— Нет, — отвечаю я.

Глубокий вдох и выдох. Она дерзкая и настойчивая девушка, но я пытаюсь напомнить себе, что она уже извинилась передо мной; ее привычка заключается в том, что, не задумываясь, все решает кулаками.

— Просто дело в том, что…я не «освобождаю» призраков, пока они не несут серьезную угрозу для жизни.

На ее лице вырисовывается искреннее удивление.

— Но цель не в этом.

— Что?

— Ты просто инструмент. Обладатель оружия. Воля оружия, а не твоя — вот что важно. Атаме не пристало различать.

Мы остановились, когда дошли до входных ворот, пристально вглядываясь друг в друга. Она выпалила эти слова с уверенностью. С верой во взгляде. Возможно, ей внушили это так давно, что она уже и не помнит. Но то, как она смотрит прямо мне в глаза, говорит о вызове, будто она другая. Даже если это изменит ее решение.

— Ну, как ты и сказала, я — знаток своего дела. В этом лезвии заключена моя кровь. Так что, я думаю, это оно в моей руке, хоть атаме и определяет жертву.

— Одну минутку, — говорит Томас, — если она не член…

— Член Ордена вздора. Да, думаю, так и есть.

Джестин задирает подбородок. Она и пальцем не пошевелила, чтобы скрыть синяк на челюсти. Не воспользовалась ни косметикой, ни чем бы то ни было, но и не ходит с ним напоказ, словно знак отличия какой-то.

— Ну, да, — говорит она, ухмыляясь. — Кто, как вы думаете, послал вам то фото?

Рот Томаса медленно приоткрывается.

— Разве тебе не все равно, если твой дядя станет злиться по этому поводу? — спрашиваю я.

Джестин пожимает плечами. Кажется, она делает это даже чаще, чем я.

— Орден посчитал, что настало время узнать тебе правду, — говорит она. — Но слишком не сердись на Гидеона. Уже больше десятилетия как он не является членом Ордена.

Должно быть, он ушел от них вместе с моим отцом.

— Если он больше не входит в их число, тогда что нам дальше делать? — спрашивает Томас.

— О, я бы не волновалась об этом, — отвечает Джестин. — Мы ждали тебя.

Находясь в своем рабочем кабинете, Гидеон долго взирает на каждого из нас. Когда его глаза, наконец, опускаются, то останавливаются на Джестин.

— Что ты им рассказала? — спрашивает он.

— Ничего, что действительно они уже не знали, — отвечает та.

Я ощущаю, как на меня смотрит Томас, но не подаю виду. Можно приравнять это чувство к Хичкоковскому Головокружению[42], которое медленно завладело моим горлом с того времени, как мы покинули Лондонский Тауэр. Кажется, что все это не наше шоу, и выглядит так, словно каждый человек знает больше, чем я, поэтому, находясь сейчас на нижней ступени обладания информацией, начинаю потихоньку раздражаться.

Гидеон глубоко вдыхает.

— Тесей, это точка возврата, — заявляет он, опуская взгляд на рабочий стол.

И, как всегда, он прав. Нутром чувствую. С тех пор как решил сюда приехать. Но вот мы здесь. Это последний шанс, последняя секунда, когда еще можно развернуться и с Томасом вернуться назад в Тандер-Бей, делая вид, что ничего не произошло. Все осталось бы, как и прежде, а Анна так и продолжала бы страдать в аду.

Я перевожу взгляд на Джестин. Хотя ее глаза опущены, на лице расползается странное, понимающее выражение. Будто она на сто процентов уверена, что мы прошли эту точку возврата несколькими странами ранее.

— Просто ответь мне, — говорю, — что в действительности представляет собой Орден Черного Кинжала?

Джестин морщит носом от моих попыток говорить на английский лад, но я не в настроении прикусывать язык и шпарить на гаэльском.

— Они потомки тех, кто создал этот нож, — отвечает Гидеон.

— Как и я, — говорю я.

— Нет, — отвечает Джестин, — ты — потомок воина, с которым они связаны.

— А они — потомки тех, кто обуздал эту силу. Маги. Раньше их называли друидами или провидцами. Теперь же им нет названия.

