После торжественного объявления наград военачальникам в Кремлёвском дворце состоялся праздничный обед у генералиссимуса. Боярин Шеин пригласил на него всех полковых командиров. А затем, как пишет Патрик Гордон, все «поехали к его величеству принести нашу благодарность».

Царские награды за Второй Азовский поход Патрик Гордон отметил большим застольем в своём доме. На сей раз хозяин решил повеселить гостей не мушкетной и пистолетной пальбой, а песнями. Для того он и пригласил к себе большую кампанию певчих. Наиболее голосистый из них получил в награду два рубля серебром, все остальные — по рублю медной монетой.

Обрусевший до некоторой степени Пётр Иванович Гордон не раз удивлялся в кругу домочадцев или кукуйцев русскому народному песнопению:

   — Удивительный народ эти русские. В поле на жатве поют. В кабаках, напившись до умопомрачения, — поют. На войне даже раненые — тоже поют. Да ещё как поют, с любовью...

Певчие, в том числе из солдат-бутырцев, постоянно приглашались на пиры в гордоновском доме. Хозяин заслушивался ими, восхищаясь русской песней. И всегда приглашённые уходили от него одарённые деньгами и ласковым, похвальным словом. По Москве даже ходила поговорка:

   — Поют так славно, словно у генерала Гордона на Кукуе...

С годами московские пиршества с обильным питьём и многочисленными застольными тостами (попробуй, например, не осуши кубок до дна за здоровье кого-нибудь из членов царской семьи) для генерала Гордона заканчивались плачевно. По обыкновению, весь следующий день он был тяжело болен и с трудом поднимался с постели. О несении государевой службы не могло быть и речи.

Часто в таких случаях Пётр I наведывался к больному, чтобы его опохмелить, или присылал к нему царского лекаря. При этом государь говаривал:

   — Ваша милость, мой любезный Пётр Иванович, твоё здоровье так дорого мне, что ты лечись, сколько для того надобно. Любые лекарствица из Аптекарского приказа велю прислать. Ты только скажи, в чём нужда есть.

   — Спасибо за оказанную мне честь, ваше величество. Не беспокойтесь, через день-два я встану на ноги и снова буду на царской службе.

   — Пётр Иванович, помни, что всегда мне люб и дорог. Ты каждый день мне нужен для добрых советов. О том всегда ведай...

Великое посольство выехало из Москвы 10 марта 1697 года. Оно держало путь в Голландские штаты, на туманный Альбион, в Священную Римскую империю со столицей в австрийской Вене, Данию, к курфюрсту Бранденбургскому, в Венецианскую республику, к папе римскому. С посольством убывал инкогнито и сам царь, значившийся как десятник Пётр Михайлов.

А уже в апреле генерал-инженер Пётр Иванович Гордон вновь отбыл к Азову. Отправился туда и генералиссимус боярин Алексей Семёнович Шеин, назначенный главой сразу трёх приказов — Пушкарского, Иноземного и Рейтарского. Царь перед отъездом в Европу велел им позаботиться об укреплении завоёванных на юге приморских земель.

Для заседания Боярской думы государь не без совета с Гордоном, Шеиным и Ромодановским составил специальную записку. В ней говорилось о необходимости заселения города Азова и постройки на юге военного флота. Записка носила название «Статьи удобные, которые принадлежат к взятой крепости или фортецыи от турок Азова». Статей, представленных на рассмотрение боярства, было всего две. Но каких! Поистине исторических для старой России, продолжавшей торить путь к морским берегам.

В первой говорилось: «Понеже оная (то есть крепость) разорена внутри и выжена до основания, также и жителей фундоментальных нет, без чего содержатися не может, и того для требует (то есть крепость) указу, кого населить, и много ли числом, и жалованья всякая откуды». То есть требовалось найти казну для такого государственного дела, как заселение Азов-города на самом крайнем приграничье царства.

Во второй статье Пётр обосновывает необходимость создания русского флота на Азовском море. Он пишет, что в Азове нельзя содержать большого числа конницы для отражения набегов конных войск крымского хана и «делать поиски» против османов. Не сможет отбивать наскоки степных конных полчищ и пехотный крепостной гарнизон. Он сможет оборонять только сам город.

