
Июня 9. Был отдан приказ использовать против стрелецких полков войска — четыре офицера и 40 солдат из Бутырского полка... и арестовать тех стрельцов, которые покину ли свои полки.
Июня 10. Пришло известие, что четыре стрелецких полка, расквартированные в Великих Луках, двинулись из Торопца с целью склонить к мятежу остальную армию. Было приказано отделить мятежные полки от остальной армии и отправить их на новое место службы в разные места.
Июня 11. Прибывшие из Торопца два капитана сообщи ли, что стрельцы отказались идти на новое место службы, предписанное им, решили двинуться на Москву и потребовали от офицеров вести их на столицу. Офицеров, отказавшихся последовать за ними, они сместили и выбрали себе в командиры четверых, то есть от каждого полка. Эта новость сильно перепугала власти. На совете, собранном в тот же день, было решено отправить против стрельцов войско из пехоты и конницы. Послали за мной и сообщили о моём назначении командиром передового отряда пехоты... Было решено оставить в московских полках по 500 человек... Мне позволили самому отбирать офицеров и солдат, идущих в поход.
Июня 12. Я был срочно вызван на совещание совета во дворец, где подтвердилось решение, принятое ранее. Более новостей о восстании не было. Днём я обедал с польским послом в кампании друзей. Мне были приданы 27 человек, которых я должен был использовать как нарочных для передачи известий в Москву.
Июня 13. Состоялось ещё одно заседание совета, и я получил предписание двинуться с пехотою и артиллерией на реку Ходынку и ждать приказаний. Выплатив солдатам месячное жалованье... я отправился со своим полком из Бутырок к маленькой речке Ходынке, где мы и разбили лагерь. В моём распоряжении имелось пять пушек и 150 повозок. Остальные три полка подошли к полуночи.
Июня 14. В лагерь прибыл польский посланник, который привёз известия от друзей...
Июня 16. Рано утром мы достигли Свидни, что в версте от Тушино. В полночь прибыли бояре с новыми инструкциями из совета...
Июня 17. В среду в шесть часов утра мы двинулись в Чернёво, в 10 вёрстах оттуда. Там я встретил слугу одного дворянина, который сообщил, что стрельцы по-быстрому направляются к Воскресенскому монастырю, чтобы захватить его до наступления темноты. Это известие заставило меня ускорить движение войска, надо было опередить стрельцов. Через пять вёрст я дал войску небольшой отдых и послал боярам доклад с требованием прислать конницу. Затем пересёк реку и на полном скаку достиг монастыря.
Лазутчики доставили четырёх стрельцов, которые, как они сообщили, были посланы от полков с петицией к боярам. В ней перечислялись явно преувеличенные жалобы на тяготы службы и просьба отпустить их домой, в Москву, к семьям. Я переслал их требования к генералиссимусу и, узнав от лазутчиков, что стрельцы находятся в 15 вёрстах от монастыря и не смогут добраться до него к ночи, отдал приказ разбить лагерь на выгодной позиции, около монастырской слободы, на холме. Я прибыл туда до восхода солнца, за это время стрельцы уже достигли реки и собирались форсировать её.
Я тотчас же поскакал к переправе, где встретился с передовым отрядом стрельцов. С ними я беседовал в спокойном тоне, предложив им вернуться за реку. Стрельцы не послушали меня и стали перебираться на луг, расположенный напротив деревни. Я быстро вернулся назад и приказал двум полкам двинуться через деревню и стать за нею в дефиле, остальным же — остаться в поле, около дороги на Москву.
После этого я опять направился к стрельцам для переговоров, но они были неуступчивы в своих требованиях. Тем не менее мне удалось уговорить их послать двух представителей к генералиссимусу. После взаимных заверений, что обе стороны не станут ничего предпринимать в течение ночи, стрельцы вернулись в свой лагерь, выставив небольшую охрану на берегу. Выдвинув батальон для наблюдения за ними, я ещё раз осмотрел всю местность, проверил посты и, убедившись, что в стрелецком лагере действительно всё тихо, отправился к генералиссимусу посоветоваться о дальнейших действиях. После продолжительного совещания было решено, что я пойду в лагерь стрельцов и предъявлю им следующие требования:
1. Они должны возвратиться назад в места, предписанные указом.
2. Должны выдать 149 человек, которые бежали из полков в Москву, а также зачинщиков прежних беспорядков.
3. В местах нового расквартирования Его Величество выплатит стрельцам их жалованье деньгами и провиантом.
4. Они будут полностью прощены за свои прежние прегрешения.
5. Руководители и зачинщики беспорядков не понесут серьёзного наказания.
Июля 18. Утром я вместе с шестью стрелецкими доносчиками отправился в лагерь мятежников и велел им собраться, чтобы выслушать требования Его Величества. Когда собралось 200 человек, я, употребив всё моё красноречие, зачитал им требования Его Величества, обещая прощение в соответствии с указом. На это стрельцы отвечали, что они поклялись умереть или прийти в Москву, где пробудут два-три дня, а потом отправятся в то место, куда укажет Его Величество, Я повторил им, что к Москве их не подпустят. Однако стрельцы оставались непреклонными, заявляя, что лучше умрут, но назад не пойдут. Наконец выступили два старых стрельца, которые перечислили свои нужды и бедствия. Поднялся страшный шум.
Я предложил им ещё раз как следует подумать и обсудить наше предложение, в каждом полку отдельно. Однако на это они не соглашались, говоря, что у всех у них одни мысли. В конце концов я заявил, что уезжаю из лагеря и подожду ответа, пригрозив им, что если они сейчас не воспользуются милостями Его Величества, то пусть не рассчитывают на какое-либо снисхождение в дальнейшем, так как я имею предписание привести их к покорности с помощью любых средств. Отъехав недалеко от лагеря, я ожидал ответа от стрельцов в течение 15 минут. Не получив никаких известий, я с сожалением в сердце тронулся в обратный путь.
После осмотра лагеря мятежников и совещания с генералиссимусом было решено использовать против бунтовщиков войска и артиллерию. Окружив стрелецкий лагерь пехотою и конницей и расположив 25 пушек на удобной позиции, я ещё раз послал к ним офицера с предложением подчиниться. Но стрельцы категорически его отвергли, заявив, что готовы защищаться в случае нашего нападения.
Видя тщетность всех усилий, я приказал открыть огонь. Первый, предупредительный залп лишь ободрил их. Они начали размахивать знамёнами и с криками бросать вверх шапки, готовясь к бою. Однако следующий залп, поразивший многих из них, вызвал панику. Стремясь укрыться от огня, стрельцы попытались прорваться через слободу, но натолкнулись на наши части, предусмотрительно размещённые там. После третьего залпа большинство стрельцов бросилось бежать из лагеря, и тогда я приказал двинуть два батальона прямо в лагерь стрельцов.