— И ты принадлежал к их числу, — продолжаю я, но тот качает головой.

— Не в силу традиции. Они взяли меня к себе только после того, как я подружился с твоим отцом. Конечно, у моей семьи были с ними связи. Как и у большинства других старинных родов; почти все семьи были разбавлены появившимися на свет вне брака детьми на протяжении тысячелетий, — он качает головой, клюя носом.

Он говорит так, словно нельзя приручить дикое животное, не задев его при этом, но мне потребовалось для этого целых семнадцать лет.

У меня возникает такое чувство, словно сначала мне завязали глаза, затем развязали и поставили под лучи яркого дневного света. Мне никогда и в голову бы не пришло, что на самом деле я считался аутсайдером этого старинного клуба. Наоборот, мне казалось, что принадлежал к нему. Я. Моя кровь. Мой нож. И все.

— Гидеон, а как насчет тех атаме, изображенных на фото? Они — реквизиты[43]? Или существуют другие такие, похожие на мой?

Гидеон протягивает руку.

— Тесей, можешь мне его одолжить? Лишь на минуту.

Томас качает головой, но я показываю, что все в порядке. Я всегда догадывался, что у Гидеона были свои секреты. Должно быть, у него их очень много, не считая этого, но это все же не значит, что я ему не доверяю.

Сунув руку в задний карман, я вытаскиваю атаме из ножен и осторожно переворачиваю его, чтобы затем передать в ладонь Гидеона. Он мрачно его принимает и поворачивается к полке из красильного дуба. Затем открывает и закрывает ящичек. На нем одето что-то похожее на жилетку, но я все равно заметил отблеск стали. Когда он снова поворачивается к нам лицом, в руках замечаю разнос, на котором покоятся четыре ножа, идентичные моему. Точные копии моего атаме.

— Это классические атаме Ордена, — говорит Гидеон. — Их немного больше, чем пруд пруди, по твоим словам, но нет. Они не похожи на твой. Таких, как твой нож, больше нет, — он кивает Джестин, чтобы та подошла ближе.

Когда она приблизилась, на лице расползается благоговение, из-за чего я почти что фыркаю от смеха, но в то же время, ощущаю что-то сродни смущения. Она выглядит такой…почтительной. Не знаю, смотрел ли я когда-нибудь на атаме так, как она.

Гидеон опускает разнос на край стола и перекладывает ножи, тасуя их, словно сдает карты для игры в Три карты Монте[44]. Когда Джестин оказывается перед разносом, он выпрямляется и приказывает ей определить из них настоящий.

Хотя я никогда не повреждал атаме, чтобы можно было по вмятинам или рубцам определить его, но я тут же узнаю его. Он лежит слева, третий по счету. Я так сильно в этом уверен, что он может вполне пошевелиться в ответ. Джестин же понятия не имеет, какой из них мой, но ее зеленые глаза загораются вызовом. После нескольких глубоких вдохов, она протягивает руку над разносом и медленно двигает рукой вперед и назад. Мой пульс учащается, когда рука замирает над неправильным ножом. Не хочу, чтобы она верно его определила. Это пустяк, но все же не хочу.

Затем она закрывает глаза. Гидеон затаил дыхание. Через тридцать секунд всеобщего напряжения, она распахивает глаза и улыбается, перед тем как опустить руку на разнос и поднять мой атаме.

— Хорошо, — говорит Гидеон тоном, лишенным радости.

Джестин кивает и возвращает мне нож назад. Я опускаю его в ножны, стараясь при этом не казаться ребенком, у которого сломана любимая игрушка.

— Все это, конечно, забавно, — сообщаю я, — но как это вообще относится к делу? Послушай, Орден знает или нет, как попасть в тот мир?

— Конечно, знает, — отвечает Джестин.

Она покраснела оттого, что воспользовалась дешевым трюком, чтобы правильно определить мой нож.

— Они проделывали это раньше и для тебя снова это сделают, если ты готов заплатить цену.

— Какую еще цену? — мы с Томасом спрашиваем в один голос, но один из них кажется немногословным, игнорируя вопрос, словно его вообще не задавали.