И тогда неприятель возгордится слабостью россиян и будет нападать на приграничье государства ещё сильнее: «...Паки прежнею гордостию взнявся, пачи прежнего воевати будет».

Пётр писал далее то, что не раз уже говорил своим близким людям после азовской победы:

— Фортуна сейчас к нам бежит. Случай удобный, чтобы закрепиться сейчас на юге. Счастлив будет тот, кто за эту фортуну сможет ухватиться и удержать её...

Поэтому во второй статье записки Боярской думе самодержец пояснял им всё значение создания русского военного флота в море Азовском, имеющего там удобную военную гавань:

«И аще потребно есть сия, то ничто же лутче мню быть, еже воевать морем, понеже зело блиско есть и удобно многократ паче, нежели сухим путём, о чём пространно писати оставляю многих ради чесных искуснейших лиц иже сами свидетели есть оному. К сему же потребен есть флот или караван морской, в 40 или вяще судов состоящий, о чём надобно положить, не испустя времени, сколко каких судов и со много ли дворов и торгов, и где делать?»

Дума по царскому повелению постановила по первой статье записки поселить в Азове три тысячи пехотных солдат с семьями из низовых — волжских городов ведомства приказа Казанского дворца. Каждому поселённому солдату полагалось в год пять рублей денежного жалованья, шесть четвертей муки ржаной и две четверти овса на семью ежегодно Помимо солдат в крепостном порубежном городе намечи лось содержать на царском жалованье 500 человек калмыцкой конницы.

По второй статье петровской записки Боярская дома составила исторический для Российского государства приговор:

«Морским судам быть».

Приговорено было коротко, веско и ясно. Этими словами первого законополагающего документа и начиналась история русского военно-морского флота.

Перед отправкой Великого посольства в Европу Пётр спешит закончить все «начальные» дела в Москве. Рано утром 6 января 1697 года он вызывает к себе в Преображенское двух доверенных людей — Алексея Семёновича Шеина, только назначенного главой Пушкарского приказа, и служилого иноземного генерала Петра Ивановича Гордона. Посыльный сержант просит вызванных поспешить.

Ближнему боярину Шеину и его первому помощнику, генерал-инженеру, давалось высочайшее поручение укрепить Азов по чертежам, составленным ещё в 1696 году «цесарскими» (австрийскими) инженерами-фортификаторами. Против Азова на северной стороне Дона предписывалось построить особую крепость современной фортификации, получившую название Святого Петра.

Надлежало произвести промеры моря в таганрогской бухте и устроить там гавань. Для защиты будущего портового города намечалось сооружение крепости Троицы. Для того чтобы оборонять базу русского флота от набегов конницы крымского хана, было решено возвести западнее Таганрога на Петрушиной косе передовой многопушечный форт Павловский.

Ставя такие задачи своим ближним людям, Пётр заключил свой высочайший указ:

— Пусть не только султан в Стамбуле и его бахчисарайский хан знают, но и в Европе ведают, что Русское государство на моря выходит трудами ратными и корабельными...

Государь и его соратники задумали и ещё одно крайне смелое в инженерном отношении предприятие — соединить Волгу с Доном в том месте, где эти две реки сходятся на самое ближайшее расстояние между собой. Канал должен был связать приток Волги — реку Камышинку — с донским притоком Иловлей. Они были разделены между собой волоком всего лишь в 20 вёрст.

Этим путём издавна донские казаки со своими лодками пробирались на Волгу для «промысла». Этим путём однажды ходила и огромная турецкая армия, вознамерившаяся присоединить к Оттоманской Порте теперь уже российский город Астрахань. Но османам пришлось уйти восвояси, покрыв донские степи бессчётными могилами янычар.

Участие в обсуждении проекта канала Волга—Дон принимал и Гордон. Уже весной 1697 года для работ по строительству канала было собрано двадцать тысяч работных людей. Руководство рытьём канала, оставшегося до середины XX века только на бумаге, поручили иноземному инженеру Бреккелю. Пётр по поводу не состоявшейся великой стройки говаривал: